Первая серьезная ссора возникла, словно буря в поле, на пустом месте, в день Пасхи. Очень рано утром помещик со своей женой отправились в город в православный собор для участия в богослужебном событии. Успели вовремя и отстояли до завершения чтения. В какой-то момент Егор Аристархович заметил, как Наталья Павловна косилась на других горожан, с завистью разглядывала их украшения, одежды, манеры и сделал ей замечание намеком. В ответ жена больно ущипнула его за бок, что у помещика дыхание перехватило. Никогда раньше она ему не делала больно, да еще к тому же в храме. Выйдя на улицу после служения, Егора Аристарховича прорвало на ругань.
- Ты что ж меня позоришь перед людьми, таращишься на мирян, словно изголодавшаяся волчица? Тебе вещей мало или нужда припекла в неподходящий момент? Знаешь, что мне потом будут помещики говорить? Мол, живется нам худо, одеть нечего, кроме обносок, еще чего решат, что мы голодаем, поэтому и скрываемся в имении. Ты это брось, я тебя раскусил, не вздумай статус мой принижать. Будь короной на моей голове, так оно правильнее будет. И щипаться перестань. Понятно я сказал?
- Понятно оно понятно. Я же не смотрела на них в упор, а только косилась, ничего они не подумают. Зря ты на меня злость сводишь. Лучше отведи меня в салон, мне прическу поправить надо, ухода за лицом уже три месяца не было, а потом в ресторан, я танцевать хочу во хмелю. Мне восхищения нужны, не твои скупые подарки, а чужие взгляды, я за счет них силы набираюсь. Заморил ты меня в золотой клетке, а мне жить охота, как все живут, радуются, развлекаются, наслаждаются. А ты кто? Бирюк и меня взаперти держишь, словно стыдишься за мое прошлое, а я ведь не такая.
Последние дерзкие слова, показались Егору Аристарховичу повторным доказательством наглой выходки его жены в храме. Этаким задиристым упреком в адрес его самолюбия, в нежелании подчиняться воле мужа, а напротив, вывести его из себя, ради личной выгоды и принижения его власти над женой. В памяти Егора Аристарховича вылезли, словно черви воспоминания из прошлой жизни: жалкие любовники, просящие пощады, целование ног и рук в качестве принесения извинения, публичные раскаяния и реки багровой крови, а также кровь врагов убитых на войне.
- Измена!? Ты - жена моя, любовь моя, против меня восстала? Не позволю так вести себя! Накажу! – крикнул Егор Аристархович в гневе, схватил на плечо жену и рванул к своей бричке.
Вместо городских гуляний и запланированных светских общений помещик отвез жену обратно в имение и загоревал. Не смог он совладать с собой и умело подобрать нужные слова, чтобы жену свою к благородству приучить. Хоть и достаточно образованная, но простая она по происхождению, беспородная, поэтому и тянет по кварталам носиться в поисках новизны и мнимого счастья. Про таких людей говорят, как волка не корми, он все равно в лес смотрит. Наталья Павловна - обычная мещанка, привыкшая в городе самостоятельно зарабатывать на жизнь. Она испытала в молодые годы куда больше радости от того малого, что посылала ей судьба, чем от скучного, но богатого проживания жизни в имении помещика Третюхина. Впервые, после полугодовалого отсутствия в большом городе Наталья Павловна вновь почувствовала тягу к прошлой жизни, к приключениям, к походам по друзьям, а ее муж этого не понял, не смог почувствовать ее желания, а это значит, он ненавидел ее такую, какая она есть на самом деле. Все случившееся доказывает одно, уступить жене надо, извиниться, смириться, если любишь. Но гордыня не позволяет, да и как теперь объяснить мужу свое поведение она не знала, с тех пор заперлась в своей комнате и замолчала.
- А, Игорек. Чего не спится? – Различив в темноте приблизившийся силуэт своего слуги, спросил Егор Аристархович.
- Да-а, не спится. Смотрю, сидите уже долго, так и до утра недолго. Ночи сейчас кроткие. Смотрите в одну сторону и не шевелитесь. Не надо так наказывать себя, Егор Аристархович. Не ваша вина в сложившихся отношениях. Если оно не клеится, значит не судьба. Чего ж тогда насильно держать, только хуже будет. – Сказал Игорек, точно читая мысли своего хозяина.
Игорек был молодым и проворным работником, но не это отличало его от других слуг, а умение чувствовать человека, понимать его самочувствие и читать внутренние мысли. От этого он делал все с опережением и никогда не ошибался в своих действиях. Игорек говорил, что мистические способности достались ему по наследству от деда-знахаря, к которому раньше вся беднота шла душу и тело лечить.
- Может ты и прав, ясновидец. Пустить жену на вольные хлеба и точка. Эх! Говорить будут эти негодяи, что, мол, я тиран, самодур, обидел такую женщину, или скажут, не по зубам пришлась печёнка. А я что скажу? Что? – Размышлял вслух помещик.
- А ничего говорить и не надо, хозяин. Оправдываться, значит признавать. Вы себя ведите достойно, красочно, будто хорошо вам, улыбайтесь и здоровья желайте. – Ответил за хозяина слуга.
- Достойно?! Не хочешь ли ты принизить мое достоинство, Игорек? – Заупрямился Егор Аристархович. - Помещику не говорят такие вещи. Ты меня не провоцируй. Понял?
- Понял. Простите Егор Аристархович, не хотел ничего плохого сказать. – Извинился Игорек и присел на корточки напротив хозяина. – Может, в дом пойдете?
- Ступай, Игорек. Я скоро сам в дом зайду, а вещи с собой занесу. Ступай-ступай, я скоро. – Егор Аристархович хотел еще подышать вечерним влажным воздухом, чтобы крепче спалось.
Совсем стемнело. Дождь прекратился вечером и больше не возобновлялся. В садах застрекотали кузнечики, в воздухе появились высохшие комары, что-то большое пролетело по воздуху низко над землей, тяжело опираясь на стоячий воздух, и зашумело в листве парка. Егор Аристархович тяжело вздохнул и заснул.
Проснулся помещик Третюхин уже солнечным утром в своей постели, совершенно не помня, что вчера ушел прямиком в сон на улице. Только после завтрака он пришел в себя окончательно и все вспомнил. Оказалось, что его вместе с креслом ночью занесли в дом слуги - Игорек и свинопас Федька. Эту историю они рассказывали с задором, в ролях ради придания забавного намека происшедшего. Хозяин сначала слушал и ухмылялся умелости словоблудов, а потом расхохотался до слез.
- Ну, черти! Рассмешили меня. А что, я так вот и сидел в кресле, как ты Федька показал? – И Егор Аристархович прикинулся на мгновение опять спящим с закинутой назад головой и открытым ртом.
- Только, когда взялись нести, голову мы вашу между подушками придерживали и нижнюю челюсть прикрыли платочком, - продолжали смешить слуги, воспроизводя еще раз комическую сцену переноса помещика к кресле.
Лучше всего показывал сценки только Федька, который умел артистично паясничать, подражать, подмечать особенности поведения, как будто в нем от природы жил театральный актер. Характером Федька отличался от Игорька. Он жил увлеченным своим собственным миром, мало говорил, занят был с утра до вечера, а когда надобно посидеть с животными, то и ночью. Давно, лет так тридцать назад, узнал Егор Аристархович, что есть такой Федька, который корову вылечил от гнойника, ей жить оставалось недолго. Тогда, кроме Федьки, никто не взялся за напрасное дело, а он выходил буренку и раздоил до двух ведер в сутки. Позвал помещик работать Федьку на хозяйском дворе, с тех пор прижился. Жил Федька в своей избе в прилежащей к поместью деревне со своей женой крестьянкой Дашкой и с двумя детишками. Дети очень походили на Федьку, такие же белобрысые и курносые, но взгляд Дашкин. Трудился Федька в основном в скотном дворе и на птичнике. Он знал о разведении животных практически все, подтверждая свои умения здоровым хозяйством поместья. В свое время Егор Аристархович обучил Федьку грамоте в церковно-приходской школе, а потом возил его целый год по городам к лучшим скотоводам и птицеводам. Несмотря на зрелый возраст, а Федьке было на два года больше, чем его хозяину, между мужчинами завязалась дружба и понимание. Год от года дела по уходу и разведению домашних животных стали улучшаться. Таким образом, в подсобном хозяйстве Третюхиных появились барашки и овцы, боров со свиньями, две лошади, три десятка кур, десяток уток, индейки, четыре козы, пять коров с молодым бычком, не считая всяких там собаченок и разноцветных кошачьих. Федька помогал со скотом всей деревне, он мог вылечить хворь животине, иногда помогал на пастбища вывести с утра, а к вечеру привести обратно. Никому не отказывал и везде поспевал. Только породистых собак в поместье не было. На охоту Егор Аристархович не ходил, говорил, что настрелялся в живых на войне вдоволь. Как не уговаривал его Федька, но все было тщетно, собак породистых заводить не стал.
После потехи со слугами помещик Третюхин остался опять один в комнате на первом этаже. Он развалился в своем бархатном синем халате на гобеленовом диване у стены, на которой видел арабский шерстяной ковер, увешанный всяческим оружием. Все виды оружия, которые когда-либо попадали в руки капитана Третюхина, теперь висели на ковре и покрывались пылью. Егор Аристархович по военной привычке держал разное оружие: стрелковое и охотничье, ружья, сабли со штыками, прочая армейская всячина. Каждая вещь напоминала ему о событии в прошлой жизни, о которой он мог бы очень много и красочно рассказать своим детям или внукам, но у него их не было, а жену это совершенно не интересовало. От скуки он принимался писать рассказы о своей прошлой жизни кое-что, вспоминая в подробностях, а кое-что выдумывая. Недолго прозябая от безделья, Егор Аристархович собрался с духом и медленно поднялся в кабинет с верандой на втором этаже, чтобы заняться творческим трудом. Но писать пришлось ему недолго, в дверь кабинета постучали.
- Прошу, войдите! – Крикнул строго помещик.
Дверь открылась и в комнату вошла Наталья Павловна в домашнем платье. Лицо ее было напряжено и краешки губ подергивались не то в улыбке, но то от страха. Она закрыла за собой дверь и встала напротив привставшего Егора Аристарховича. Она стояла так молча, не решаясь сказать что-то очень важное, собиралась с мыслями и наконец, начала.
- Так больше продолжаться не может… Ну, вы меня понимаете же?
- В общем, не очень, - негодовал помещик, хотя и догадывался о сути.
- Так вот… Я вам изменила! С молодым барином господином Ананьиным! В тот день, когда он останавливался у нас. Прошу не судите молодого барина в нарушении правил гостеприимства, он ни в чем не виноват. Обещайте сейчас! – Жена ждала ответа и смотрела прямо в лицо своему мужу.
Лицо помещика побагровело от ярости. Он выпрямился по стойке смирно, словно слушал на суде приговор о своем трибунале. Ответить сразу не получилось, помешал голосовой спазм. В результате из него вырвалось клокочущее не то бульканье, но то кряхтение.
- Так я не услышала от вас, вы обещаете не сводить счеты с господином Ананьиным? – Переспросила Наталья Павловна.
- А-а-а! – Вырвалось из горла Третюхина. – Ненавижу! Прочь стерва! Вон! Пошла вон отсюда! Ненавижу тебя! – Заорал пониженным голосом разбушевавшийся Третюхин, топая ногами в пол и стуча кулаком в стол.
Наталья Павловна, испугавшись истерики мужа, выскочила из кабинета и почти бегом добралась до своей комнаты в другом крыле дома. Запершись на ключ, она долго стояла напротив мятой кровати в ожидании шагов мужа, а потом упала на кровать вниз лицом и разрыдалась. Самое страшное было позади, признание состоялось, дело осталось за малым, срочно уехать в город. На это должна быть воля мужа, иначе как ей добраться за десятки верст пешком. Слуги ей не подчиняются, обуви подходящей нет. Никто не окажет ей в помощи, знала, на что шла. Наталья Павловна вскочила с кровати и принялась собирать вещи, горькие горячие слезы закрывали ей обзор, она растирала их мокрыми ладонями, потом рукавом, а потом теми же вещами, которые бросала в кучу на кровать.
- Бесчувственный чурбан, скотина, идиот, тоже мне вояка нашелся! – Ворчала Наталья Павловна, мечась по комнате. – Загубил мою жизнь, сожрал молодость и, видишь ли, даже не подавился, кровавый тиран! А я отомстила тебе! Небось, сейчас мучается там у себя, сердечко нащупывает. А на меня ему наплевать, сиди ему тут, в четырех стенах, как на привязи и проживай жизнь до старости, пока он по бабам разгуливает, зубы скалит. Ничего, я еще молода, мне всего лишь тридцать пять, я еще ничего, любому понравлюсь, детей ему нарожаю, любить себя научу. Все так!
Посмотрев на гору сваленных платьев, нижнего белья, обуви, меховых шуб, шерстяных платков и прочих мелочей Наталья Павловна поняла, что все это с собой ей не увезти. Она выбрала самое скромное платье, одела его, на голову накинула летний тканый платок, переобулась в сапожки, в руки взяла плетеную из шерсти сумку, в которую закидала драгоценные безделушки и подошла к зеркалу. Ничего лишнего, только то, что пригодится ей для восстановления новой жизни. Ее решительный взгляд из опухших от слез глаз засиял в отражении зеркала. Она оглядела себя со всех сторон, поправила бюст и разгладила талию. Но этого показалось мало для уверенности, тогда она засунула под платок выпавшие на лицо черные локоны волос, нарумянила щеки и накрасила губы.
- Чего-то еще не хватает для полной готовности. Аромата конечно! – Не щадя остатков духов, Наталья Павловна надушилась с избытком. – А вот теперь можно идти!
Когда Наталья Павловна вышла во двор, то удивилась тому, что ее ожидала запряженная лошадью бричка с Игорьком на козлах. Это Егор Аристархович распорядился немедленно собраться в путь. Игорек в черной фуражке с розочкой в петличке не то улыбнулся вместо приветствия, не то сделал вид, приглашая сесть, но помочь забраться даже не дернулся. Таков наказ был ему от хозяина, чтоб не вздумал угождать барышне. Ведь для него эта женщина по статусу и возрасту была почти ровня, отличало их всего лишь место происхождения. Если раньше эта женщина приходилась супругой помещику, значит, в помещицы метила, стало быть, прислуживать приходилось, а теперь она никто, просто человек женского пола и все. Наталья Павловна была готова к подобному неуважению, поэтому приподняла высоко подол платья и самостоятельно забралась на сидение. Не проронив ни слова, словно и так все было ясно. Игорек взмахнул поводьями, и повозка выехала прочь со двора. За всем произошедшим с открытой веранды второго этажа наблюдал помещик Третюхин. Он стоял ровно, спокойно, засунув руки в карманы синего халата, не один его мускул на лице не сожалел о происходящем. Только тогда, когда бричка скрылась из вида, он вынул руки из карманов, потер ими, будто бы замерз, а потом скрылся в доме.
К вечеру Игорек привез Наталью Павловну в город. Ему не велено было с ней о чем-либо говорить, поэтому он сидел молча и ждал, когда чуждая ему женщина сойдет. Наталья Павловна не торопилась сходить, она не знала куда ей идти, у нее была одна сумка с самыми необходимыми вещами и подаренными драгоценностями. Игорек вынул из своего внутреннего кармана бумажный сверток и вложил его в руки Натальи Павловны.
- Таков наказ хозяина, велено лично в руки передать. Теперь ступай с богом, - наконец сказал Игорек, передавая завернутые денежные банкноты.
Наталья Павловна подержала сверток в руках, как бы сомневаясь в искренности щедрого откупа, а потом быстро сунула его в глубь сумки и сошла с брички. В этот момент она испытала состояние стыда и позора, ей, бывшей жене помещика подал деньги слуга. Подал, словно нищенке подают милостыню, от чего слезы навернулись на ее глаза. Игорек смотрел, как медленно удаляется фигура женщины, которая совсем недавно являлась для него чуть ли не родным человеком, а теперь, с каждым шагом становилась совсем чужая и незнакомая. Когда шаги по мостовой улице окончательно затихли, Игорек направил бричку в сторону кучерской, где можно было переночевать до утра.
Спустя шесть месяцев, дело было зимой, помещик Третюхин совершил деловую поездку в город. Также в его планы входил поиск Натальи Павловны, для убеждения в ее обустройстве и здравом проживании, в чем он не сомневался. Обнаружить ее оказалось непростой задачей, поэтому пришлось обратиться в полицейское управление. Там ему сказали адрес прачечной, в которой работала интересуемая его особа. Отыскав прачечную, Егор Аристархович вошел в помещение и не признал среди находившихся там женщин бывшую свою жену. Попросив помощи у старшей прачки, ему привели Наталью Павловну. Она вышла к нему вся исхудалая, осунувшаяся, одетая в простых застиранных одеждах. Сильно изменившаяся в лице, но все еще узнаваемая, она стояла перед ним, склонив голову. Не ожидал Егор Аристархович увидеть такую картину. Не смог подобрать нужных слов, чтобы не навредить ими женщине, которую когда-то любил более чем кого-либо в мире. Находясь в своем поместье, он думал, что его бывшая жена, привыкшая к роскоши, имея на руках драгоценные подарки и большую сумму денег, без труда сможет найти себе достойное место в городе, зажить в богатстве да счастье, но оказалось, что ошибся. Вместо состоятельной успешной дамы перед ним стояла нищенка, измученная жизнью, плохим питанием и работой. Третюхин сунул руку в карман, хотел было достать бумажник с деньгами, но потом передумал, разве спасут эту женщину деньги, если не спасли раньше.