После этого сильно укрепили свои позиции и активизировались мемельские немцы, а литовское правительство было вынуждено задуматься об удовлетворении германских требований. В Клайпедском крае была разрешена трансляция речей Гитлера, распространение его книги «Майн Кампф» и другой нацистской литературы. С 1 ноября 1938 г. было отменено военное положение, существовавшее двенадцать лет. Именно отмена военного положения являлась основным германским требованием. В регионе была создана массовая организация «Культурный союз мемельских немцев» — откровенно профашистского направления. Она в первую очередь объединила все многочисленные спортивные, благотворительные, профессиональные общества, клубы и союзы, являвшиеся «прикрытием» для нацистской работы во время существования военного положения (тогда деятельность национал-социалистической партии в Литве была запрещена). Не выполнена оказалась лишь одна германская претензия — прекращение работы в Клайпеде литовской политической полиции.
Несмотря на то, что литовские власти демонстрировали нацистам готовность пойти на любые уступки с целью сохранить клайпедский регион в составе Литвы, 22 марта 1939 г. Германия захватила Клайпеду и Клайпедский край. 21 марта в Берлине состоялась встреча Риббентропа и нового министра иностранных дел Ю. Урбшиса. Глава нацистского внешнеполитического ведомства заявил, что в случае отказа от немедленной передачи этого региона Германии на территорию Литвы будут введены части вермахта, а «Каунас (тогдашняя столица Литвы. — (О. К.)будет сровнен с землей» {2}.
20 сентября 1939 г. германская сторона подготовила проект договора об основных принципах обороны между Германией и Литвой. Статья 1 этого документа гласит: «Без ущерба для своей независимости как государства Литва отдает себя под опеку германского рейха» {3}. В соответствии с договоренностями, численность, дислокация и вооружения литовской армии должны были устанавливаться по согласию с верховным командованием вермахта. Литва фактически превращалась в германский протекторат. 23 сентября должны были начаться переговоры Риббентропа с министром иностранных дел Литвы Ю. Урбшисом, однако они были отложены. 25 сентября Гитлер подписал директиву, в соответствии с которой в Восточную Пруссию направлялись силы, достаточные для того, чтобы быстро захватить Литву, даже в случае ее вооруженного сопротивления.
В Эстонии в результате вооруженного переворота, организованного 12 марта 1934 г. действующим премьер-министром К. Пятсом и генералом Й. Лайдонером, было установлено авторитарное правление.
Оба руководителя переворота были лидерами правящего на тот момент «Союза земледельцев». Они опасались усиления влияния крупнейшей эстонской оппозиционной партии — «Союза ветеранов освободительной войны», известной как партия «вапсов». За антиправительственную прогерманскую деятельность партия «вапсов» была запрещена, а часть ее руководителей арестована. Правда, все они быстро вернулись в политику, начав тесно сотрудничать с правительством Пятса.
На следующий день после переворота практически все эстонские политики заявили о лояльности новому режиму, назвав его отвечающим интересам народа. Месяц спустя Государственная Дума была отправлена на летние каникулы, а после их окончания в августе распущена вообще. В марте 1935 г в Эстонии была официально введена однопартийная система, все политические партии были запрещены, а вместо них была создана единственная коалиционная правящая партия «Исамаалиит». С 1934 по 1938 г парламент Эстонии не собирался, в 1936 г. был проведен плебисцит и принята новая конституция, которая вступила в силу в 1938 г. При подготовке «народного голосования» по конституции был издан секретный циркуляр правительства, адресованный органам исполнительной власти на местах. В нем, в частности, содержались рекомендации в отношении оппозиции: «К голосованию не надо допускать таких лиц, о которых известно, что они могут голосовать против национального собрания… Их надо немедленно препровождать в руки полиции» {4}.
На проведенных благодаря принятию конституции, предписывавшей создание нового органа законодательной власти, выборах в парламент, в 1938 г. кандидатов могли выставлять только общественные комитеты из членов «Исамаалиита» или военизированной организации «Кайтселиит». («Кай-тселиит» был создан правительством Эстонии еще в 1918 г., в 20-е гг. получил статус национальной гвардии, а с 1934 г. являлся военизированной опорой «Исамаалиита».) В 50 округах из 80 выборы вообще не проводились под тем предлогом, что в них все равно выдвинуто по одному кандидату и, следовательно, выбирать незачем: нижний порог явки и нижний порог «проходимости» кандидата в законодательстве отсутствовал {5}.
По новой конституции Эстонии парламент состоял из Государственной Думы — выборной палаты и Государственного Совета, членами которого были люди, назначаемые президентом, и представители от правительства. Президент имел право распустить парламент или отменить принятые им законы. Говорить при таком раскладе о наличии в Эстонии демократических прав и свобод излишне.
Новый парламент начал работу с принятия нескольких принципиально важных документов: «Закон о профессиональных обществах работополучателей и их союзах», «Закон о собраниях» и т. п. Отныне любое неодобрение политики правительства со стороны любой организации могло привести к ее запрету (при этом юридическая трактовка понятия «неодобрения» была максимально широкой). Права профсоюзов были сведены на нет, ибо любые их акции автоматически квалифицировались как «наносящие вред» обществу и государству. Практически невозможной стала и деятельность других общественных организаций, поскольку упомянутый закон о собраниях легко мог трактовать их как «направленные на достижение политических целей». На основании «Закона о городах» и «Закона об уездах» полномочия руководителей соответствующих администраций были расширены настолько, что «даже в царской России власть этих должностных лиц не простиралась так далеко» {6}.
К 1939 г. правительство Пятса окончательно определилось в своих внешнеполитических и идеологических симпатиях. Так, в преддверии заключения германо-эстонского пакта о ненападении, 3 мая 1939 г., на закрытом совещании по международному положению эстонской Государственной Думы выступил главнокомандующий И. Лайдонер. Он сказал: «Никогда Эстония не будет выступать вместе с СССР против Германии… Что касается СССР, то с ним никаких пактов мы заключать не будем» {7}. Германо-эстонский пакт был заключен 7 июня 1939 г. Через несколько дней после этого при Генштабе эстонской армии появился, утвержденный Абвером (немецкой разведкой), офицер связи — фрегаттен-капитан А. Целлариус, занимавший аналогичную должность при Генштабе финской армии. В подтверждение своей позиции эстонское правительство в ноябре 1939 г, а затем в конце июня 1940 г. направляло в столицу рейха своих эмиссаров с просьбой об установлении германского протектората.
Современники называли времена правления Пятса «эрой молчания». В конце 1934 г. Министерство внутренних дел Эстонии приняло постановление, которое ставило прессу под жесткий контроль. Этот документ определял круг тем, которые разрешалось освещать, а издания, позволившие себе отзываться о президенте или правительстве без должного респекта, а также трактовать деятельность государственных органов в «превратном ключе», подлежали закрытию {8}.
Для осуществления идеологического контроля была создана специальная структура при правительстве — Информационное бюро. Первоначально перед бюро ставилась цель информировать общественность о деятельности правительства, но очень быстро оно переродилось в бюро пропаганды {9}. Цензура расчищала путь для внедрения новой идеологии. Эта идеология должна была строиться на «трех китах»: сплоченность народа, национализм, верность воедю {10}.
В Эстонии была проведена чистка госаппарата и органов самоуправления от «неблагонадежных», отменена свобода передвижения: министр внутренних дел получил право запрещать любому гражданину, «чьи действия представляют угрозу государственному порядку и общественной безопасности», покидать пределы города или сельской общины или, напротив, «рекомендовать» ему отправиться в ссылку за границу {11}.
Даже после вступления в силу новой конституции в январе 1938 г. режим чрезвычайного положения отменен не был, более того, он несколько раз продлевался — ив сентябре 1938 г., и в сентябре 1939 г {12}. Эстонское правительство считало его «универсальным методом управления» и, чтобы не обременять себя процедурой его ежегодного продления, попыталось весной 1939 г. провести через Думу законопроект «О государственной безопасности и общественном порядке», который фактически придал бы режиму ЧП постоянный статус. Однако документ встретил сопротивление в парламенте Эстонии, обычно весьма лояльном президенту {13}.
Латвия, балансировавшая между СССР и Германией, к 1933 г. сделала выбор в пользу последней. Характерно, что даже ЦК Латвийской социал-демократической партии, еще в декабре 1928 г., опубликовал консолидированное мнение, гласившее, что «если выбирать между советской властью и фашизмом, то лучше выбрать фашизм» {14}. Лидер Крестьянского союза К. Ульманис посетивший Германию осенью 1933 г., был принят Гитлером в Берлине. 15 мая 1934 г. фракция Ульманиса попыталась провести в Сейме законопроект об изменении государственного устройства. Когда он провалился, Крестьянский союз уже в ночь на 16 мая совершил государственный переворот: кризис стал удобным предлогом для ультрарадикальных действий. (Примечательно, что весной 1919 г. Временное правительство Латвии было низложено немцами, а Рига осаждена частями немецкого добровольческого корпуса.) Переворот произошел при поддержке армии и военизированной организации «Айзсарги» (охранники). Новое правительство возглавил сам Ульманис. «Айзсарги» была создана Ульманисом еще в 1919 г., и по сути позднее явилась аналогом штурмовых отрядов НСДАП. Эта организация строилась по военно-территориальному принципу, охватывала все уезды Латвии и в 1940 г. насчитывала до 40 тысяч членов. Члены «Айзсарги» служили основным резервом регулярной армии. Помимо них поддержку Ульманису оказали профашистская организация «Перконкруст» и национал-социалистическое движение латвийских немцев. Первая «образцово-показательная» акция правительства Ульманиса была проведена в Риге: на центральных площадях латвийской столицы жгли книги, объявленные запрещенными.
С первых же часов своего существования кабинет Ульманиса объявил в стране военное положение сроком на 6 месяцев. Срок этот многократно продлевался, растянувшись на 6 лет. 31 декабря 1935 г. правительство Ульманиса приняло решение закрыть все иностранные общества на территории Латвии. (Все политические партии и организации, разумеется, в связи с военным положением были уже запрещены.) Однако этот запрет никак не затрагивал объединения прибалтийских немцев, постоянно проживавших в Латвии. Активно работали «Орден балтийского братства», «Движенцы» и «Система», распространявшие свое влияние на молодежь. Они устраивали нелегальные собрания под видом «пивных вечеров» и «благотворительных балов», а также проводили военное обучение под прикрытием «обществ туризма и спорта». В них существовала жесткая военная дисциплина, практиковались стажировки в Германии, во время которых перенимался опыт нацистских штурмовых отрядов. В 1939 г. в Риге насчитывалось более 60 обществ прибалтийских немцев, которым разрешалось заниматься производственной и внешнеэкономической деятельностью вместе с партнерами из рейха. В 1939 г. лояльность Латвии к странам гитлеровской коалиции стала приобретать все более четкие формы: например, Латвия первой признала оккупацию Абиссинии фашистской Италией, а затем, 7 июня 1939 г. заключила договор о ненападении с Германией {15}. За шесть лет правления Ульманиса новая конституция в Латвии так и не появилась.
Так же как и в Литве и Эстонии, правительство Ульманиса сразу взяло под контроль прессу и ввело жесткую цензуру. Эти функции были возложены на Министерство общественных дел.
Усиливалось и влияние государства на экономическую сферу. Это сказалось прежде всего на расширении государственного сектора в этой сфере. В Литве, где основу экономики составляло сельское хозяйство, этот процесс был не так заметен и протекал в «мягких» формах, тогда как в Латвии можно было вполне говорить об «огосударствлении» как целенаправленной политике {16}.
Интересы большинства граждан балтийских стран были связаны с сельским хозяйством: в промышленности было занято немногим более 20% населения Эстонии, 14,8% — Латвии и 6% — Литвы (данные 1934 г.) {17}. Процесс «огосударствления» частично затронул и эту сферу: так, при проведении земельной реформы в Латвии государство заявило свои претензии на значительную долю собственности. Однако доминантой аграрной реформы — а в Латвии она растянулась на 17 лет, с 1920 по 1937 г., — была ликвидация безземельного и малоземельного крестьянства. Столь же радикальной была аграрная реформа в Эстонии. В первую очередь в процессе национализации земли были существенно урезаны владения балтийских немцев и других крупных собственников.
В результате и в Латвии, и в Эстонии этот вопрос во многом потерял свою остроту. Например, в Латвии безземельные крестьяне составляли в 1920 г. 61,2% сельских жителей, а после завершения аграрной реформы в 1937 г. —только 18%. {18}Теперь главной проблемой латышских и эстонских крестьян стала не земля, а налоги, поскольку многие хозяйства находились в долговой кабале: в 1930 г. долг латышских крестьян различным финансовым учреждениям составлял 277,3 млн. лат {19}. Однако, несмотря на налоговые и частично земельные проблемы, аграрный вопрос — в том виде, в каком его использовали коммунисты для привлечения на свою сторону крестьянства, — в Латвии и Эстонии не существовал. В Литве ситуация складывалась по-другому. Там земельная реформа затронула только поместья крупных землевладельцев, имеющих 80 га и более {20}.
Помимо установления авторитарной власти, президенты балтийских стран постепенно обрастали и соответствующей идеологической атрибутикой, примеривая на себя титул «вождя нации». Первым это сделал Сметона {21}. Латышская пресса охотно называла Ульманиса «величайшим деятелем Европы» и «дважды гением» {22}. А Пяте и вовсе без эвфемизмов отвечал на вопрос о своей «избранности»: «Говорят, что я плохой президент и т. д. Но я не могу уйти, потому что нет никого, кто бы мог занять мое место» {23}.
Между тем режимы во всех трех государствах не чувствовали себя спокойно. Причем угроза исходила от главных союзников власти — военных.
В Литве после декабря 1926 г. и до советского вторжения 1940 г. было несколько попыток переворотов {24}. До 1929 г. А. Сметона вынужден был делить власть с другой влиятельной фигурой — А. Волдемарасом, за которым стояли правые, а потом и откровенно профашистские силы. Даже после отставки с поста главы правительства Волдемарас сохранил свое влияние среди оппозиционных Сметоне сил, особенно среди военных.
Не смог избежать конфликта с военными и латвийский лидер К. Ульманис, который отправил в отставку военного министра и своего заместителя Я. Балодиса. Это случилось в марте 1940 г., т. е. незадолго до аннексии Латвии СССР {25}.
Авторитарный стиль управления воспринимался многими политическими лидерами этих стран — не только самими диктаторами, но и их конкурентами — как гарантия сохранения государственной независимости. Однако у авторитарных режимов есть «природные» особенности, которые неизбежно сближают их с советской моделью и в этом смысле могут рассматриваться как «предпосылки» советизации {26}. Коммунистам «нигде не пришлось бороться с демократическо-парламентскими порядками, а нужно было всего лишь заменить авторитарных руководителей коммунистическими функционерами, в то время как склонность авторитарных режимов к государственному контролю за экономикой служила благоприятной предпосылкой для быстрого внедрения коммунистического планового хозяйства» {27}. Во многом, советская военная экспансия, быстро и беспрепятственно проведенная советизация, прошедшая при разноплановом активном содействии значительного количества местных функционеров, и в итоге потеря балтийскими государствами независимости являлась следствием их внутреннего кризиса {28}. Хотя, разумеется, эти существенные обстоятельства, в отличие от внешнеполитических, не являются превалирующими.