Это значит, что сегодня они больше не вернутся. И это не худший вариант.
Не худший.
Она повторяет это про себя, когда становится под прохладный душ. Смывает с себя пот и остатки сна. Дурацкого сна, от которого будет тошнить ещё несколько часов. Пытается смыть с себя кожу, но она лишь краснеет и жжёт. Жаль.
Говорят, что травмированные люди становятся сильнее. Говорят, что сильнее их делает то, что не убивает, даже ударив со всего маху. Даже если прямо в голову или в сердце. Врут.
Лидия не чувствует себя травмированной.
Ей кажется, что если она посмотрит в зеркало, она увидит дыру посреди своего лба. И стены ванной комнаты, заляпанные кровью. И железный глок в собственной руке. Иногда она это и видит, когда смотрит в зеркало.
Иногда ей кажется, что банши в её голове уже свела её с ума. А иногда - что это сделал Питер Хейл.
- Мартин?
Голос Джексона можно было бы назвать обеспокоенным, но это всего-лишь помехи в трубке. Помехи вперемежку с долбёжкой музыкальных басов по ту сторону сотового. Какой-нибудь из новейших айфонов, или что-то типа этого, чёрная зависть местных тусовщиков, которым до Уиттмора ещё расти и расти. А потом ещё расти. И ещё.
- Мартин, это ты?
- Привет.
Голос Лидии слегка хриплый - она слышит это, благодаря громкому эхо динамика. Так бывает, когда звонишь в другой город. Или на другой материк.
Так бывает, когда звонишь человеку, который когда-то был тебе дорог.
- Сейчас, повиси, - кричит Джексон, стараясь переорать музыку. - Ты ждёшь? Всё нормально, жди, я не слышу. Всё ещё не слышу, сейчас… хэй, Лео. Отнеси это за наш столик, а я сейчас… я сказал, я сейчас вернусь! Привет, Клео, отлично выглядишь. Нет, не один, я подойду немного позже. Да. Да, мы вон за тем столиком. Скоро буду. Хорошо, Мартин, ты ещё здесь?
Музыка резко становится приглушённой, словно кто-то захлопнул звуконепроницаемый шлюз. Только басы, будто издалека. Лидия прикрывает глаза, наклоняет голову и касается горячим виском железной цепи качели на которой сидит, слегка отталкиваясь ногой от земли.
- Не устаёшь развлекаться?
- И тебе привет.
- Почему тебе до сих пор не платят деньги за твои бесконечные тусовки?
- Сложно расставаться со своей медалькой королевы вечеринок? Для меня это как сходить на работу, только больше дорогой выпивки, дорогих машин, дорогих девушек, - она почти видит его усмешку, от которой когда-то у неё заходилось сердце. - Больше всего.
Больше Джексона Уиттмора во всей этой дребедени.
Она так хорошо знает этого засранца. Она когда-то собственноручно замкнула на нём свой маленький мир.
А он нашёл из него лазейку. Единственный, кто искал.
- Что случилось? - спрашивает Джексон после недолгой тишины. - Или опять просто помолчим?
Он слегка запыхался, и, кажется, слегка пьян. Так уж повелось - если они созваниваются, это значит что кто-то из них либо ошибся номером, либо догорает в пьяном угаре. Они проговаривают всё до последнего бакса на счёте, а потом долго молчат в мёртвый микрофон после сорвавшегося звонка. И не перезванивают, чтобы попрощаться.
У Лидии на счету примерно два доллара и восемьдесят центов. Этого хватит на пару минут разговора с Лондоном. Или молчания с ним же.
- Было бы просто прекрасно, если бы кто-нибудь объяснил мне самой, что происходит.
- И я это должен понимать, как…?
- М-м. Предположим, неоднозначность. Или “я не хочу об этом говорить”. Или “нет, ничего не случилось, а может быть, и да”.
- Для этого ты мне и позвонила. Оторвала меня от отличного виски, чтобы сказать, что не хочешь говорить. Твоей самоуверенности нет предела.
- И почему я не чувствую стыда, - шепчет она одними губами, но Джексон слышит.
Смеётся.
- Это “Чивас Ригал”. Дорогая штучка, которая ждёт меня за столиком прямо сейчас. Тебе должно быть стыдно.
- Мы же говорим не о проститутках, не так ли?
- Она ждёт меня за столиком, в моём стакане.
В Лондоне щёлкает зажигалка.
В Лондоне Уиттмор подкуривает сигарету и выдыхает дым. В Бейкон-Хиллз Лидия отталкивается ногой от земли. Качели тихо скрипят и раскачиваются вперёд-назад.
- Значит, всё в порядке? - интересуется он без особого интереса.
- Да.
- Я так и знал, Мартин. Что остался единственным, кто согласится выслушивать твоё дерьмо, о котором ты сейчас молчишь. В три часа ночи.
Он никогда не соглашался на это добровольно. И даже не запнулся, произнося время в Калифорнии.
- Только я, - добавляет он.
- Ну и, может быть, кто-то из этих твоих ушлёпков, - добавляет. - Разнояйцевые близняшки Макколински.
Лидия не открывает глаз.
Прижимается лбом к цепи и слушает, как Уиттмор приканчивает свою сигарету. Она может поклясться, что видит на экране его мобильного часы калифорнийского времени.
Никак не научится жить в своём новом часовом поясе. Это так на него похоже.
- По-моему, у меня проблемы, Джекс. Просто… небольшие внутренние проблемы.
- Внутренние? Это как-то связано с венерологией, или типа этого?
- По большей части с психозами. И Питером. Ты помнишь Питера.
Джексон недолго молчит и тяжело выдыхает.
- Тот хрен, который укусил тебя. Тот хрен, которого ты воскресила. Тот хрен, который подставил всех на заводе, когда вы чуть не убили меня. Нет, я не помню его, и не нужно мне напоминать.
Лидия смеётся. Мышцы лица сводит. Она говорит что-то вроде - действительно, не нужно. Это такая чушь. А потом они молчат.
Молчат ещё примерно сорок секунд, а потом связь обрывается. Два доллара и восемьдесят центов - не так уж и много. Но больше сейчас и не нужно. Больше никакого Лондона и приглушённых басов. Только задний двор, качели, глубокая ночь и возвращающиеся голоса.
Лидия сухо сглатывает болезненную улыбку и колючий ком, который тяжело валится в желудок.
- Он у меня в голове, - шепчет она в телефон. - Кажется, я схожу с ума, Джексон.
Отключённый микрофон знает куда больше, чем собеседник. Так уж у них повелось.
Но больше сейчас и не нужно. Больше - нет.
Джексон не перезванивает.
3.
- Нам нужно знать, Питер.
Хейл неторопливо поднимает саркастичный взгляд на Скотта, а у Лидии в желудке от этого сворачивается раскалённый камень. Это та самая, известная ей, точка невозврата.
В тот момент, когда на голубые радужки попадает солнечный свет из окна, а чёрный зрачок слегка сокращается от этого. Когда Питер секунду слегка хмурит лоб, а затем приподнимает брови в привычной насмешке и отворачивается от бьющих лучей. Когда он смотрит на МакКолла, а чувство такое, словно не отводит глаз от Лидии. Когда он театрально вздыхает, и его плечи слегка приподнимаются под лёгким свитером. Когда он поглаживает ладонью подлокотник дивана, на котором сидит, широко расставив ноги.
Это физиология, элементарные движения. Но для Лидии это другое.
Точка невозврата - сейчас ей кажется, что в её сведённой челюсти активируется детонатор. Бомба замедленного действия. Отсчитывает мгновения, и только Питеру известно число секунд, оставшихся до глобального разрыва мира. Он всем своим существом даёт понять, что знает это. Даже не глядя в её сторону.
- Всем и всегда нужно что-то знать, а твоя чрезмерная участливость когда-нибудь тебя погубит, - он почти скучает, когда говорит это.
Скотт хмурится и упрямо таращится на бывшего альфу.
Питер же, описав подбородком выразительную дугу, поворачивает голову к Лидии. Он смотрит, как большой и мудрый волк на кусающих его за хвост щенков. Лоб собран в морщины и вся его поза настолько издевательски-равнодушная, что…
Лидия сильнее стискивает зубы.
- Альфа уже не справляется без группы поддержки?
- Нам нужен ответ, - говорит она. - Если ты знаешь что-то, что могло бы помочь…
- Я похож на того, кто хочет помочь? - он слегка разводит руки в стороны.
Ему идёт чёрный.
Лидия чувствует перебой сердечного ритма и торопливо отводит взгляд, чтобы не видеть, как губы Питера растягивает кривая ухмылка, когда он высоко поднимает голову и смотрит на неё, как на попавшегося в капкан оленёнка. Он что-то знает. Он знает, что с ней происходит.
- Не нужно играть с нами, - шипит Скотт, делая полушаг вперёд.
Хейл молчит всего пару секунд, прежде чем оторваться от Лидии и обратить всё своё внимание на МакКолла.
- Ты слишком скучная игра, Скотт, - он вальяжно поднимается с дивана и опирается задницей о крепкий стол перед окном, складывая руки на груди. - Я не Дерек, моему племяннику нравится носиться за вашей стайкой мигрирующих мальков. Ему нравится, как вы рассыпаетесь и собираетесь обратно, если побеспокоить воду в вашем болотце. Мне же нравится интрига, а здесь её нет.
Она может поклясться, что Питер снова смотрит на неё, но вместо этого Лидия лишь отворачивается и обхватывает себя руками, успокаиваясь гулом в собственной голове. У неё в носоглотке густеет привкус смерти. Как толстый и мясистый червь. Запах лекарств и страха, горечь на кончике языка. Где-то недалеко умирает человек. От старости или передозировки.
- Идём отсюда, - произносит она севшим голосом. - Он ничего не знает.
Он ничего не скажет.
Последний взгляд Хейла полон любопытства. Питер смотрит на Лидию, прикусив нижнюю губу и слегка щурясь. Он словно шепчет: я знаю, что ты знаешь.
Она быстрым шагом выходит из лофта, пытаясь отогнать от себя ощущение, что всё это - не более, чем проверка. Испытание её на прочность. Интрига программы с Питером Хейлом в роли ведущего: когда же Лидия позволит себе поймать его за окровавленную руку? Когда она сдаст его своим друзьям, чтобы они распяли его на своей дыбе правосудия?
- Очень сомневаюсь, что он… эм-м, такой невинный, каким пытается себя показать, - бубнит Скотт, когда они садятся в машину и захлопывают за собой дверцы.
- В следующий раз возьми с собой Стайлза, - отвечает Лидия.
“ Я больше туда не вернусь.
Я больше не могу.
Я хочу покончить с этим.
Мне это необходимо. Неизбежно. Я слышу, как детонатор отсчитывает секунды. Красный провод, синий провод - хватай и выдирай с корнем оба сразу”.