Евгений Александрович Федоров
Сайт издательства www.veche.ru
Часть 5. Путем черескаменным
Глава первая
1
Грозный и дикий Урал-батюшка встал перед казаками во всем своем суровом величии. Многое видали на своем веку повольники, но такой угрюмости, нетронутой красоты, такого буйного могучества и необозримого зеленого разлива безграничных лесов никогда им не встречалось. Словно валы бушующего океан-моря, лесные дебри захлестнули и глубокие пади, и склоны гор, и скалистые кручи. Дика лесная пустыня! Кругом сердитый, лихой ветер навалил непроходимые буреломы. В глухоманях царит вечный сумрак, под густыми мохнатыми елями чуть приметные звериные тропы, и среди урманов тускло поблескивают мрачные темные озера. Но и богат, неисчерпаемо богат этот край! Много тут ценного зверя. На скалистые крутояры часто внезапно выносится козел и, как сказочное видение, не шелохнувшись, долго стоит с высоко вскинутыми гранеными рогами, рисуясь на фоне белесого неба. В горах ревут медведи, в кедровниках жируют белки; тут и полосатый бурундук, и черемная лиса с острой хитрой мордочкой, осторожный колонок и всякая другая пушная зверюшка. А в безмолвии сумрачного леса, возле брусничных болот бродят сохатые. Лоси – звери сильные, смелые и сообразительные. Они сразу узнают след человека и, завидя его, бегут прочь. Но темна тайга, пустынны и немы берега озер, не слышно человеческого голоса. Только быстрая река, сдавленная скалами, злобно ревет и стонет, в ярости низвергаясь пенистыми струями. С крутояра Уральских гор спешит и бушует река Чусовая, как зверь, рычит и клубится на переборах. Эх, быстрая и каменистая падун-река, сколько силы казацкой ты вымотала!
Четыре дня казаки плыли вверх по реке, преодолевая стремительное течение. Шалые воды с яростью били в борта стругов, лаженных крепко из доброго теса камскими кряжистыми плотниками. Выбивались из сил гребцы. Не за себя тревожились казаки, а за груз: сухари в рогожных кулях, крупу и толокно в мешках. В пути не было ничего вкуснее и сытнее толокна. Берегли и соль: без нее и пища не в радость.
Гребли казаки от утренней малиновой зари до золотого заката.
На ертаульном струге плыл Ермак, а с ним рядышком сидел смуглый коренастый татарин Махмед, которого Строгановы отпустили проводником. В свое время Махмед в орде Маметкула бегал на Русь, да камский казак вышиб его копьем из седла, и угодил татарин в полон. Строгановы держали его в колодках в остроге. Знал Махмед свои края: все броды и переходы, дороги и тропы, плавал по многим рекам. Хорошо говорил он по-русски и по-вогульски. Выпросил его атаман толмачом и проводником. Глаз не спускали казаки с Махмеда, хитер, плут, глаза волчьи, злые. Только выбрались на Чусовую, татарин оживился, заюлил. Чутьем догадался Ермак о тайных помыслах сибирца и пригрозил ему:
– Гляди, обманешь – башку долой!
– Ни-ни, – покачал головой Махмед. – Проведу в Сибирь, счастлив будешь.
На пути вставали скалы – «камни»; они теснили Чусовую и закрывали дали. Расцвеченные накипью красновато-желтого мха, они то отвесно обрывались в бурлящую воду, то дробились и распадались на причудливые столбы, нагромождения, и тогда казалось – нет дальше дороги. Тревожно начинало биться сердце. Но поворот – и снова раскрывались быстрые светлые воды. Скалы все выше, мимо них с ревом несется взбешенная стихия. Еще тяжелее и опаснее стало плыть. Того и гляди – рванет стремнина и ударит струг о каменную грудь утеса! Измученные гребцы вечером тяжело валились у костров и засыпали мертвым сном. Спали под сентябрьским звездным небом, подложив под себя кошму, а у кого ее не было – еловые ветви. Выставляли сторожевые дозоры.
К веселым чусовским струям ночью спускались с гор медведи полакать свежей водицы. Под утро, когда синие огоньки костров угасали, а над водой расстилался ночной туман, часто выходили на водопой лоси. Ермак любовался сохатыми. Давно, поди четверть века тому назад, он по чарыму охотился за ними и на лыжах гнал зверя. За эти годы многое исхожено и пережито. Атаман вздыхал: «Эх, ушла-прошумела молодость!» Однажды он, оборотясь к проводнику, спросил:
– Скоро ли Межевая Утка?
– Угу, скоро, очень скоро! – залопотал татарин. – Еще день плывем, второй – будет тебе и Утка! – и склонил озаренное пламенем лицо, стараясь не встретиться взглядом с Ермаком. Костер пылал ярко, и уйти от пронзительных глаз атамана было невозможно. Они без слов говорили татарину: «Не юли, все равно не уйдешь от нас!»
Знал Ермак от старых охотников, что с Чусовой можно перебраться в Туру, а там в Тобол. Тут и откроется бескрайное царство сибирское! Но за временем забылось, какие речные протоки текут на запад, в Русь, а какие на восток – в Сибирь. Надо было отыскать сплавную речку, впадавшую в Чусовую, а истоком проходившую близ Туры…
Утром Махмед, показывая на крутые скалы, на которых шумел лес, бойко сказал:
– Вот тут дорога! Теперь скоро…
И вправду, поворот – и сразу открылась неширокая быстрая Утка. Она бежала с гор, шумела на переборах. Горы становились сумрачнее. Густые ели темнили воду, цеплялись за мачты стругов, рвали паруса. Пришлось убрать их. Казаки усердней налегли на весла, но днища стругов все чаще и чаще ударялись о камни, цеплялись за коряги и застревали на перекатах и мелях.
Казаки полезли в студеную воду, приладили лямки и по-бурлацки стали тянуть бечеву. Бешеная струя сбивала ладьи, но казаки тащили их, упираясь ногами в гальку, хватаясь за колючие лапы елей. Поп Савва, в одних портках и рубахе, повесил на шею кольчугу, чтоб не мешала; он шел коренником. Натужно, тяжко шли и пели казаки стародавнюю бурлацкую припевку: «Ой ты быстрая вода, ой, тянем-потянем!»
Ермак не утерпел, сбросил кафтан, снял кольчугу, разулся и широким махом перекинулся на берег. Он по-мужицки ловко впрягся в тягло и закричал озорно:
– Гей, браты, шевели веселей!
– Батька, да куда же ты! – сразу откликнулись десятки голосов.
– А я разве ж плох! – Ермак навалился всей силой и посадил ладью на мель. – Ух ты, леший! – обругал он себя. – Ну, что наробил!
Поп Савва бросил лямку, утер пот.
– Кидай, браты, приехали! – рявкнул он на всю реку, раскатисто-угрюмо многократно отозвалось эхо. – Некуда больше, батько, плыть. Разве это река, коли воду из нее добрым шеломом впору вычерпнуть! Не пройти нам с грузом, батька! Обманул нас, ирод! Обманул Махметка!
– Сюда его! – гневно прикрикнул Ермак. – Пусть ответ держит!
Хватились толмача, а его и след простыл. В суматохе он спрыгнул вслед за атаманом на берег, подался в чащу и был таков.
– Догнать по следу, да выслать казаков вперед, прознать – далеко ли Тагил-река! – приказал Ермак. – Ну, дьявол, все равно достигну!
Раздосадованный, он вернулся на ертаульный струг и задумался.
Надвигалась осень. В елях порывисто шумел ветер, на воду сыпались золотые листья берез и багряные – осин. На полдень тянули последние утиные косяки. Торопился Ермак до зимы перевалить горы. На душе его было тревожно. Вместе с Матвеем Мещеряком он снова пересчитал кладь: прикидывал, на сколько хватит.
К вечеру вернулись разведчики и рассказали атаману:
– По Межевой Утке, батько, ходу дальше нет. Камни да переборы. Берега дикие и недоступные – волоком ладьи не перетащишь. До Тагил-реки далеко, не добраться нам. Одна утеха в этом краю – рыбы тьма: на переборах хариусы плещут, шибко резвятся…
– Выходит, утром отплывать надо! – в раздумье вымолвил Ермак. – К той поре, даст бог, вернутся из погони…
Серые сумерки стали укрывать реку, замерцали первые звезды. Где-то в глухой заводи перекликались перелетные гуси. Пора бы спать, но Ермак сторожил у костра. В небе ярко пылали стожары, затаенно шумел лес. Вскоре чуткий слух атамана уловил треск сухого валежника под тяжелыми шагами. Ермак окликнул:
– Эй, кто тут бродит!
– Свои, – отозвался хриплый голос казака, посланного в погоню за беглецом. В освещенный круг вошли трое, измученные и удрученные. Здоровенный казак Колесо чесал озабоченно затылок и переминался перед атаманом с ноги на ногу.
– Сбег? – злым голосом спросил Ермак и почувствовал, как кровь прилила к темени. – Сбег окаянец!
– Нет, батько, не сбег он! – смущенно ответил Колесо.
– Казнили? Саблей зарубили?
– Ни-ни, и пальцем не тронули, – устало сказал другой.
– Тогда что же не довели сюда?
– Не сердись, батько, опоздали мы: медведь задрал татарина!
Атаман пытливо поглядел в глаза каждому:
– Верю, не врете. Одначе жаль: нужен нам басурман. Ох, как нужен! – Ермак огорченно замолчал.
Густо вызвездило. Над рекой заколебался непроглядный туман, постепенно потянулся вверх и серой овчиной погасил звезды. В думах о том, как быть, Ермак лег на кошму.
А казаки долго сидели у огонька, варили толокно и тихо переговаривались о дальней дорожке.
2
Около полуночи за каменистым мысом вдруг вспыхнул и замерцал огонек. «Откуда, кто такой?» – встрепенулись казаки и стали вглядываться в тьму. Огонек, между тем, как бы плыл по воде – то мелькнет в курье, то укроется за ракитником. По тихому плесу золотилась дорожка. Не утерпели казаки, тихо подобрались к берегу и, чуть раздвинув кусты, увидели маленького человечка в долбленом челноке, который жег смолье и, медленно двигаясь вдоль омутов, бил острогой рыбу.
«Вогулич!» – понимающе переглянулись казаки. Ильин не зевал, размахнулся и бросил аркан. Рыбак и охнуть не успел, как очутился в объятиях могучего казака. Станичник мял его, хлопал по спине:
– Не бойся, друг, худа тебе не сделаем!
Вогулич и не думал бежать, он покорился своей судьбе и только жалко улыбался.
– Таймень! Таймень! – восклицал он, показывая на речку и на острогу.
Казаки догадались и нашли в челне жирных сибирских лососей.
– Идем, друг! – повели они вогулича в табор. Тут его посадили у костра, сняли аркан и сытно накормили кашей.
Вогул наелся до отвала, лицо его лучилось от улыбки. Он хлопал себя по животу и повторял:
– Карош, ой, карош…
На востоке стало бледнеть, одна за другой гасли звезды, и с берега потянуло предутренним холодком.
Тяжелым шагом подошел Ермак.
– Батька, охотника пымали. Все края тутошние знает, – вскочили перед атаманом казаки. – Вот кто дорогу на Сибирь покажет!
Ермак внимательно оглядел вогулича. Низкорослый, с морщинистым лицом, одетый в жалкую одежду из рыбьей кожи, пленник казался беспомощным и жалким, но в глазах его светились ум и покой. Вогулич молча склонил голову.
– По-русски понимаешь? – спросил атаман.
– Мал-мало разумею. Тут русская человек я видел, шел своя дорога, – охотно отозвался вогул.
Ермак взял сучок и начертил на песке:
– Вот Межевая Утка, это Чусва, а как пройти в Тагил-реку?
Вогулич внимательно всмотрелся в рисунок, подумал и улыбнулся.
– Тэ-тэ… Ходи Серебрянка-река. Потом иди недалеко по лесу, там Жаровля! – Пленник взял прутик. Рисуя кривули, он неторопливо выговаривал: – Жаровля кончается, Баранча идет, ходи по ней вниз – Тагил. Там иди, куда хочесь. Вся вода идет в Сибирь.
Вогулич задумался, лицо стало грустным. Ермак положил ему на плечо руку:
– О чем задумался? Как звать-то тебя?
– Мой звать Хантазей, много видел, – ответил охотник. – Но одно горе кругом. Тут князец Кихек берет нашу рыбу, наш зверь. Там хан Кучум. Мы давай князьцу и хану. Ой, худо жить! Не ходи туда, батырь, худа будет. Беги от хана!
– Можешь с нами идти? – спросил атаман, глядя в упор на вогулича.
– Боюсь хана. Ой, боюсь его, – заволновался вогулич. – Хан будет отсекать мою голову… наденет на кол! Боюсь!..
– А меня боишься?
Охотник повеселел:
– Зачем тебя бояться? Ты сильный, смелый. Не бьешь… Ходить с тобой буду…
Скалистые шиханы озарились пламенем зари. Казаки подняли паруса и поплыли к Чусовой. На ертаульном струге, опустив ноги в воду, сидел Хантазей и пел, подставив коричневое морщинистое лицо солнцу:
Выплыли в Чусовую. Ермак стоял в струге – крепкий, массивный, из железа кованный – и зорко оглядывал берега. Много шумных ручьев и речек сбегало в Чусовую, неся опавший желтый лист и муть осенних вод. Но в полдень среди этих рек блеснула одна – прозрачная и лучистая.
– Серебрянка! Тэ-тэ, Серебрянка! – ухватясь за руку Ермака, обрадованно закричал вогул. – Туда ходить надо, там добрый дорога!
Струги свернули в реку, светлую и чистую, подлинно серебристую. Текла она в каменистом русле; над ней громоздились скалы, а на них шумели, роптали густые кедровники. Река круга и резва, вода студена, как огнем обжигает. Тяжела тут путь-дорожка! Крепкие мозоли наслоились на ладонях гребцов.
Ермак прищурил глаза на приунывшего Брязгу.
«Что, милок, не на гульбу вышли! Не девок кохать-миловать! – с усмешкой подумал он. – Ничего, обвыкай! Впереди еще много, ох, много трудов и тягот!..»
Извилистые гряды гор преграждали ущелье, и река узкой змейкой виляла между ними. На легком ертаульном стружке Ермак далеко опередил ватагу. С каждым плесом мелела Серебрянка, и уходили надежды выбраться к ледоставу в Тагил-реку. Неожиданно справа выдался крутой мыс, нагроможденный из скалистых глыб. Как зубы диковинного чудовища, из воды торчали острые камни. Они шли грядой по дну реки, и вокруг них все кипело и пенилось. Атаман помрачнел, но затеи не бросил. И чем больше на пути громоздилось преград, тем упрямее становилось его лицо.
Отошли последние осенние золотые денечки – бабье лето. Потускнело небо, беспрестанно моросил дождь, по скалам и тайге серой овчиной ворочался туман, пронизывая до костей холодом. За день одежда становилась сырой, тяжелой и долго не просыхала даже у костра. В струги коварно просачивалась вода, и от нее стыли ноги.
Ермак не сдавался. Два дня плыли казаки по Серебрянке, и все мельче и мельче становилась она. Наконец струги, шаркнув по каменистому дну, безнадежно остановились.
– Кажись, дальше нет ходу! – мрачно высказался Мещеряк. Его круглое рябоватое лицо выражало уныние. – Опять как на Сылве!
– Погоди каркать! – остановил его Ермак. – Выйдем на волок!
Казаки попрыгали в ледяную воду с остолопьями в руках. Надрываясь, они подсовывали колья под днища стругов, пытаясь их сдвинуть. Грузные струги еле-еле раскачивались: они прочно легли на каменное ложе.
А вода била, хлестала, шальная струя ревела и злилась на переборах. Ермак задумался.
– Погоди, осилю, бесноватая! – наконец сказал он. – Браты, тачай паруса лыком в одно полотнище.
– Хоть и велик будет парус, а не сдвинуть ладей! Если вот разве… А что, коли речку перегородить? – спросил вдруг Иванко Кольцо.
– Вот-вот, об этом я и подумываю, – живо отозвался Ермак. – Браты, тащи полотнище за корму, перегораживай реку!
Угрюмая падь огласилась бодрящими выкриками:
– Давай, заходи, крепи! Э-ге-гей!..
Вода рвалась из-под скал, бурлила, кипела, но казаки крепко держали полотнище и с натужными криками и руганью перехватили реку. И сразу у плотины упруго вздулась вода, струги вздрогнули, закачались и поплыли.
Казаки шумно вздохнули:
– Ох ты!
На берегу, под кедром, стоял Ермак и пристально следил за работой. Хантазей вместе с казаками впрягся в лямку. От усердия он выбивался из сил, но тянул бечеву. Атаман остался доволен, спустился к воде.
Шаг за шагом, с великим упорством, казаки отвоевывали путь стругам. Много раз перегораживали Серебрянку парусами. Она сварливо ворчала, двигала в ярости придонные камни, но перед казацкой преградой останавливалась и, каждый раз отступая, поднимала и несла струги вперед.