========== 9 месяцев и 2 дня ==========
В нашем мире есть три вещи, с которыми каждый из нас вынужден смириться. Первая – это наши родители. Мы их не выбирали, но нам приходится жить с ними и принимать их такими, какие они есть. Вторая – наша внешность, наши физические данные. То, что мы каждый день видим в зеркале. Но если кривой нос можно исправить посредством пластической хирургии, а от родственников сбежать после окончания школы, то есть вещь, которую изменить ну никак нельзя. Это наша смерть. Все умирают, это приходится принимать как данность. Вы умрете. Не обижайтесь, но это правда. Вы все умрете (маньячный смех за кадром). Нет, ну правда, вы умрете. Все вы, кроме меня. Потому что я-то уже умерла.
«На небесах только и разговоров, что о море…». Откуда эта фраза? Я не помню. Эта фраза всплывает у меня в голове каждое утро, когда я прогуливаюсь вдоль морского берега, поднимая во мне внутреннее противоречие. Ведь я живу на небесах уже довольно давно, и никто здесь о море не говорит.
Я мертва уже девять месяцев и два дня. У меня нет календаря, но вместо него я взяла себе обломок доски, отторгнутый морем. На этом обломке я отмечаю палочками прожитые на небесах дни, как Робинзон Крузо отмечал дни, прожитые на необитаемом острове.
Но здесь мое сходство с Робинзоном Крузо не заканчивается. Ведь я тоже живу на острове. Это довольно большой остров, окруженный со всех сторон холодными водами северного моря. Я опасаюсь давать этому морю какое-то название, поскольку на небесах совсем другая география. Для меня оно просто Холодное море и все тут.
На острове живут и другие люди. Но я с ними почти не общаюсь. Здесь почти никто не общается друг с другом, предпочитая уединение. Каждому хватает общения с морем. Поэтому с другими обитателями острова я пересекаюсь только в магазине, и если бы все люди в один прекрасный день вдруг исчезли, в моей жизни ничего бы не изменилось.
Для себя я избрала самое уединенное место на острове – маяк. Это почти заброшенный маяк, как и все здесь. За те девять месяцев, что я прожила на острове, мне только один раз пришлось использовать маяк по назначению, когда к нам на лодке прибыл новый житель. В тот день ко мне заглянул смотритель острова – угрюмый седой старик, к которому принято обращаться, если у тебя возникают какие-то проблемы. Для нас он Смотритель или просто Джозеф.
- Завтра тебе придется оживить маяк, - сказал старик безо всякого выражения. – К нам прибудет новенький.
- Хорошо, - ответила я тоже безо всякого выражения.
Затем мы поднялись наверх, и старик показал мне, как пользоваться лампой, освещающей морские воды.
А следующим вечером маяк ожил на какое-то время. Но как только лодка с новеньким причалила к берегу, маяк снова уснул. А вместе с ним и сердце мое погрузилось в сон. Изредка я вспоминала то легкое волнение, всколыхнувшее дотоле спокойные воды моей души, когда мне пришлось оживлять маяк. Я гадала, как скоро мне снова потребуется сделать это.
Но время шло, и на остров больше никто не приплывал. Старик больше не стучал в мою дверь.
Девять месяцев и два дня. Если бы я была жива, то скоро мне бы исполнилось двадцать семь. Но я мертва, а потому предпочитаю считать, что теперь мне всегда будет двадцать шесть. В общем-то, это не так уж плохо. Многие люди могут только мечтать о том, чтобы всегда оставаться двадцатишестилетними.
Живя на острове, я часто вспоминала выражение «обрести вечный покой». Что-то подобное случилось и со мной. Место, куда я попала после смерти, сложно назвать райским садом, но оно спокойное, это место. Уединение, отсутствие каких-либо событий и сердечных волнений – разве не это считается истинным покоем?
Вспоминаю ли я свою прежнюю жизнь? Нет. Я просто не могу этого делать, потому что о своей жизни на Земле у меня не осталось никаких воспоминаний. Смерть забрала их себе, и я теперь подобна белой странице, с которой кто-то ластиком стер все написанное ранее. Я стала чистой страницей, и в то же время нет. Следы от букв, вдавленных в бумагу чьей-то рукой, то и дело проступают на ее поверхности.
Чуть не забыла представиться. Впрочем, вежливость никогда не была мне присуща. Меня зовут Шарлотта. Но я не люблю это имя, поэтому все всегда называли меня Чарли. Кто «все»? Когда «всегда»? Этого я вспомнить не могу. Я знаю только свое имя.
Через два месяца жизни на острове я смогла вспомнить также, кем была при жизни. Я была… знаю, это может прозвучать пафосно, но я была рок-звездой. Именно так. Я не была простым музыкантом, у меня были толпы поклонников, и я часто слышу эхо их скандирования и восторженный визг. Сидя на берегу, я слышу их голоса, приносимые вместе с шумом моря.
Я вспомнила об этом, когда увидела в одном из местных магазинов гитару. Первые два месяца моей жизни на острове были совершенно пустыми, я чувствовала себя мертвой в полном смысле этого слова. Весь день я проводила сидя на камнях у берега, а как только темнело, ложилась спать, вырезая на своей доске очередную палочку. Я ничего не знала о себе, ничего не чувствовала. Я думаю, это все равно что родиться заново. Должно быть, ребенок в первые годы жизни чувствует нечто подобное, с той лишь разницей, что ребенку присущи любопытство и жажда жизни, а я ничего такого не испытывала. Многие люди на острове отчаянно пытаются вспомнить свою жизнь, но у меня такого желания никогда не возникало. Зачем? Если я что-то забыла, может, оно и к лучшему?
Однако мне не удалось долго прожить в состоянии полного забытья. Как я уже сказала, когда я увидела в магазине гитару, во мне зазвучали отголоски жизни, которую я навсегда потеряла. Впервые за два месяца я улыбнулась. Это была обыкновенная акустическая гитара, и я поспешила прикоснуться к ее струнам. Они дрогнули и отозвались знакомым звуком, который поднял целый шторм в моей душе.
Я увидела себя стоящей на сцене, ощутила тяжесть гитары, висящей на моем плече, и холод микрофона в ладони. Но не это было главным. Я вспомнила свою песню. Песню, которую я написала и которую исполняла при жизни. И тогда эмоции вновь вернулись ко мне, и я ощутила трепет, словно бы мое сердце снова начало биться, я ощутила жажду, желание, смятение и радость. Я ощутила боль.
Нахлынувшие чувства испугали меня, как испугают меня потом чувства, испытанные на маяке, когда я зажигала в мертвой лампе огонь жизни и смотрела на черные воды, вздымающиеся и оседающие внизу. Морская даль и свет от маяка заставляли меня ждать чего-то, они манили и как будто хотели сказать, что в моей жизни еще что-то будет. Но как в ней может что-то быть, думала я, если я уже умерла?
Однако стоило мне взять в руки гитару, как я впервые задумалась о бессмертии души. Жизнь моя закончилась, но я еще не закончилась. Я у себя до сих пор есть. Я не помнила о себе ничего, но каким-то чудом, что-то самое важное, что когда-то было во мне, вновь ко мне вернулось, когда я услышала звук трепещущих струн.
Меня звали Чарли. При жизни я больше всего любила музыку. Но вот я умерла. Однако меня до сих пор зовут Чарли. И я до сих пор люблю музыку больше всего на свете. Некоторые вещи никогда не меняются. Даже если ты умираешь.
========== 9 месяцев и 3 дня ==========
Сегодня я провела на берегу дольше обычного. Нашла несколько потрясающих ракушек. Я уже давно не радовалась простым вещам, но эти ракушки почему-то принесли мне радость. Изогнутые в причудливую форму, они переливались всеми оттенками перламутра, сверкая в изменчивых лучах утреннего солнца. Я очистила их от песка и долго грела в своих ладонях. Да, я умерла, но все еще излучаю тепло.
На самом деле единственное, что отличает меня от вас, живых людей, это то, что у меня не бьется сердце. Но поверьте, это не так уж и заметно, и совсем не тревожит меня. Заметить это можно только приложив руку к груди. Подсознательно ты ожидаешь ощутить знакомые толчки, которые сопровождали тебя всю жизнь. Тук-тук-тук-тук-тук-тук. Какое-то время ты даже по привычке шаришь рукой по груди, ищешь свое сердце, ищешь, а потом вспоминаешь, что ты уже умер. Это довольно забавно.
Глядя на себя в зеркало или рассматривая свое отражение на поверхности воды, я вижу бледную девушку с длинными черными волосами. Ее лицо мне смутно знакомо, и за девять месяцев я уже привыкла к мысли, что она – это я.
Хотя поначалу та, кем я себя чувствовала, и та, кого я видела в зеркале, представлялись мне совершенно разными людьми. Кровь больше не циркулирует по моим венам, поэтому кожа моя почти такая же белая, как бумага. Если бы я жила на Земле, меня, наверное, считали бы вампиром. Однако кожа моя все равно излучает слабое тепло, настолько слабое, что приходится очень долго держать в ладонях ракушки, чтобы они согрелись.
Сейчас я вернулась с прогулки, положила ракушки перед собой и набираю этот текст на старой печатной машинке, купленной в том же магазине, где я купила гитару.
Не знаю, зачем я решила вести этот дневник, возможно, чтобы убить время на острове. Когда ты умираешь, время вообще перестает иметь для тебя какую-либо ценность, потому что этого времени у тебя теперь завались. Целая пресловутая вечность в запасе. А что с ней делать, с этой вечностью, никто не объяснил.
За девять месяцев моей жизни на острове два человека уплыли отсюда. Мне не приходилось оживлять маяк, я просто смотрела, как они садятся в лодку и уплывают. Больше я никогда их не видела, они так и не вернулись. Когда я спросила у старика-смотрителя, куда они уплыли, он смерил меня таким взглядом, словно я была куском собачьего дерьма, прилипшего к носку его ботинка.
- Эти люди сделали то, что должны были сделать на острове. Теперь они ушли в другой мир.
Проигнорировав его презрительный тон, я спросила:
- А что я должна сделать на острове? Я тоже когда-нибудь покину его?
- Это можешь знать только ты, - ответил старикашка, смачно сплюнул и шаркающей походкой отправился прочь.
Понятия не имею, что он хотел этим сказать. Мое предназначение и смысл моего проживания на острове до сих пор остаются для меня загадкой. Сколько еще времени пройдет, прежде чем я пойму, для чего я здесь? Возможно, вечность. Поэтому я не чувствую потребности спешить куда-то. Иногда мне кажется, что при жизни я очень устала. Поэтому сейчас я хочу просто отдохнуть.
Я знаю, что многие люди, живущие здесь, пытаются вспомнить, как они умерли. Это может послужить ключом к разгадке всей их жизни и дать им возможность двигаться дальше. Одно время меня тоже мучило легкое любопытство. Что такого могло со мной случиться, из-за чего я умерла в двадцать шесть? Ужасная авария? А может, наркотики? Мне почему-то кажется, что именно они. Ведь я была рокершей, наверняка употребляла какую-нибудь гадость, а потом умерла от передоза, и ничего не помню об этом. И вспоминать не хочу.
Мне хорошо на острове. И если быть до конца честной, то я не хочу покидать его. Не хочу двигаться дальше. Я хочу замереть и прислушиваться к тишине. В этой тишине я могу услышать звуки музыки, которые позовут меня и сложатся в ровные нотные строчки. Зачем мне стремиться куда-то, если со мной моя гитара?
Отпала необходимость добиваться славы и признания, зарабатывать деньги и искать свое место в социуме. Все. Когда умираешь, все твои стремления превращаются в пыль, смываемую волнами. И теперь я могу просто писать музыку. Для себя. На самом деле это удивительное чувство. И я не хочу его потерять.
========== 9 месяцев и 8 дней ==========
Я написала песню. Была занята ей четыре дня, ничего вокруг себя не видела. Погода испортилась, уже пятый день идет ледяной дождь, так что, я даже не выхожу на улицу. Те, кто живет на острове уже давно, говорят, что приближается зима.
Так вот… я хотела рассказать о своей песне. Я уверена, уверена абсолютно, что написала ее здесь, на острове, именно написала, а не просто вспомнила, как вспоминала до этого многие свои песни. Но эта новая.
Я просто смотрела на дождь за окном и писала строчку за строчкой, слова и музыка шли ко мне практически одновременно, впервые на острове я ощутила такой прилив вдохновения. Если бы кто-нибудь вдруг решил напомнить мне, что я уже мертва, я бы рассмеялась ему в лицо, потому что никогда не чувствовала себя такой живой. Я бы ни за что не поверила, что сердце мое больше не бьется.
Эта песня о том, как невыносимо тяжело терять того, кого любишь. Под словом «терять» я имею в виду смерть. Я написала песню о том, как тяжело бывает тому, кто остается. Намного тяжелее, чем тому, кто уходит. Вот я, например. Я ушла, но разве мне тяжело? Я даже ничего не помню о тех людях, которых знала при жизни. Не то чтобы я думаю о том, что кто-то оплакивает меня там, на Земле. Но я сама как будто оплакивала кого-то в этой песне. Вот что странно. Я действительно плакала, когда писала ее. За прошедшие девять месяцев я не проронила ни одной слезы, а тут у меня буквально случилась истерика.
Я рыдала так, словно кто-то или что-то рвало мою грудь на части. Меня мучила какая-то жуткая невыносимая боль. Может, именно таких призраков, как я, называют неупокоенными душами?
Короче, все это взволновало меня. Почему я плакала? Точнее… почему я оплакивала кого-то?
Сейчас я взираю на свою гитару и силюсь понять, что происходит со мной. Я закончила песню. Я перестала плакать. И внутри меня поселилась гулкая пустота.
Дождь совсем размыл стекло, и вместо моря и неба я вижу лишь серую густую массу, которая как будто вот-вот проберется через стекло и заполнит собой комнату. Я слышу плеск волн. Море штормит.
Впервые за это время мне захотелось вспомнить что-нибудь из своего прошлого. Очевидно, что-то на Земле заставило меня страдать. Иначе с чего я вдруг написала этот гимн боли? Но из своего прошлого я помню только то, как стояла на сцене. Больше ничего. Моя память не пускает меня дальше того дня, как я прибыла на этот остров в утлой лодчонке. Когда я открыла глаза, то была уже в лодке, мерно качающейся на волнах. Надо мной висело черное мутное небо, с изредка поблескивающими звездами.
Я пролежала так довольно долго, ни о чем не думая, не в силах даже вспомнить свое имя. А потом приподнялась и заметила, что в лодке я не одна. На корме сидел старик-смотритель и греб веслами. Именно он привез меня на остров. Чертов старик. Не самое приятное соседство, скажу я вам.
Но вас, должно быть, интересует, как я поняла, что мертва? Я поняла это очень просто, но объяснить мои чувства нелегко. Я просто знала, что мертва, как знала раньше, что жива. Обычно ты не задумываешься об этом, просто живешь. Так и здесь. Я была просто мертвой, и добавить тут нечего.
Однако на всякий случай я спросила у старика вместо приветствия:
- Я умерла?
И он ответил мне хрипло:
- Послушай свое сердце.
Сначала я не поняла, а потом приложила руку к груди. Ну а дальше вы знаете.
- Сердце бьется? – спросил смотритель, как мне показалось со злорадством.
- Нет, - ответила я. – Не бьется.
- Вот и делай выводы, умерла ты или нет, - усмехнулся он.
Больше я ничего не спрашивала.
Обычно в таких случаях говорят: «Так началась моя новая жизнь» или что-нибудь вроде этого. А я скажу: «Так началась моя смерть».
========== 9 месяцев и 9 дней ==========
Дождь наконец-то закончился. Сегодня с утра я с удивлением обнаружила за окном ясное небо и спокойное море. А это значит, что я могу возобновить свои прогулки вдоль берега.
Я спустилась на кухню маячного домика и приготовила себе завтрак. Кстати, забыла рассказать об этом. Мертвые тоже едят. По крайней мере, мертвые в той ипостаси, в какой нахожусь сейчас я. Подозреваю, что если я когда-нибудь покину этот остров и отправлюсь в другой мир, то там я буду существовать в другом обличии, но сейчас питание мне по-прежнему необходимо, чтобы поддерживать жизнь. Рацион мой небогат. Магазины нас не балуют. Мы едим только овощи, выращенные на острове и фрукты, которые привозит старик-смотритель неизвестно откуда. Свежие фрукты мы получаем только два раза в неделю, а в остальное время довольствуемся сухофруктами. Хлеб печется в маленькой местной пекарне, но я редко его покупаю, ибо на вкус он как резиновая подошва ботинка. Масло, яйца и сыр – это что-то вроде праздника для нас. Их привозят раз в две недели, и они мгновенно исчезают. Мяса и рыбы у нас не бывает вообще никогда. Как-то раз я спросила одного из местных, водится ли в нашем море рыба. Но тот мужчина лишь покачал головой: «Нет, это мертвое море. Оно приносит с собой только мертвых».