========== Часть первая. Глава 1. Вересковое поле. Звездопад. Майнисовое дерево ==========
Любовь – это когда кто-то может вернуть человеку самого себя.
Рэй Брэдбери
Любовь никогда не требует, она всегда отдаёт. Любовь страдает, никогда не сожалея об этом и никогда не пытаясь отомстить за себя.
Махатма Ганди
Если прибежать ранним утром в Поле, тайком от всех, улечься на влажной от росы траве, вдохнув полной грудью аромат свежести и терпких вересковых бутонов, аромат лёгкого ветерка, приносящего прохладу, угольно-чёрной земли, дарующей успокоение и уют, и закрыть на минуту глаза, можно услышать, как весь мир говорит с тобой. Его тихий голос в шелесте листьев, в невесомых прикосновениях ветра, в небе и робких лучах зарождающегося солнца. И если коснуться кончиками пальцев одного единственного колоска, склонившегося набок и золотящегося в лучах утреннего солнца, прикоснёшься сразу ко всему, что было и ещё будет создано.
- Юка, постой! Подожди меня!
- Быстрее, Йойки! А то не успеем! – она звонко засмеялась и ускорила бег.
Йойки вздохнул, нахмурился и уже хотел остановиться, как вдруг Юка на бегу повернула к нему голову и улыбнулась, так счастливо и светло, и так красиво переливались на солнце её развеваемые ветром и растрепавшиеся от бега волосы, что Йойки не выдержал и улыбнулся тоже.
- Глупая девчонка, - проворчал он и тоже ускорил бег, не переставая улыбаться.
Как только впереди зарозовело поле, Юка сбросила плетёные сандалии и, держа их в одной руке, побежала дальше уже босиком. Сперва трава показалась очень холодной, и Юка тихонько ахнула, а глаза её засверкали от восторга. Как раз в этот момент окончательно запыхавшийся Йойки догнал её и поймал за плечо.
- Разувайся, Йойки! Это так здорово! – девочка пошевелила босыми пальцами ног и снова засмеялась.
- И мокро, - Йойки явно не разделял её восторга. – Ты можешь простудиться, Юка.
- Ты говоришь совсем как взрослый, - сказала она, и голос её прозвучал чуть обиженно.
Йойки покраснел. Он не знал, то ли расстроиться из-за этого, то ли гордиться своей взрослостью.
Юка вдруг взяла его за руку. Её глаза были серьёзны, и, заглянув в их глубокую синь, Йойки вдруг ощутил пугающий холод, от которого почему-то закололи кончики пальцев.
- Я знаю, ты всегда заботишься обо мне, - сказала она, смахнув со лба светлую прядь и крепче сжимая его руку. – И я очень благодарна тебе за это.
Йойки молчал, чувствуя, как прыгает и рвётся в груди сердце. Она никогда не говорила с ним так.
- Но, Йойки… - нерешительность как будто на миг овладела ей, но Юка не дала ей воли и тут же продолжила: - Я хочу сама уметь позаботиться о себе. Я просто должна уметь, понимаешь? Потому что… потому что…
- Да. Я знаю, - мягкая улыбка скользнула по его губам. – Знаю.
Юка улыбнулась и, смутившись, отвела взгляд. Они никогда не говорили об этом вслух, словно боясь словом приблизить момент, который со страхом ждали тринадцать лет своей жизни.
- Я всё понял, - сказал Йойки, снял сандалии и тоже взял их в одну руку, повесив ремешками на указательный палец. – Так лучше?
- Да. Намного. Холодно?
- Нет. Приятно.
Юка тихонько хихикнула, зажимая рот ладошкой.
- Тогда побежали! А то пропустим что-нибудь важное! – и девочка потянула его за руку, и ветер снова пустился играть с её короткими непослушными волосами.
Розовое поле вереска тянулось куда хватало взгляда и у самого горизонта темнело и становилось сиреневым, а потом таяло в утренней туманной дымке. Йойки хотелось сорвать несколько цветков и украсить ими волосы Юки, но он знал – она не любит, когда обрывают живые цветы. «Цветы должны жить в земле, под солнцем, должны покачиваться на ветру, раскрывать бутоны утром и засыпать по вечерам. Только тогда они смогут говорить с нами», - сказала Юка однажды.
Йойки посмотрел на небо, и от этой необъятной недосягаемой выси закружилась голова. Приятное головокружение, свист в ушах, запахи поля и восходящее солнце. Сколько раз они встречали здесь рассвет?
И Йойки разводит в стороны руки, позволяя себе представить, что это крылья. Когда тебе тринадцать лет, в это ещё не сложно поверить. Юка повторяет за ним, и они вместе «летят» навстречу горизонту и бесконечной синеве, заполняя просторы вокруг своим звенящим смехом.
А потом, обессилев, падают в траву, и над их головами качаются стебли с остроконечными цветками вереска. Бутоны то закрывают небо, прочерчивая розово-сиреневые полосы, то снова отходят в сторону, гонимые ветерком. Дыхание успокаивается, и по телу разливается покой. Юка кладёт руки под голову и прикрывает глаза.
Сейчас она будет слушать. Йойки внимательно всматривается в её лицо, пользуясь тем, что она не видит его. Ему хочется, чтобы она не открывала глаз как можно дольше.
Но девочка как всегда угадывает его мысли и шепчет так тихо, что он почти читает по губам:
- Не бойся, Йойки. Здесь нет ничего сложного. Просто закрой глаза и чувствуй сердцем.
«Я и не боюсь, вот ещё», - хотел проворчать мальчик, но почему-то промолчал.
А потом он закрыл глаза, и они стали слушать вместе. Они слушали долго.
Когда Йойки снова посмотрел на небо, щурясь от солнца, окончательно утвердившего свою власть на небе, над ним уже нависло разрумянившееся лицо Юки. Она улыбалась, и глаза её блестели. Ему нравилось, когда она вот так смотрела на него.
- Ну как, ты слышал? – спросила она.
- Да. А ты?
- И я слышала.
- Здорово.
- Да. Пойдём тогда?
- Угу. Пойдём.
Обратно они уже не бежали, а шли спокойным неторопливым шагом, как будто немного устали. Хотелось взяться за руки, но мешало непонятно откуда взявшееся смущение. Они молчали, слушая, как шумит вереск.
Когда до дома Юки оставалось совсем немного, она вдруг остановилась, оглянулась на оставшееся позади поле и спросила:
- Ты придёшь сегодня на Звездопад?
- Да, наверное. А ты?
- Да. Такое редкое событие не хочется пропустить. Кана говорит, что будет очень красиво.
- Наверное. Значит, до вечера?
- Да, до вечера, Йойки.
Юка улыбнулась, как всегда улыбалась, когда радость переполняла её. В такие моменты Йойки всегда казалось, что она светится изнутри.
Вереск сливался с горизонтом, небо было чистым, а Юка улыбалась. Только здесь, рядом с ней, он чувствовал себя свободным.
*
Бесконечная вереница одинаковых домиков с черепичными крышами и трубами из красного кирпича тянулась вдаль по улице и сливалась с горизонтом. Домики-близнецы – так всегда называла их про себя Юка. Когда она была совсем маленькой, ей не раз случалось заплутать и постучать в чужой дом.
«Что же здесь непонятного, Юка! – ругала девочку её Кана. – Когда ты уже запомнишь, что твой дом под номером три тысячи восемьсот пятьдесят четыре!».
«Три тысячи восемьсот пятьдесят четыре», - повторяла про себя пятилетняя Юка эти непроизносимые неясные слова и смотрела на белую, тронутую по краю лёгкой ржавчиной, вывеску с номерами перед домом. Она пыталась соотнести в уме закорючки на вывеске и то, как каждая из них называется. Это были первые цифры, которые она выучила, и когда на вводном уроке арифметики учительница попросила её назвать числа, которые она знает, Юка вместо того чтобы сосчитать от одного до десяти, сказала с невозмутимым видом: «Три тысячи восемьсот пятьдесят четыре».
Конечно, после того случая Кана сделала ей выговор и заставила весь вечер решать простейшие арифметические примеры, запретив гулять с Йойки, Ённи и Мией.
«Тебе ещё повезло, что у тебя всего четыре цифры в названии дома, - говорил Ённи, её второй после Йойки лучший друг. – Вот у меня, например, дом номер “триста пятьдесят восемь тысяч шестьсот семьдесят два”. На целых три слова больше, чем у тебя, - и он с гордостью поправлял очки на носу».
И маленькая Юка не стала с ним спорить. Она только подумала, что Ённи очень умный, но вслух говорить не стала, чтобы не зазнавался.
- Юка, ты вернулась? – послышался голос Каны из-за забора.
Юка замерла, не решаясь открыть калитку. Всё-таки поймали. Теперь Кана отчитает её за утренний побег.
Калитка приоткрылась, и в проёме показался край подола нового платья Каны, белого с ярко-красными бутонами. Юка не решалась поднять глаза, чтобы посмотреть ей в лицо.
- Если будешь и дальше здесь стоять, завтрак остынет, - сказала Кана.
Юка сразу обратила на неё удивлённый взгляд. Не ворчит?
Кана смотрела на девочку сверху вниз, и что-то грустное было в её глазах. Юка почувствовала напряжение. Едва уловимое, но в то же время тяжёлое, которое никто кроме неё не заметил бы, ведь только Юка может угадывать малейшие перемены настроения своей Каны.
Кто-то сказал, что Кана – это всегда отражение ребёнка, которого она воспитывает, и, глядя на неё, смотришь как будто на себя самого, на того себя, каким ты мог бы стать, если бы пересёк Стену и покинул мир иенков.
Юка не очень хорошо разбиралась в этом вопросе, но почему-то ей казалось, что здесь есть доля истины. Всё-таки Кана – это самое близкое существо, которое у неё есть от рождения. Кана должна оберегать её, понимать без слов, заботиться о ней, давать ценные советы и, самое главное, чувствовать так же, как если бы у них было одно сердце на двоих.
Своя Кана была у каждого ребёнка здесь.
- Я приготовила сегодня вафли, паштет, тосты и салат из помидоров и зелёного лука. Как тебе? – Кана пропустила её во двор и затворила калитку.
- Отлично, - ответила Юка с осторожностью и прошла в дом.
Кана шла за ней по пятам, и Юка чувствовала, как ей в спину впивается настойчивый пытливый взгляд.
- Как там сегодня в поле? – спросила Кана, пока Юка мыла руки у раковины. Вода была такой холодной, что по всему телу побежали мурашки, но Юка подавила дрожь, быстро ополоснула разгоряченное от бега лицо и потянулась за полотенцем.
- Отлично, - снова сказала она. – Сегодня в поле просто отлично.
- А как там Йойки?
Юка сразу напряглась. Кажется, разговор принимает неприятный оборот. Девочка с тоской посмотрела на ароматные пышные вафли на тарелке, политые варёной сгущёнкой, и в животе заурчало.
- Если скажу, что «отлично», ты меня убьешь? – спросила Юка полушутливо-полусерьёзно. – Почему ты спрашиваешь обо всём этом? В чём дело?
- Да ни в чём, в общем-то, - Кана пожала плечами, взяла с тарелки одну вафлю и откусила кусочек. – Просто подумала, что мы с тобой давненько не разговаривали вот так, за завтраком. Мне иногда кажется, что с каждым днём ты как будто отдаляешься от меня.
- Ерунда, - отмахнулась Юка с нескрываемым облегчением и уселась за стол, прикидывая, с чего начать. – Со мной всё как обычно, – она решила начать с тостов и паштета.
- А я так не думаю, - сказала Кана.
«Одно сердце на двоих», - снова подумала Юка. Даже если это правда, то у Каны явно была та часть сердца, которая всегда раньше самой Юки понимала, если что-то не так.
Юка молчала.
- Я просто хочу, чтобы ты была осторожнее с этим мальчиком, - сказала, наконец, Кана то, что собиралась сказать всё утро.
Девочка тихонько усмехнулась.
- Знаешь, ты сейчас просто цитируешь подростковую книгу. Ту главу, где написано, откуда дети берутся. Но не волнуйся, мы с Йойки просто друзья, понимаешь? Он – мой лучший друг. Так всегда было и так всегда… - она вдруг осеклась.
- Вот именно, - Кана вздохнула. – Ты не должна забывать, что так будет не всегда. Потому что, если ты вдруг забудешь, то через год, когда этот мальчик уйдёт, тебе будет очень больно.
- Я помню, - сказала Юка. – Я помню об этом.
- Он не такой, как ты. Не такой, как Ённи или Мия. Он человек, Юка. А к человеку нельзя привязываться, потому что он с самого рождения принадлежит другому миру. Его дом по ту сторону Стены.
- Ну и пусть. Пусть Йойки другой. Я помню об этом. Но он всё равно мой лучший друг. И пока он не ушёл, я буду с ним. До самого последнего момента я буду с ним. Я никогда его не забуду.
- Но он забудет тебя, дорогая. Как только ему исполнится четырнадцать, и он уйдёт в мир взрослых, Йойки забудет обо всём, что было здесь. И о тебе забудет.
- Ну и пусть! – повторила Юка со злым отчаянным упрямством. – Пусть всё будет так, как ты говоришь, от этого я не стану любить Йойки меньше! И я не хочу думать о том, что будет. Я хочу думать только о том, что есть сейчас. А сейчас у меня есть Йойки, и я есть у него. И сегодня вечером мы пойдём смотреть Звездопад.
Кана вдруг улыбнулась, положила недоеденную вафлю обратно на тарелку и сказала со вздохом:
- Извини, Юка. Я не хотела расстроить тебя. Ты конечно права. Просто я волнуюсь за тебя.
- Знаю. Волноваться обо мне – это твоя суть.
- Да, и с этим ничего не поделаешь, - и она откинулась на спинку стула, а на лице появилось безмятежное выражение. – В конце концов, мы – Каны, все так устроены. Иначе не смогли бы воспитывать вас правильно. Знаешь, я слышала, что тех, кто родился по ту сторону Стены, воспитывают сами родители. А ребёнок зовёт их «мама» и «папа». Представляешь, сколько ошибок они допускают? Обычные родители никогда не смогут заменить ребёнку Кану. Только Кана знает, что нужно детям.
- Возможно… - вздохнула Юка и отправила в рот кусочек помидора. – Иногда мне хочется узнать, кто мои родители.
- Но зачем? – Кана посмотрела на неё с недоумением. – Они всего лишь родители.
- Не знаю… Не знаю, - Юка вздохнула. Всякий раз, когда она пыталась думать на эту тему, у неё болела голова. – Просто иногда мне кажется, что есть во всём этом что-то неправильное.
- Здесь не может быть ничего неправильного. В устройстве нашего мира всё продумано до мелочей. А ты просто ещё ребёнок, и не понимаешь этого.
- Может быть, - согласилась Юка. – Но иногда мне кажется, что Йойки скучает по своим родителям. Конечно, он их не помнит, так же, как и я, но часто говорит о том, какими они могли бы быть. О том, если бы родители воспитывали его.
- Для него это естественно, Юка. Люди к этому более привычны. А может, ему просто не повезло с Каной. Тот ребёнок, которому Кана даёт всё что нужно, никогда не станет тосковать по родителям, которых даже не знает.
«Ну вот, начались профессиональные рассуждения, - подумала Юка. – Сейчас она начнёт перечислять все достоинства Каны и гордиться собой». Не то чтобы девочку это раздражало, просто было здесь что-то, чего она не могла объяснить, какое-то предчувствие. Как будто Кана говорила не то, что сама думала, а всего лишь повторяла заученный когда-то давно урок, не задумываясь над правильностью того, о чём рассуждала. А вдруг она… Вдруг она просто ошибается?
Юка поспешила закончить завтрак и собралась в свою комнату.
- Что будешь делать? – спросила Кана, провожая её взглядом.
- Книжку наверное почитаю. А потом займусь уроками. Надо многое успеть до вечернего праздника.
- Хорошо. Если что-то понадобится, я буду в саду, повожусь с розовыми кустами.
- Угу.
Уже из окна своей комнаты Юка смотрела, как Кана, вооружившись секатором, обстригает кусты. Она переоделась из платья в садовые брюки и клетчатую рубашку навыпуск, а на руки надела грязные перчатки из грубой ткани. По лицу Каны блуждала улыбка, и иногда Юка замечала, как шевелятся её губы – Кана напевала за работой какую-то песенку.
«А хорошо ли ей здесь?», - подумала вдруг Юка. И вообще, каково это быть Каной, предназначенной лишь для того, чтобы воспитывать детей? Счастлива ли она? Или, быть может, для неё счастье как раз в этом и заключается – полностью отдавать себя ребёнку, которого она в данный момент опекает? Быть может, в этом смысл её жизни и только от этого Кана чувствует себя счастливой.
Юке почему-то казалось, что её Кана никогда и не задумывалась о том, что всё могло бы быть иначе. И что она могла быть кем-то другим. Она просто делала то, что должна была.