– За подбитую дичь! Кстати, а где же эти утки? – Толкал тост Павел Витальевич и одновременно уточнял про закуску.
– С легким паром! – Прозвучал новый тост от Егора Аристарховича. – Лялька, закусь неси!
В один подход вазочки были опустошены. Пока господа задирали головы к верху для заглатывания напитка, на столе неожиданно появилась закуска. Девушка Лялька незаметно накрыла на стол скатерть и поставила тарелки с закуской. Холодец из говядины, салат из свежих овощей на семечковом масле, студень из свинины с петрушкой был съеден мгновенно, следом со стола уходила в животы квашеная капуста, жареная картошечка, помидорчики, огурчики. Заботливый хозяин откупорил бутылку белого полусладкого вина и налил в чистые бокалы доверху.
– Дорогой мой, Павел Витальевич, должен вам признаться, что я виноват перед Вами и готов исправиться. Вы меня просто спасли, правда-правда. Не перебивайте меня. Именно спасли. Я ведь думал, что Вы приедете ругать меня, морду бить, а Вы такой порядочный господин, человек, вот. Не задолго до кончины папенька Ваш был у меня в гостях. Он был очень хорошим человеком. И Вы весь в него. Правда.
– Да, признаться и я думал о Вас плохо. Приеду, думаю, а Вы мне на дверь укажете, мол, убирайся вон, пока цел.
– Не-е-е. Все не так. Дорогой мой, не печальтесь за свой урожай, я все компенсирую, хотите деньгами, хотите натурой отдам, помогу по осени, как скажите. Угу? Вы меня уважаете?
– Вас, уважаю! Вы благородный человек. Да, господин своего слова! Наливайте еще, выпьем за нас!
– За уважаемых людей!
Бутылка белого вина быстро закончилась. Господа, чувствуя нужду, отправились в уборную. Павел Витальевич шел за хозяином по бесконечным коридорам, лестницам, комнатам, пока вдруг не увидел перед собой спину довольно красивой женщины в красном облегающем атласном платье с низким вырезом на спине в туфлях с длинными каблуками. Она настолько быстро вышла в коридор из комнаты, что оказалась между мужчинами. Егор Аристархович, напевая военный марш, уже успел завернуть за угол, а Павлу Витальевичу мешала пройти эта милая особа с длинными каштановыми волосами. Она повернулась, оперлась одной рукой о стену, а другой в свое бедро, один ее глаз был скрыт под нависшими на лицо локонами.
– Тише, я хотела бы с вами кое о чем поговорить. Не зайдете на пару минут сюда. – Ее низкий и нежный голос подкупал своей доступностью.
– Я, вообще-то, шел в туда, но раз вы просите, то можно и поменять свои планы. – Пролепетал Павел Витальевич, словно попал под гипнотическое воздействие.
– Ну, конечно, идите, но на обратном пути я вас очень жду. – Таким же таинственным голосом сказала женщина и вложила свой розовый платочек Павлу Витальевичу глубоко в карман брюк таким образом, что задержавшаяся ненадолго ее рука в глубине кармана успела совершить ощупывающие движения.
Павел Витальевич дошел до уборной, не встретив в ней никого. Он сделал свои дела, потоптался на месте у зеркала и пошел обратно. Проходя, мимо одной из открытых комнат, он увидел спящего Егора Аристарховича. Он лежал с задранными ногами на спинке дивана и сильно храпел. Это показалось обидно – оставлять гостя в чужом доме совершенно одного и без внимания, поэтому барин направился туда, где его ждала симпатичная особа, очевидно приходящаяся супругой Егора Аристарховича.
Разговор с женщиной оказался коротким. Она просто хотела мужчину. Павел Витальевич был молод, силен, энергичен, вынослив, как конь, в отличие от Егора Аристарховича, а это и надо было для возбуждения страстного аппетита у его жены. Женщина, давно не получавшая своей порции ласки, готова была на любые безумные поступки, чтобы отомстить мужу и получить долгожданные удовольствия. Молодой барин не сопротивлялся ни в чем, он охотно принимал все ее постельные правила, терпел и за это получал ожидаемое удовольствие. Жена Третюхина оказалась ненасытной сексуальной извращенкой. Когда молодой человек разорвал на ней платье, она вылила на себя флакон оливкового масла с духами и растерла по себе. Ее красивое тело стало блестящим и скользким. Павел Витальевич сорвался и потерял над собой какой-либо контроль. Женщина вытворяла такие театральные эротические постановки, каких раньше молодому человеку не доводилось видеть. Очевидно, сказывался опыт работы в борделях, куда молодому человеку не приходилось заходить раньше. После многочисленных удовлетворений, окончательно утомив теперь и жену помещика до глубокого сна, барин на цыпочках вышел из ее комнаты со своими вещами в руках. Посетил еще раз уборную, где оделся и вернулся в гостиную. Здесь он взял с кресла клетчатый шотландский плед, прилег на кожаный диван и сам крепко уснул напротив потрескивающего камина.
Утром Павла Витальевича разбудил голос Егора Аристарховича, который сидел на полу у дивана и тихонько жаловался на свою бесовку жену.
– Она меня совсем не любит. Понимаете? Игнорирует мое присутствие, не пускает в свою комнату, а ведь она все еще моя жена, перед богом клялась, чертова проститутка. И зачем я ее из дерьма вытащил? Простите, соблазнился…
– Да не печальтесь Вы так, – стал успокаивал его барин, – все образуется, сейчас вот соскучитесь, друг по другу, и вновь будет мир и согласие.
– Вот, держите дружище деньги, я не хочу быть перед вами в долгу. Это пятьсот рублей за ущерб. Этого хватит?
– Ну, конечно хватит, дружище.
– И еще, теперь мы с вами друзья, ну там на полевых работах коли чего нужно, приходите, обязательно помогу. – Стоя на коленях у дивана продолжал помещик.
– Встаньте же с коленей Егор Аристархович, Вы ставите меня в неравное положение. Увы, я сегодня покину Вас, попросите, пожалуйста, запрячь лошадей.
– Пойдемте, позавтракаем, а потом отправляйтесь в путь. А то оставайтесь настолько, сколько захотите. У меня есть чем заняться. Салют, например. Цыганей хотите шумных? Ай-на-не, на-не, на-не! Мы еще на рыбалку не ходили… А у меня в пруду такие карпы водятся! – Третюхин рубанул ребром ладони по локтю.
Голова гудела после вчерашней пьянки, поэтому застольные сто или двести граммов крепкой чачи пришлись, как нельзя кстати. Сытого и пьяного Павла Витальевича слуги погрузили в бричку, а Егор Аристархович расцеловал на последок его в десна. Лошади тронулись и покатили бричку с молодым барином в сторону города Ярославля.
Глава 3. На хозяйском дворе
Стоял пасмурный летний день. После утреннего ливня земля пропиталась водой, дороги развезло. На постоялый двор заехала крытая бричка, запряженная двумя лошадьми. Куры и гуси бросились в стороны, уступая место гостю. Из открывшейся дверцы показались начищенные яловые сапоги, в которые были заправлены полосатые штаны. Баба с корзиной грязной картошки остановилась, чтобы поклониться почтенному гостю. Из сарая вышли два волосатых, бородатых мужика по пояс раздетые. Они тоже нагнулись в поклоне, но по очереди время от времени поглядывали на вылезающего нежданного гостя исподлобья. Неспешно, вслед за полосатыми штанами из брички вылезло темно-коричневое драповое пальто и серьезная белобрысая голова владельца всего этого гардероба.
Барин – Павел Витальевич показательно достал из кармана розовый носовой платочек и громко, протяженно хрюкая, высморкался. В это время мимо проходил полуглухой кузнец Семен. Он согнулся в поклоне и пятился в ту сторону, куда направлялся по делу. Сморкание ему показалось похожим на выход газов у лошадей, и он громко прокомментировал.
– О, как перданула, ага. Кормят лошадей в чужих краях, ага, чем попадя. Совсем скотину не жалеют. Ага, не жалеют. – Кузнец явно шутил, но сквозь эту шутку в голосе чувствовалась душевная забота о животных.
Павлу Витальевичу стало стыдно, что его поступок приняли за естественную нужду лошадей. Он только что приехал из общества культурных господ, поэтому еще не привык к деревенской простоте. Барин скомкал платок в кулак и спрятал в карман.
– Эй, кузнец! Куда пошел? А ну подь сюда! Давай, давай иди сюда! – Крикнул удаляющемуся кузнецу барин.
– А, че, ага, надо? Подковать или тележку починить, ага? – Громко расспрашивал кузнец.
– Вот эта хромает, почем мне знать почему. – Барин указал на одну из лошадей. – Давай, посмотри, а потом скажешь, что да сколько.
Кузнец занялся делом. Он стал осматривать копыта указанной лошади и обнаружил отсутствие одной подковы. Хоть его и не просили, но он осмотрел и другую лошадь, но ничего опасного не обнаружил.
– Ага! Подковать энту надо. – Громко в лицо барину отрапортовал кузнец, показывая грязным пальцем в сторону хромой лошади.
– Да не ори ты мне в ухо, я то не глухой! – отругал кузнеца барин. – Сколько тебе времени надо, чтобы подковать?
– А, ага понятно дело. Подковать то надо! – Продолжал очень громко говорить глухой кузнец.
– Да, объясните же этому балвану, что я говорю! – обратился барин к другим постояльцам двора.
– На тебе монету и давай делай! Понятно? – Барин положил в руку кузнеца пять копеек.
– Ага, надо так надо, сейчас начнем. Ага, дело надо делать. Что тут непонятного? Сейчас же и начнем, ага.
Кузнец принялся разбирать сбрую на лошади и продолжал чего-то бормотать про себя. Ему на помощь подошли те самые два волосатых мужика и дело пошло быстрее. Тем временем барин внимательно осмотрел двор и, высмотрев более аккуратный и чистый дом, направился уверенной походкой к нему. По пути к дому пришлось перепрыгнуть через грязную лужу. Во время прыжка барин, теперь уже по-настоящему громко выпустил наружу кишечные газы и огляделся. Сам не понимая, зачем остановился, сделал вид, что нужно перекреститься, буркнул себе под нос: «Стыдно, не гоже это мне при людях позориться. Ох, нажрался я дряни, теперь пучить будет, укропу бы надо спросить».
– Э, народ, где тут уборная у вас? – крикнул барин, держась за живот.
Молоденькая девка с босыми ногами выглянула из свинарника и молча провела барина на задний двор, где был сарайчик с дверцей. В дверце умелыми руками, кто-то из местных умельцев вырезал сердечко. Это очень понравилось барину. Он отпустил девку прочь, а сам заперся в уборной.
Прошло, примерно полчаса или час. Кузнец вышел с подкованной лошадью из сарая и вместе с мужиками принялся снаряжать лошадь в упряжку брички.
– А кто барина видел? Надо бы доложить ему о работе. – Спросил один из волосатых мужиков.
– Да, пес его знает, где он. В доме, знать, сидит, чаи гоняет. – Ответил другой волосатый мужик.
– Ага, дело сделано. Можно докладать барину, ага, уже можно. – Громко сказал кузнец и закончил снаряжать свою часть упряжи.
– Нюрка! Где барина дели? Доложиться надо. – Позвал один из мужиков свинарнику Нюрку.
Дверь скотного сарая скрипнула, их нее выскочила босоногая Нюрка и молча побежала на задний двор. Нюрка говорила плохо, так как язык в детстве повредила, приморозив его о железные кольца. Вдруг, она заорала так, что в деревне собаки залаяли, и принялась махать руками, подзывать всех на помощь. Оказалось, барин провалился в очко нужника задом, застрял между досками так, что не вылезти не на помощь позвать, так и сидел все это время в ожидании.
– Несчастье, какое! Живой хоть. Живехонький. Несите его сюда. Нюрка, щелок тащи, или мыло, если есть, и тряпки какие-нибудь неси. – На дворе появился новый персонаж – старик с клюкой Прокопыч, который сразу взял ситуацию под свой контроль.
Неожиданно, Павлу Витальевичу стало худо, его стошнило. Горькая масса испачкала коричневое пальто и сапоги. Он сам весь побледнел и осунулся. Больше не стесняясь своего положения барин стал жалким и немощным. Мужики и бабы, собравшиеся вокруг, хлопотали с грязной одеждой и причитали.
– Надо же такому у нас случиться. Ведь, не где-нибудь, а у нас. Ну, ничего. Все будет хорошо! Ушибов и ссадин нет. Живой барин. Живой! Малость грязноват, ну это ничего, мы здесь все такие, даже хуже.
– Спасибо, добрые люди. Не бросили. Одежду только жалко, заграничный драп был и сапога одного нет. Потерялся по пути сюда. – Глядя в лица селян говорил барин.
Тут прибежал мальчишка с грязным сапогом. Сапог взял за голенище Прокопыч, посмотрел на него и передал по пояс голому, бородатому мужику. Мужик подержал его, пальцами счистил с него нечистоты, а потом вытер сапог об свои штаны и передал другому мужику волосатому. Этот плюнул на сапог, растер до блеска локтем и вернул обратно старику.
– Вот и сапог нашелся. Целехонький, начищенный, прям как с прилавка. – Расплывшись в отцовской улыбке предложил сапог полураздетому барину. Нюрка опустилась на колени и принялась надевать сапог на ногу барину.
Тем временем бабы раздели барина и стали хлопотать с грязной одеждой. Ее сначала замочили в корыте, а потом прополоскать в пруду. Барина, одетого в чужую нательную рубаху и кальсоны, но в своих сапогах усадили в доме за стол. Для начала дали чаю морковного с полынью. В дом к столу пришли оба мужика со двора, но уже одетые в чистые рубахи и кузнец. Они достали свои деревянные ложки из штанов и положили их на стол перед собой. Бабы шуршали по избе и готовили хавчик. Последним подошел сухощавый маленький старикан с клюкой и сел во главе стола.
– Ну, жратва будет ли или как, спрашиваю? – Возмутился Прокопыч и застучал ложкой об стол. Это он сделал скорее для подчеркивания своего статуса старосты и выражения общего мнения мужиков, нежели просто хотел есть.
В ту же минуту вокруг стола зажужжали четыре разновозрастные женщины. Они ловко накрыли на стол скатерть поверх лежащих ложек, поставили по центру чугунный горшок с похлебкой, а напротив каждого сидящего деревянную миску. Мужики полезли под скатерть доставать свои ложки. Тут старик опять стал возмущаться и кулаком по столу стучать.
– Ну, мать твою, на сухую что ли? Этакий гость у нас, а ты, твою мать, жабу давишь! – Грозно покрикивал старик на копошащихся баб, которые дополнительно на стол поставили деревянные кружки и налили в них ароматную жидкость из бочонка. Старикан поднял свою кружку и сказал.
– Вот, значит. Собрались мы тут неспроста. Гость у нас большой. Соизволил в наши края наведаться, в толчке посидеть, а это примета хорошая. Значит, за гостя!
И все выпили. Медовуха оказалась обалденная. Павел Витальевич тоже выпил медовуху до последней капельки, хоть и кружка оказалась литровая. Пить пришлось долго, так как обижать барин никого не хотел.
– Молодцы, мужики. Знатную медовуху делаете. В дорогу мне бочонок подготовьте. В Ярославль еду, надо этот напиток на выставке показать. А потом, если распробуют господа, то много медовухи понадобится. Понятно говорю? Озолочу!
– Да, да. Точно. На продажу заготовить надо. Дело говорит барин. На продажу, вот! Голова светлая! О, как, понимаете?! Ну, наливай. Че сидим? – загудели мужики.
После обсуждения сказанного все набросились с ложками на горшок со щами. Мужик, что сидел слева от барина, позаботился и положил в его миску достаточно густых щей и куски мяса. Народ ложками колотил по мискам и с удовольствием чавкал.
– Мать! Давай, еще разливай! Душа просит слово сказать, – не унимался расщедрившийся старик пьяным голосом. – Эко, хорошо, что ты барин к нам попал. Повезло. И нам тоже повезло. Хорошему человеку всегда и везде везет.
Вновь по кружкам разлили медовуху. Горшок со стола убрали, а вместо него поставили миску с маринованной капустой и огурцами. В капусте виднелись ягоды клюквы.
– Ну, так, вот, значит. Что это я хотел сказать вам всем. Оставайся, барин, у нас на дворе столько, сколько душе угодно. Бочонок уже ждет тебя. А ну, давай, выпьем за нашего гостя!
Второй литр вливался уже не так быстро. Мужики руками брали капусту и огурцы из миски и засовывали ее в рты. У печки на длинной лавке, сидели и жевали женщины. Поедание проходило молча, пока громкий удар кулаком по столу не прервал трапезу. Это старикан, чего-то опять удумал сказать и заплетающимся языком стал выкрикивать новые распоряжения.
– Барину хорошо постелить у печи и не мешать. Пусть спит до завтра сколько душе угодно. Понятно всем? – С этими словами он обратился к сидящим женщинам.