Весной 1914 года императорская семья, как и в предыдущие годы, уехала в Крым. В конце мая при дворе стали говорить о предстоящем обручение великой княжны Ольги Николаевны с принцем Карлом Румынским. Окончательное решение должно было быть принято во время поездки императорской семьи в Румынию.
14 июня императорская яхта «Штандарт» подошла к Констанце, большому румынскому порту на Черном море. Все суда на рейде были расцвечены флагами, на набережной у пристани рота пехоты со знаменем и музыкой отдавала воинские почести под звуки артиллерийского салюта.
Их величества были встречены королем Карлом, королевой Елизаветой принцами и принцессами королевского дома. После представлений все отбыли в собор на молебен. В час дня, пока председатель Совета министров угощал лиц свиты, обе царственных семьи собрались за завтраком.
В середине дня состоялся ответный прием (чай) на «Штандарте», а затем большой военный парад.
Вечером, на парадном обеде, император сидел в центре длинного стола, за которым присутствовало 84 приглашенных. Справа от него находилась королева Елизавета, слева – принцесса Мария (будущая королева Румынии). Императрица сидела напротив, между королем Карлом и принцем Фердинандом (будущим королем Румынии).
В конце обеда король встал, чтобы поприветствовать Николая II. После ответного слова российского императора обед продолжался недолго, и по его окончании гости перешли в другой зал, где их величества беседовали с некоторыми из присутствующих. В тот же вечер «Штандарт» снялся с якоря, держа направление на Одессу. На следующий день стало известно, что предложение о сватовстве отложено на неопределенное время.
Что касается визита представителей королевских домов Европы, то они прибывали в Российскую империю на государственные и военные церемониалы, а также по личному приглашению членов императорской фамилии. В последнем случае в их честь устраивались военные парады, давались балы и приемы.
Российская протокольная практика в этом отношении мало отличалась от европейской, так в 1889 году в период пребывания Александра III в Берлине русского императора встречали все войска Берлинского гарнизона, которые потом прошли церемониальным маршем мимо русского посольства. Русский и германский императоры наблюдали за шествием стоя на улице.
«В 3 принимаю кн. Бисмарка, который нарочно приехал сюда встретить меня и был даже на станции, чего он не делал ни для Императора Австрийского, ни для короля Испанского…» – писал императрице Марии Федоровне Александр III [7].
Летом 1891 года в Кронштадт прибыла французская эскадра под флагом адмирала Жерве. Гофмаршал князь В.С. Оболенский доложил императору об обеде в честь моряков в Большом Петергофском дворце и спросил, провозгласит ли государь только тост в честь эскадры или скажет речь, Александр III ответил, что будет тост за Францию, за адмирала и эскадру, на что Оболенский доложил, что в таких случаях по этикету следует играть гимн, а это «Марсельеза». «Но ведь это их гимн, значит его следует играть». – «Но, Ваше Величество, это Марсельеза…» – «Ах, князь, вы, кажется, хотите, чтобы я сочинил новый гимн для французов; нет уж, играйте тот, какой есть» [8]. Празднества в честь французской эскадры прошли с большим подъемом и оставили заметный след в памяти русских и французов.
Перед отправкой русской эскадры в Тулон, когда намечали кандидатов для ее командования, Александр III приказал отметить в списке напротив фамилии каждого, насколько он владеет французским языком. В список внесли три определения: адмиралы, вполне владеющие французским языком, владеющие в достаточной степени и не особенно владеющие. «В шкале последнего разряда был адмирал Авелан, но Государь выбрал его, как выдающегося флотоводца, а по поводу французского языка он заметил, что в таких случаях лучше поменьше говорить, чтобы не увлечься. Выбор Государя оказался очень удачным, и Авелан пользовался большой популярностью во Франции во время пребывания нашей эскадры там», – вспоминал генерал от инфантерии Н.А. Епанчин [8]. Соглашение России и Франции последовало после посещения французской эскадрой адмирала Жерве Кронштадта в 1891 году и ответного посещения нашей эскадрой адмирала Авелана Тулона в 1893 году. 20 сентября 1894 года Александр III скончался, поэтому президент Французской республики и русский император не смогли обменяться визитами. При вступлении на престол Николая II президентом Франции был Феликс Фор, который принял верховную власть раньше Николая Александровича, и поэтому русский император должен был первым отправиться в Париж.
Высший свет Петербурга был возмущен тем, что самодержец первый сделает визит республиканскому президенту, кроме этого, все «германофильствующие» при дворе были против союза с Францией [9]. После коронации Николай II наносит визиты Францу-Иосифу и Вильгельму II, которые в свою очередь нанесли ответные визиты в 1897 году. Вслед за Вильгельмом II в
Петербург прибыл президент Франции, чей приезд имел большое значение.
По окончании большого смотра в Красном Селе состоялся высочайший завтрак в палатке, во время которого был провозглашен франко-русский союз.
Император Российской империи сидел за столом напротив президента Французской республики. У каждого прибора лежало художественно исполненное меню работы художника Солом-ко. В конце завтрака Николай II встал, взял меню и произнес речь об отношениях Франции и России и закончил провозглашением Союза.
Присутствовавшие заметили, что Николай II обращался к Фору, иногда смотрел на меню, на которое был положен текст речи, согласованный с французской стороной. Следует отметить, что согласно протоколу в подобных случаях было принято читать речь.
После выступления Николая II прозвучала «Марсельеза», а после ответной речи президента – гимн Российской империи. Франко-русский союз, провозглашенный на завтраке в Красном Селе, просуществовал до Брестского мира в 1918 году [10].
27 марта 1908 года в Царское Село приехал князь Николай Черногорский. Государь встречал его на вокзале царской ветки. Кроме великих князей Николая Николаевича и Гавриила Константиновича никого из членов императорской фамилии на вокзале не было. Встретив князя Черногорского, государь уехал с ним в карете.
В июле 1914 года в Петербург прибыл президент Французской республики Раймонд Пуанкаре. Император Николай II выехал к нему на встречу в Кронштадт.
Торжественная встреча президента Франции с членами императорской фамилии состоялась на пристани в Петергофе. Великие князья выстроились по старшинству. Великий князь Кирилл Владимирович, как старший по престолонаследию, стоял на правом фланге. Император и великие князья, награжденные орденом Почетного легиона, были при ордене, а президент – в Андреевской ленте. Вечером в Петровском зале большого Петергофского дворца состоялся обед в честь президента, на котором император и президент обменялись речами. Великий князь Гавриил Константинович вспоминал об этом приеме: «Государь говорил, как всегда, очень просто и с большим достоинством. Перед ним на столе лежала бумага с написанной на ней речью, но трудно было определить, читал ли ее государь или говорил наизусть. Пуанкаре говорил как опытный оратор: с пафосом и очень хорошо» [11].
После обеда приглашенные вышли на открытый балкон, выходивший в сад, где государь и президент беседовали с присутствовавшими.
Накануне большого ежегодного парада в Красном Селе, на котором в 1914 году присутствовал Пуанкаре, состоялся «высочайший объезд войск» в Красном Селе. Президент Франции находился в одном экипаже с императрицей Александрой Федоровной. По окончании церемонии великий князь Николай Николаевич дал большой обед в честь Пуанкаре [12].
По отзывам присутствующих на этом обеде, подаваемые к столу блюда отличались утонченным вкусом, что было и неудивительно: Николай Николаевич лично следил за своей кухней и держал хороших поваров. После обеда все отправились на спектакль в Красносельский театр. Визит президента Франции проходил на фоне «беспорядков на заводах», для усмирения которых были посланы некоторые из гвардейских частей.
Следует отметить, что это был не первый приезд Пуанкаре в Петербург. Будучи председателем Совета министров, он приезжал в столицу вместе с генералом Жоффром в 1913 году. Генерала возили по маневрам и смотрам, а жена его гостила в это время в имении Николая Николаевича под Петербургом. Великий князь показывал генералу в присутствии государя учение всей кавалерии, находившейся в лагере под Красным Селом.
5 августа 1913 года император принимал в Петергофе парад 8-го Уланского Вознесенского и 3-го Гусарского Елизаветградского полков. Шефом Гусарского полка была великая княжна Ольга Николаевна, а Уланского – великая княжна Татьяна Николаевна (старшие дочери императора).
Во время церемониального марша великие княжны ехали перед своими полками на месте шефа, то есть перед командиром полка. «Обе Великие княжны галопом заехали к государю, но Ольга Николаевна срезала круг. Обе они были прелестны и очень старались. Я думаю, что государь сильно волновался, видя своих дочерей в первый – и увы! – последний раз в строю», – вспоминал великий князь Гавриил Константинович [13].
В октябре 1917 года, в результате государственного переворота, был прерван естественный ход развития российской государственной церемониальной культуры. Церемониалы власти вступили в борьбу за власть.
Глава 1
1920-е годы
Побольше пышности и сердечности, поменьше шума и огласки.
Визит арабской делегации, приезд в Москву Ф. Нансена, завтрак в итальянской торговой миссии Д.Т. Флоринского, визит французской делегации
Согласно документам фонда Протокольного отдела Архива внешней политики РФ, одним из первых зарубежных визитов в Советскую Россию, в организации которого активную роль играло протокольное подразделение Наркомата иностранных дел, являлся приезд в Москву из Берлина 11 июня 1921 года арабской делегации в составе Эмир Шекиб Арслан-бея, Валид-бея и Нури Февзи-бея [1].
Подготовка к приему гостей началась не с разработки проекта программы их пребывания в Москве, а с написания сотрудниками протокольной части НКИД своеобразных характеристик на членов делегации, и в первую очередь на Эмира Шекиба – бывшего депутата Сирии в Отоманском парламенте, видного общественного деятеля. Будучи профессиональным журналистом, он много писал в периодической арабской и европейской прессе и являлся сторонником турецкого протектората над Сирией, который, по его мнению, лучше западноевропейского владычества. Что касается Валибея и Нури Февзи-бея, то про них сказано лишь то, что они – потомки знатных арабских семей из Триполи и приехали в Москву под псевдонимами, принятыми ими для этой поездки [2].
25 июня к сирийскому депутату и представителям Триполи присоединились посланцы других арабских государств, прибывших в Москву с целью обсудить помощь, которая может быть оказана Сирии, Месопотамии, Египту, Триполи и Марокко «в их борьбе с западным империализмом» [3].
В ночь с 26 на 27 июня в Наркоминделе состоялось совещание под председательством народного комиссара по иностранным делам Г.В. Чичерина, в котором принимали участие члены арабской делегации, а также французские и итальянские делегаты III конгресса Коминтерна (заседание закончилось в четвертом часу ночи) [4].
30 июня члены делегации во время встречи с секретарем Коминтерна М.В. Кобецким (которому были представлены Д.Т. Флоринским, возглавлявшим протокольное подразделение НКИД) передали ему меморандум для доклада на бюро Коминтерна.
Следует заметить, что из Москвы некоторые гости уезжали с «новыми паспортами». Так, Эмир Шекиб (Шакиб) отправился в Берлин, чтобы продолжить работу в арабской газете, с турецким паспортом, выданным посольством в Москве на имя Ахмед Махмуд-бея. По его словам, он вынес «самое отрадное впечатление от своего пребывания в России и надеется сохранить с ней теснейшую связь. Возможно, что он вскоре вернется в Москву» [5].
Таким образом, деятельность протокольной части во время визита арабской делегации ограничилась представлением и сопровождением гостей, а также составлением на них досье.
Описание протокольных аспектов зарубежного визита мы впервые встречаем в документах фонда Протокольного отдела, датируемых ноябрем 1921 года во время приезда в Советскую Россию Ф. Нансена, который прибыл в Москву из Варшавы с экстренным поездом. 20 ноября в 22 часа 15 минут Нансена встретил на вокзале исполняющий должность секретаря замнаркома иностранных дел Струкгоф, который приветствовал его от имени НКИД.
С вокзала господин Нансен был доставлен в особняк НКИД на Софийской набережной, где ему и сопровождавшему его доктору Фаррату были приготовлены три комнаты. На ужине, во время беседы, Нансен высказал пожелание посетить Самарскую и Саратовские губернии, а затем – на более продолжительное время – вернуться в Москву, куда должны прибыть его сотрудники для организации Бюро помощи голодающим. 21 ноября Нансен посетил своего уполномоченного Гильгера, который при встрече сказал ему, что размеры помощи Поволжью более серьезны, чем ими предполагалось [6].
Переход от военного коммунизма к НЭПу, развитие системы образования – все это заставляло западные страны пересмотреть свое отношение к Советской России, а с 30 декабря 1922 года – к СССР.
Прием иностранных граждан и организация визитов зарубежных миссий требовали развития протокольной службы НКИД, что в свою очередь было связано с определенными финансовыми расходами, которые некоторым сотрудникам Наркомата приходилось покрывать за счет собственного жалованья.
2 марта 1922 года заведующий протокольной частью НКИД Д.Т. Флоринский обращается с докладной запиской в Коллегию НКИД, в которой просит выделить кредит в размере 100 золотых рублей в месяц «на представительство», так как в связи с выполнением профессиональных обязанностей «приходится быть чисто одетым, нести значительные расходы на прачку, давать чаевые и т. д. Кроме того, невозможно бывать у иностранцев и никогда не звать их к себе, так как невольно попадаешь в положение «бедного родственника» и обязываешься, что, конечно, совершенно нежелательно» [7].
Насколько своевременным и актуальным было обращение Флоринского, свидетельствует тот факт, что на завтраке в итальянской торговой миссии, куда заведующий протокольной частью НКИД был приглашен 13 сентября 1922 года, было высказано предложение о скорейшем создании в Москве клуба для дипломатического корпуса.
Кроме Флоринского, председатель итальянской торговой миссии Амадори пригласил на завтрак польского поверенного в делах Моравского и литовского посланника Балтрушайтиса (из НКИД были приглашены также Коган и Флотский).
Перед завтраком имел место забавный инцидент. Вылетевший в этот день из Москвы в Берлин итальянский курьер высказал мнение, что Ковно, где ему придется приземлиться, находится в Польше. Моравский в шутливой форме выразил протест и попросил не делать подобных заявлений в его присутствии, дабы он не был обвинен в пропаганде шовинистских идей. Амадори жаловался «на обилие работы, не позволяющей ему пользоваться стоящей прекрасной погодой» [8]. Советская сторона восприняла это высказывание как намек на то, что «он несколько удручен тем, что его отношения с НКИД ограничиваются рамками повседневной текущей переписки и не касаются широких политических вопросов, в которых заинтересованы Италия и Россия».
За завтраком разговор велся по-французски, говорили о театрах и балете. Из представителей НКИД беседу поддерживал Флоринский, так как другие приглашенные сотрудники НКИД не знали французского языка. Один из гостей с советской стороны, делясь впечатлениями о завтраке, отметил, что «кухня у итальянцев слабая, а «Старка» и «Венгерский ликер», которые особо и расхваливал г. Амадори, из рук вон плохи» [9].