Annotation
История реально существовавшей женщины, венгерской аристократки по имени Илона Силадьи, двоюродной сестры весьма почитаемого венграми короля Матьяша Первого. Несмотря на страх и предубеждение она вышла замуж за "того самого Дракулу", который считался злодеем и извергом... но пожалела ли о своём поступке? Что в итоге получила? Можно ли назвать её историю одним из вариантов сказки о красавице и чудовище, или это совсем другая сказка? (Приложение "Факты и цифры" появится в конце книги чуть позже.)
Пролог
Много времени провёл в заточении Влад, но каждую весну вид из зарешёченного окна башни оставался тот же. По берегам Дуная высились лесистые горы в нежно-зелёной дымке молодой листвы, неспешно текла сама река, и в водах всё так же отражалось ярко-голубое небо с белыми облаками.
Облака двигались, неохотно повинуясь воле ветра, и исчезали из виду, а узник, запертый в старой крепости венгерского города Вышеграда, оставался сидеть на месте. Если сложить все весенние дни за все годы заключения, то получилась бы, наверное, целая тысяча. А если сложить все дни всех лет?
Влад не хотел спрашивать своих тюремщиков, сколько провёл взаперти - сколько бы ни было, все эти годы оказались потеряны безвозвратно. А если так, то зачем знать? Наверное, поэтому он не взялся в своё время царапать палочки на стене, портить штукатурку, местами ещё хранившую остатки причудливой настенной росписи.
Комната, в которой сидел узник, в прежние времена выглядела роскошно, но Влад не застал тех времён. Когда он оказался здесь, это помещение, расположенное на самом верху бастиона, именуемого Соломоновой башней, уже потеряло наибольшую часть великолепия.
Когда-то здесь находились личные покои одного из венгерских королей, которого звали Жигмонд, но это было давно. С тех пор стены потемнели от пыли, а кое-где, под высокими стрельчатыми сводами появилась паутина. Камин закоптился и больше напоминал очаг в трактире, а дорогую мебель давно вынесли и заменили более дешёвой.
Наверное, прежнюю обстановку мог застать отец Влада, потому что когда-то служил Жигмонду и даже оказался принят в рыцарский Орден Дракона, учреждённый этим королём, то есть вошёл в круг самых приближённых особ.
"Мой отец служил Жигмонду и, возможно, заходил сюда. Он ступал по половицам этой комнаты, склонив голову, а теперь я живу здесь уже много лет и никому не кланяюсь. Великая мне честь", - с усмешкой думал узник.
Казалось даже странным, что нынешний венгерский король Матьяш почтил Влада, заточив в такую тюрьму, хотя от роскоши остались лишь воспоминания.
"Так и от моих прошлых дел остались одни воспоминания, - думал Влад. - Шесть лет я княжил в Румынии, и Румыния сделалась богатой и сильной. Но где теперь моё войско, которое било турок по обе стороны Дуная? Рассеялось, как солома по ветру. Где государство, уважаемое соседями? Исчезло, а вместо него несчастная страна, которую каждый рад ограбить".
О прежних временах оставалось только вздыхать. "А вот при Дракуле-то как было!" - наверное, говорили румыны. Всё ещё говорили и, может, даже надеялись, что государь Влад Дракул вернётся и вернёт Румынии былую силу, внушавшую не только уважение, но и трепет.
Да, прозвище Влада всё ещё внушало страх. Люди сочиняли разный вздор, где толика правды обильно заливалась вымыслом, и это сомнительное блюдо становилось пищей для умов.
Россказни начались ещё тогда, когда Влад крепко сидел на троне. Помнится, было смешно слушать те небылицы. Но вот она, цена веселья! Ведь из-за этих россказней Влад и попал в заточение. Венгерский король Матьяш поверил в наговоры, или сделал вид, что поверил.
Влад до сих пор удивлялся, что был обвинён в стольких злодеяниях. Дескать, бояр казнил сотнями, простых жителей своей страны - тысячами, жителей соседних стран - десятками тысяч, и даже на жизнь самого короля Матьяша якобы покушался, то есть замыслил предательство.
Предательство Влад не совершал, а за то, в чём всё-таки оказался виноват, разве не расплатился уже сполна? Считай, заплатил жизнью, потому что до могилы оставалось не слишком далеко. Когда попал в башню, был молод, сила внутри кипела, а теперь подкрадывалась старость. Уже чувствовалось её дыхание - холодное, как дыхание зимы. Вон уж в волосах появился иней, и силы уже не кипели - старость остудила.
"Господь, - мысленно твердил Влад Дракул, сидя в башне старой венгерской крепости, - об одном Тебя прошу. Не дай мне умереть здесь. Позволь умереть на родине и умереть государем. Ни о чём больше не прошу, но эту просьбу исполни!"
Часть I
Семья Силадьи
I
Май месяц в Венгрии - чудесное время для путешествия. Солнце светит. Небо ясное. Трава зеленеет. Деревья цветут. Птицы поют, и даже путники что-то напевают себе под нос, чтобы веселее стало идти.
Примеру весёлых путников следовал и престарелый возница, который правил парой рослых рыжих коней, тащивших большую колымагу. Справа и слева, на резных дверцах экипажа, был нарисован белый геральдический щит с изображением бурой горной козы, которая норовила выпрыгнуть из золотой короны внизу щита, но осуществила это лишь наполовину - из короны высовывалась рогатая голова, передние ноги и часть туловища.
Даже не зная, кому принадлежит герб, можно было не сомневаться, что в колымаге едет кто-то важный. Об этом говорили занавески из красной парчи, два десятка конных слуг, окружавших экипаж, и искусно окованные сундуки на запятках.
Громыхая колёсами на ухабах, колымага неспешно ехала по широкой укатанной дороге среди зеленеющих полей и редких холмов, поросших кудрявым лесом. Стук колёс не мог заглушить пения возницы, поэтому две женщины, сидевшие в колымаге друг напротив друга среди узлов и дорожных корзин, невольно прислушивались.
Одна из женщин, молодая и хрупкая, принадлежала к знатному роду, о чём ясно говорило дорогое, хоть и неброское, одеяние. Тёмно-синее, почти чёрное бархатное платье смотрелось богато. Белая ткань, по тогдашнему обычаю обёрнутая вокруг головы и скрывавшая волосы, тоже была дорогой - самый лучший шёлк.
Вторая женщина в отличие от первой выглядела намного старше, имела грузную фигуру и одевалась гораздо проще. Платье на ней было из шерстяной материи коричневого цвета, то есть совсем не притязательной, а волосы скрывал тонкий белый лён.
- Госпожа Илона, как же хорошо, что мы в столицу едем, - произнесла грузная женщина, нарушая молчание. - Никак не могу дождаться, когда же мы большой город увидим. Ох, как надоела глушь наша!
- Йерне, - строго отвечала Илона, - придержи язык. То, что ты называешь глушью, это поместья моих родителей.
- А я ничего плохого не хотела сказать, - спохватилась Йерне и начала оправдываться. - В глуши тоже хорошо - покой, тишина, но ведь и шума иногда хочется. И на людей новых посмотреть. А в деревне одни только старые знакомые. Это, конечно, хорошо, но ведь от старых знакомых редко что новое узнаешь. То ли дело новые люди. Новый человек - сам по себе новость, даже если с ним не говорить. К примеру, приедем в столицу - узнаем, кто теперь что носит. Я вот гляжу на наши платья и думаю, что о нас в столице скажут. Может, там и вырезы, и рукава теперь другие.
Платье Илоны имело квадратный вырез на груди, довольно высокий, но даже та часть груди, которая могла бы остаться открытой, скрывалась под нижней рубашкой.
Йерне носила почти такой же крой платья, однако грудь не прятала, и пусть всё оставалось в пределах приличий, ведь служанке положена скромность, но одежда госпожи в этом смысле казалась ещё скромнее.
Рукава на платьях у обеих женщин были короткие - в половину плеча, дополненные длинными рукавами нижних рубашек, но Йерне уже мысленно примеряла, как же эти короткие рукава надставить, если что:
- Ох, госпожа. Думаю, все сразу поймут, что мы из деревни. Как на нас посмотрят?
- Жить в деревне не стыдно, - ответила ей Илона и добавила: - Йерне, вот сколько я тебя знаю, ты всё такая же - беспокоишься о пустяках. Не всё ли тебе равно, как на тебя посмотрят? Или ты в столице замуж собираешься?
- Я-то - нет, - ответила служанка. - А вот вам замуж не мешало бы.
- Не говори мне об этом.
- Госпожа, так не я же первая завела разговор. - Служанка хитро сощурилась.
- Зато ты его продолжаешь, - хмуро заметила Илона.
- А как же я могу не говорить о том, о чём изволит говорить госпожа? - не унималась Йерне.
Илона устало взглянула на неё:
- Не хочется мне замуж. Я тебе много раз говорила. И не только тебе. Всем говорила.
- А может, это сама судьба вам указывает? - настаивала служанка. - Где, если не в столице, можно найти хорошего жениха!
- Не хочу никого искать, - твёрдо сказала Илона.
- Господин Вацлав очень хороший был человек. Повезло вам замуж за него выйти, но ведь уже пять лет, как нет его, а вы молодая такая.
- Оставь. Не напоминай, - вздохнула молодая вдова.
- Хорошо, не буду, - согласилась Йерне. - А всё-таки развеяться вам надо, госпожа. Это ж сколько времени мы в столице не оказывались! Я уж не помню, когда последний раз. Кажется, пять лет назад, в тот год, когда из Липто приехали...
- Йерне, да ты нарочно что ли!? - воскликнула Илона, а затем вдруг закрыла лицо руками.
- Ах, госпожа, да я совсем не... - снова принялась оправдываться служанка, но не находила слов: - Простите меня. Я вовсе не хотела вам напоминать. Само выскочило. Но ведь у вас с Липто не только печаль связана, но и счастье. Ведь столько лет вы с господином Вацлавом в Липто жили! И хорошо жили. Очень хорошо. Что ж делать, если он там и умер. А в Липто вам оставаться было нельзя. Сами знаете. Да я разве виновата, что из Липто, когда ваш муж умер, вы в столицу поехали? Что ж теперь про столицу совсем не вспоминать? Ведь пять лет прошло! Ну, да, приехали вы в тот год в столицу уже как вдова, но ведь вас в столице хорошо приняли, все сочувствовали...
- Замолчи. Просто замолчи, - произнесла Илона, не отнимая рук от лица, а в её голосе явно послышались слёзы.
- Не плачьте, госпожа, - Йерне поспешно пересела на сиденье рядом с ней, тронула за локоть, а затем обняла за плечи. - Сколько можно горевать. Пора бы успокоиться. Рано себя хоронить. Рано. Надо было вам в тот год по приезде из Липто остаться в столице, а вы в глушь поехали. Вот, что хотите, со мной делайте, а я буду повторять, что имения ваших родителей - глушь. Тишина и покой - это, конечно хорошо, но зачем же там целых пять лет жить. Вот приедем в столицу - развеетесь. Не иначе как для этого вас тётушка к себе пригласила.
- Не хочу никуда ехать. Не хочу, - Илона отняла руки от лица, и стало видно, что её глаза уже покраснели от слёз. - Мне хорошо жилось в деревне с мамой. Тихо, никто не тревожит. Ну, и пускай, что глушь! А в столице суета эта вечная, и всё напоминает... - она не договорила. - Я же обязательно буду вспоминать... Там всё с ним связано... Впервые я его увидела как раз в столице, и венчались мы тоже там, и именно оттуда в Липто уехали, а затем я в столицу вернулась уже без... без... - Илона снова закрыла лицо руками и заплакала.
- Госпожа, - Йерне снова попыталась её утешить, но молодая вдова резко повела плечами, стряхивая с себя руки утешительницы:
- Оставь меня. Ничего больше не говори. Я успокоюсь сама.
Служанка покорно пересела на своё место, понимая, что дала маху, но в то же время вздыхая о том, как же легко довести госпожу до слёз. Одна или две неосторожные фразы, и вот.
* * *
Ехать в столицу Илона очень не хотела. Служанка была совершенно права, когда говорила, что там наверняка обнаружится, что крой рукавов изменился. А может, талия теперь ещё выше, как на платьях у женщин Древнего Рима? А может, в моду вошёл некий новый цвет ткани, или на поясе теперь надо носить кошелёк с особенной отделкой? Ах, мало ли мелких выдумок, которые надо принимать во внимание, чтобы в столице на тебя не смотрели, как на деревенщину! И ведь придётся думать обо всём этом.
Возможно, если бы Илона принадлежала к не очень знатному роду, то и не пришлось бы. Женщины победнее следили за модой не так чутко, но для женщин и девиц из высшего сословия выглядеть согласно правилам, которые менялись по нескольку раз в год, стало почти законом.
Девицы следовали моде, поскольку верили, что это поможет им выйти замуж. Женщины следовали, желая доказать, что всё ещё молоды, или чтобы выйти замуж повторно. А Илона не разделяла стремлений к браку и потому не видела смысла прилагать усилия. Но как скажешь о таком? Ведь никто не понимал, почему она снова не хочет замуж.
Впрочем, Илона и сама себя не понимала. Можно было уйти в монастырь и тем самым избавиться от докучливых разговоров о новом супружестве, но становиться Христовой невестой не хотелось. Молодая вдова полагала, что не сможет искренне произнести обеты. Как же стать Христовой невестой, если она по-прежнему считала себя женой Вацлава, несмотря на то, что брачная клятва оставалась в силе лишь до тех пор, "пока не разлучит смерть". Вдова, конечно, ездила по святым обителям, но лишь затем, чтобы помолиться, сделать пожертвование, но затем с чувством выполненного долга вернуться к прежней жизни - жизни в ожидании.
Вашек - так Илона называла мужа - конечно же, смотрел на неё с небес и ждал, когда она присоединится к нему. Не проходило ни дня, чтобы Илона не вспоминала о муже. Она даже пыталась мысленно говорить с ним, но тот не отвечал, и тогда ей начинало казаться, что встречи на небесах не случится.
Это было очень странное чувство - приближаться к мужу и в то же время отдаляться. Илона убеждала себя, что каждый прожитый день приближает её к переходу в иной мир, но вместе с тем каждый прожитый день притуплял чувство потери и заставлял чуть поблекнуть воспоминания о прошлом.
"Вот прошло пять лет, - думала молодая вдова. - А что я стану чувствовать через десять лет, через двадцать или тридцать?" Она не хотела, чтобы чувства менялись, не хотела утешиться и забыть. Вот почему ей так не нравилось менять в своей жизни что-либо, ведь любые внешние перемены могли привести к переменам внутри. А особенно грустно было пять лет назад покидать Липто, где Илона прожила почти половину жизни, причём прожила счастливо.