========== Глава 1 ==========
Хорошие мальчики — это те, которые приходят домой не позже девяти, не употребляют ругательств и умеют поддержать любую беседу с вежливой заинтересованной улыбкой. Хорошие мальчики смущённо приглаживают растрёпанные волосы и отказываются от алкоголя. Хорошие мальчики воспитаны и сдержаны.
Юрий Плисецкий — резкий, импульсивный и знает матерных слов больше, чем кто-либо из его знакомых. Юрий Плисецкий вовсе не хороший мальчик.
Но выглядит, как ангел.
Жан-Жак и Отабек подмечают это почти одновременно, переглядываются и сокрушённо вздыхают, не впервые жалея о том, что вкусы у них за время дружбы стали настолько одинаковыми, что тошно было. Вздыхают и никогда не затрагивают эту тему, потому что, какими бы мальчики не были, — хорошими или плохими, похожими на ангелов или на дьяволят — дружба есть дружба.
Юра появился в их компании неожиданно. Его привела Мила в середине мая, когда на улице уже установилась хорошая погода и редкие дожди скорее радовали, прибивая пыль к асфальту, чем угнетали невозможностью колесить по дорогам на байках. Юра, одетый в красную толстовку с тигриной мордой и джинсы, держащиеся на бёдрах только благодаря какой-то магии и совсем чуть-чуть ремню, был совсем не похож ни на одного из них, завсегдатая этой компании. Он словно принадлежал другому миру, выглядел слишком отчуждённым и даже волшебным.
— Фея, — сказал тогда Жан-Жак, заинтересованно разглядывая Юру, стоящего рядом с Милой. — Настоящая фея, ну? — он пихнул Отабека локтем в бок, тот медленно кивнул.
И тогда они переглянулись.
Не фея. Ангел.
Они считали так ровно до того момента, пока Юра не заметил их взгляд, не оценил своим и хмуро бросил:
— Чего уставились? — грубо, резко и совсем не по-ангельски.
Мила рассмеялась, подтащила его к ним и представила:
— Это Юра Плисецкий, мой старый друг. Мы с ним в одной балетной школе занимались.
Жан-Жак удивлённо присвистнул, Отабек мысленно его поддержал. Меньше всего Юра походил на того, кто увлекается балетом.
Мила тоже, правда, не похожа на балерину в своих рваных джинсовых шортах и сигаретой в руке, потому что балерины ассоциируются с чем-то лёгким, воздушным и неземным. Но Мила, вот, земная: рыжая, бесшабашная и очень громкая. И Юра тоже совершенно обыкновенный. Так хотелось убедить себя в этом, что и Отабеку, и Жан-Жаку даже почти удалось.
Но ровно до тех пор, пока Юра снова не появляется в их поле зрения.
Они живут в огромном мегаполисе, где никто не удивляется иностранным именам, акценту и увлечениям друг друга. Город, наполненный интернациональностью, шумит, бурлит и живёт каждый день абсолютно по-новому. Жан-Жаку нравится такой темп — он вообще любит всё быстрое, стремительное, за которым надо гнаться. В этом городе нужно гнаться за самим временем, чтобы успеть.
Наверное, поэтому ему нравятся мотоциклы: большие, тяжёлые и, несомненно, эффектные. Потому что больше скорости Жан-Жак любит обращать на себя внимание. Так он мог сделать стремительный разворот, когда стрелка на спидометре зашкаливает, чтобы какая-нибудь девчонка восхищённо захлопала в ладоши, или проехаться вперёд и встать на заднее колесо, задирая вверх руль и крепче ухватываясь коленями за сидение, чтобы не соскользнуть вниз. Жан-Жак любит чужие взгляды и всячески обращать их на себя.
Отабек порой качает головой и смотрит с предупреждающим укором, потому что Жан-Жак иногда не знает меры. На его счету гораздо больше аварий, чем у кого-то из их сложившейся компании. Аварий глупых и по неосторожности, невнимательности, но они есть. И Отабек всегда одёргивает Жан-Жака, когда тот зарывается.
— Смотри, принцесса сегодня явилась, — Жан-Жак хлопает по плечу Отабека и тащит его к Юре, только появившемуся на площадке.
Обычно они собираются на окраине города между старыми заброшенными складами. В нескольких километрах есть широкая и гладкая трасса, почти пустая в это время, поэтому это идеальный вариант, чтобы погонять. Да, никаких неоновых вывесок и бара, где бородатые мужики, как в кино, наливали бы виски, зато полиция не пристаёт, и никто не жалуется на рёв мотоциклов.
— Эй, привет, красавица, — Жан-Жак даже шутливо кланяется, когда Юра поворачивается к нему и по привычке хмурится. — Ты сегодня прекрасен. Даже не представляю, как седлать своего коня, когда ослеп от твоей красоты.
— Ты идиот? — вполне серьёзно спрашивает Юра, но вздыхает привычно и даже потом немного улыбается. К вечно кипящему энергией и плоскими пикап-приёмами Жан-Жаку он почти привык. К молчаливому Отабеку тоже.
— Не оскорбляй твоего сегодняшнего принца, дорогая, — Жан-Жак обнимает его за плечи и ведёт к своему байку, блестящему под светом фонарей. — Сегодня я покатаю тебя и доставлю домой прямо к подъезду.
— Вообще-то я не соглашался на это.
— Вообще-то никто не соглашался на это, — подаёт голос Отабек, догоняя их. — Сегодня не твоя очередь.
Жан-Жак закатывает глаза и смотрит на Отабека осуждающе.
Отабек молча вытягивает руку и кивает, показывая, что пора приступить к игре. Юра вздыхает вслед за ним. Всё происходящее ему кажется цирком. Но Отабек и Жан-Жак каждый раз упорно выясняют, с кем же он поедет, с помощью «камень-ножницы-бумага», и это настолько абсурдно и глупо, что он нисколько не скрывает своего скепсиса. Но игру не прерывает — каждый имеет право на своих тараканов. У Отабека и Жан-Жака тараканы общие.
Юре очень хочется иметь свой собственный байк, чтобы не зависеть ни от кого из них, но пока он не может заиметь даже съёмной квартиры, проживая до сих пор с дедушкой. О байке, пусть самом паршивом, приходится забыть и довольствоваться тем, что есть.
А именно спорящими Жан-Жаком и Отабеком.
— О, — разочарованно тянет Жан-Жак, когда его «ножницы» ломаются о «камень». — Придётся тебя уступить, но в следующий раз — обязательно, — он подмигивает и делает знак «виктории» из пальцев, тут же переставая выглядеть расстроенным. — Я покажу тебе настоящий класс.
— Ты покажешь его, когда снова протаранишь фонарный столб? — вскидывает брови Отабек. Он доволен, что жребий выиграл он, но не может не ответить на лёгкий укол Жан-Жака.
— Как грубо с твоей стороны напоминать об этом. А ещё лучший друг, — Жан-Жак качает головой, но продолжает улыбаться. Юра думает, что, наверное, нет ни одной вещи, которая на самом деле сможет огорчить его хоть на несколько секунд дольше обычного.
— Поедем? — Юра дёргает за рукав Отабека. Ему не терпится запрыгнуть на сидение и почувствовать ветер, бьющий в лицо. У него сегодня не так много времени, завтра вставать рано и идти на утреннюю репетицию, но и пропустить сегодняшний съезд он не мог.
Поездки по ночным улицам и даже по пустынной трассе стали для него особого вида зависимостью. Юра никогда особо не интересовался ни гонками, ни мотоциклами, ни даже автомобилями. Просто в какой-то момент поддался на уговоры Милы прийти и проветрится, снять стресс, и всё — подсел. Потому что всё происходящее, когда едешь вперёд, вцепившись в чью-то куртку, чувствуя, как ночной ветер едва ли не сбивает шлем, раздувая волосы и заставляя слезиться глаза, кажется совершенно нереальным, невозможным, а ты сам — свободным и лёгким. Юре этого очень не хватает. И он находит место, где может это почувствовать.
— Довезти тебя до дома? — предлагает Отабек, когда они возвращаются в город.
Юра никогда не позволяет, но Отабек всегда предлагает. Он не настаивает, ни разу не спрашивает даже номера телефона, но смотрит вопросительно. И Юра отчего-то знает — если согласится, то его обязательно отвезут. Но он качает головой.
У него две жизни. Дневная — всё время, ночная — один раз в неделю. И ему вовсе не нужно, чтобы две эти жизни смешались. Потому что так проще не вляпываться в этот мир сильнее, потому что тот мир, где есть балет и прогнозируемая блестящая карьера, важнее, чем езда даже на самом мощном мотоцикле. Даже если этот мотоцикл был бы его собственным. Он слишком много работал для того, чтобы стать тем, кто он есть, чтобы всё это пустить под откос из-за внезапного увлечения. Именно поэтому он появлялся на базе, как называли место сбора между собой байкеры, всего раз в неделю.
— Нет, не стоит. Я на метро, тут всего две станции, — качает головой Юра.
— Хорошо, — легко кивает Отабек. — Тогда до встречи.
— До встречи, — Юра едва заметно улыбается и прячет немного озябшие руки в карманы привычной толстовки.
Он остаётся на месте ровно до тех пор, пока Отабек с гулом двигателя не скрывается за поворотом, а после бредёт к станции метро, надеясь, что успеет до закрытия.
Сидя уже в полупустом вагоне, он думает, что, наверное, следующий раз стоит пропустить. Нагрузка в студии слишком высокая, впереди несколько осенних постановок, в которых он участвует, и если всё пройдёт удачно, то его возьмут в мировое турне. Разве не прекрасная перспектива в восемнадцатилетнем возрасте? Юра очень хочет поехать, потому что это ещё один шаг к той высоте, на которую он так желает забраться.
— Ты плохо выглядишь, — говорит Виктор, когда они встречаются в коридоре возле танцкласса. — Опять ночь не спал?
— Спал, — кисло отвечает Юра, почти с завистью смотря на свежего и явно выспавшегося Виктора. И как ему удаётся так выглядеть? Всегда! Юра теряется в догадках, но никогда не спрашивает.
— Значит, спи больше, — покровительственно кивает Виктор. — Сейчас понадобится много сил.
— Отвали, а, мне и лекций Барановской хватает, — Юра фыркает и отводит взгляд, глядя в по-летнему синее небо.
— Ладно-ладно, — Виктор сразу выставляет ладони вперёд и обезоруживающе улыбается. — Не буду. Ты совсем не изменился, — замечает он, вдруг снова став серьёзным. — Я думал, что твой характер — издержки возраста. Но нет. Ошибся.
— Жаль? — Юра щурится и смотрит почти зло. Ему не нравится, когда Виктор начинает вдруг говорить таким поучительным тоном. Дразнит, Юра знает, специально дразнит, но не может ничего поделать со своей реакцией. Он знает его больше пяти лет и каждый раз реагирует абсолютно одинаково. Потому что к Виктору Никифорову невозможно относиться равнодушно: его либо обожаешь до сипоты в голосе и восторга в глазах, либо ненавидишь до дрожи в кончиках пальцев. Но остаться равнодушным не получалось. Виктор Никифоров — человек крайностей, и люди, знающие его, тоже бросались в крайности, пытаясь хоть как-то идентифицировать своё отношение к нему.
— Совсем нет, — обворожительно улыбается Виктор. — Всегда хорошо оставаться самим собой.
В этих словах, сказанных с весёлыми нотками, спрятано гораздо больше смысла, чем Юра думает изначально. Он несколько секунд осознаёт их, смотря уходящему Виктору вслед. И вдруг резко вскидывается и закусывает губы, размышляя о том, какой же он на самом деле. Потому что вдруг понимает, что не знает ответа.
Этот вопрос не отпускает его и тогда, когда он возвращается домой, закинув рюкзак с трико и пуантами, в которых сегодня тренировался. Юра пытается анализировать себя и посмотреть на ситуацию со стороны, думая, что ему не зря захотелось отвлечься от привычной жизни. Значит, что-то в этой жизни идёт не так.
Но что? Да, тренировки становятся всё сложнее. Да, энтузиазм уже не так велик, как несколько лет назад. Да, уже хочется чего-то большего. Хочется уже стать таким, как Виктор. Хочется, чтобы весь мир знал о Юрии Плисецком, как гремит о Викторе. Хочется исполнять главные роли в постановках. Потому что ему восемнадцать, и это вовсе не юный возраст в балете. Времени остаётся всё меньше, чтобы успеть блеснуть. И собственный эгоцентризм хочется удовлетворить как можно быстрее.
Именно поэтому Юра так хочет попасть в это мировое турне. Ему кажется, что это его шанс оказаться наконец-то замеченным.
Из мыслей его выдёргивает внезапно знакомый свист. Он рефлекторно останавливается и поднимает голову от серого асфальта и носков своих кед, встречаясь взглядом с Жан-Жаком. Тот стоит, припарковавшись на обочине, опершись бёдрами о байк, и смотрит на него, чуть прищурив глаза.
— А ты днём выглядишь ещё лучше, чем ночью. Наверное, именно ты освещаешь эту планету.
— Очень смешно, — Юра закатывает глаза и цокает языком.
— Не смешно, — драматически вздыхает Жан-Жак, — грустно. Я бы хотел, чтобы ты светил только мне.
— О, брось свои шутки, достало же.
— А если не шучу? — усмехается Жан-Жак.
— Тогда тем более брось, — Юра только пожимает плечами. Потому что не верит.
Для него соперничество Жан-Жака и Отабека лишь элемент игры между ними, способ соперничать, потому что, несмотря на дружбу, эти двое всегда соревнуются. Юра не знает причины и его немного напрягает тот факт, что он становится очередным — не первым и не последним — поводом, но это не настолько раздражает, чтобы всерьёз выражать неудовольствие. В конце концов, он приходит на базу только для того, чтобы покататься, не более.
— Что ты вообще здесь делаешь? — спрашивает Юра, оглядывая Жан-Жака. Тот выглядит почти так же, как и всегда, только на голову нацеплены солнцезащитные очки. И, конечно, никакого шлема — Жан-Жак пренебрегает всеми правилами безопасности.
— Я недалеко работаю. Сейчас у меня перерыв.
— Ты… работаешь?
— А чего так удивлённо? — Жан-Жак улыбается. — Даже крутые байкеры вынуждены работать, чтобы содержать себя и своего коня, — он любовно хлопает ладонью по сидению мотоцикла. — Раз уж у меня перерыв, подвезти?
— Не надо, — Юра качает головой. — Сам доберусь.
— Придёшь в эти выходные?
— Вряд ли получится, — Юра качает головой. — Я сейчас занят.
— Балетом? — Жан-Жак хмыкает и смотрит на него так, словно балет — это что-то совершенно ему непонятное и незнакомое. И Юра верит, что это на самом деле так. Жан-Жак не выглядит человеком, посвящённым в мир искусства.
— Балетом, — кивает он и спешит уйти. Жан-Жак за ним не идёт, и это радует, потому что общаться с ним в этой, дневной, жизни не очень хочется.
Он не лжёт — его время действительно занимают тренировки и репетиции, Юра работает на износ, не отходит от балетного станка почти сутками, и только Виктор с усилием иногда его практически отдирает от него, поит кофе и силком везёт домой. Юра считает, что это несправедливо, потому что сам Виктор тренируется не меньше, просто ему всё даётся гораздо легче.
Два месяца пролетают быстро, и к их исходу Юра чувствует себя одновременно выдохшимся и полным сил перед новым сезоном. У него много планов и надежд, он почти полностью уверен, что сможет в этом году достичь той планки, к которой так долго стремился.
И всё обрывается в один момент. Юра никуда не едет, он не участвует в постановке и в этом году путь на турне ему перекрыт. Он недоверчиво смотрит на Барановскую, та не стремится его успокоить, хотя по её лицу видно, что она тоже удивлена этой новостью.
— У тебя просто недостаточно опыта, Юра, — говорит она, и ему хочется взвыть.
Отсутствие опыта — чуть ли не единственный его минус. Но ведь в его возрасте ни у кого его не достаточно, верно? Тогда почему у кого-то вроде Никифорова получилось пробиться наверх, а у него нет?
— Дело ведь не просто в опыте, — Лилия вздыхает, как-то излишне ласково гладит его по голове и отходит к окну.
Юра качается на стуле, плотно сжав губы, и ненавидит весь мир.
— Вас попросили взять другого, верно?
Лилия оборачивается, Юра почти уверен, что она смотрит на него с извинениями, а в её голосе слышится сожаление:
— Яков не мог отказать, — она молчит несколько секунд и добавляет: — Ты талантлив, ты знаешь это…
— И что мне с этого знания, если меня никто не спонсирует? — фыркает Юра, поднимаясь. — Всю жизнь талантливо играть третьего лебедя в пятом ряду?
— Осторожнее со словами, мальчик, — Лилия вновь отворачивается, складывая руки на груди. — Ступай. Завтра приходи на тренировку, как обычно. Не смей переставать верить в себя из-за случившегося.
Юра не перестаёт верить в себя, Юра перестаёт верить в других людей, которые верят в силу денег. Он впервые сталкивается с этой стороной его мира так близко, и ему слишком мерзко от происходящего. Он не винит ни Якова, ни Лилию, ни даже того парня, которого взяли вместо него. Юра знает, что так бывает. Просто кому-то повезло, за него попросили. А кто-то он, за него просить некому. И ему придётся с этим жить, бороться за своё место под солнцем.