Поттер не ответил. Извернувшись, он с усилием выдернул нож и аккуратно положил его на мойку, в пару к кружке. И вышел.
Макнейр проводил тощую спину задумчивым взглядом. И маги, и магглы реагировали на него предсказуемо – боялись. Но с этим всё было иначе. Наверху хлопнула дверь. Макнейр прикрыл глаза и позвал своего внутреннего зверя. Анимагия давала особую, на уровне инстинктов чувствительность; он мог ощущать людей, воспринимать звериным нутром. Представив Поттера, он невольно поморщился. Вода, нечистая, вроде той, из которой он его вытащил. Муть, горькая накипь и тина. Холодное безразличие – будто въевшийся запах грязной реки. А ещё он не мог сказать, отчего и как скоро сломался бы Поттер, угодив к нему в руки, хотя обычно видел это с первого взгляда. Интересно. Макнейр открыл глаза. Вот объявится Лорд, может, доведётся выяснить.
Утреннее солнце играло на расписанной незабудками кружке и лежащем рядышком метательном ноже.
*****
Всё утро Макнейр прислушивался. Судя по звукам, Поттер расхаживал по комнате взад-вперёд, останавливаясь иногда у окна. Пару раз скрипнула кровать, но дверь молчала. Видимо, решил всё же быть послушным. Или замышлял что-то? Макнейр взялся готовить обед и почти сразу услышал лёгкие шаги. Он поднял взгляд. Мальчишка стоял в дверях, словно не решаясь войти. Решив, что лучше держать его в поле зрения, Макнейр выпихнул из-под стола табурет и буркнул:
— В ногах правды нет.
Поттер сел, рассеянно огляделся и стал наблюдать, как он готовит.
Кулинарные пристрастия Макнейра были очень просты: кусок мяса, да побольше. Вот и сейчас он размеренно молотил тупой стороной тяжёлого ножа по шматку говядины. Получившиеся отбивные не отличались идеальной формой, но придираться было некому. Макнейр смазал их смесью масла и растёртых пряных травок и шмякнул на разогретый противень. Вскоре по кухне поплыл аромат горячего мясного сока.
Поттера вкусные запахи не тревожили. Он каким-то образом умостился на табурете с ногами и, казалось, задремал. Глядя на него, Макнейр представил птицу на жёрдочке, взъерошенного скворца. В детстве родители подарили ему такого. Предполагалось, что маленький Уолли обрадуется пернатому другу, но того замученный комок перьев не впечатлил. Скворец сидел, нахохлившись и повесив клюв, ничего не ел и нагонял тоску. Совсем как Поттер.
Дед всегда говорил: «Если человек не ест, он либо болен, либо замышляет недоброе». Возможно, поэтому Макнейра так раздражало отсутствие аппетита у других. Когда мясо дошло, он разложил отбивные по тарелкам, растолкал Поттера и коротко приказал:
— Ешь.
Тот подчинился. Сначала ел неохотно, потом – всё жаднее. В результате убрал всё до крошки и умудрился обогнать Макнейра. А тот удивлялся про себя, куда это такой некрупный ещё мальчишка сложил столько мяса. Впрочем, не жалко.
Поттер поднял чуть осоловелый от еды взгляд и спросил:
— Мы в Шотландии?
— Угу. Как догадался?
— Вид из окна как в Хогвартсе. И эта юбка…
— Это килт! – рявкнул Макнейр. Как и любой шотландец, он не терпел подобных слов в отношении национальной одежды.
Поттер пожал плечами; поднявшись, привычно убрал тарелку и вышел. Это равнодушие начинало раздражать. Макнейр подумал, не догнать ли его, но плюнул: пачкаться ещё по пустякам. В конце концов, у него отпуск. Закончив обед, он заглянул наверх. Поттер сидел на кровати, сгорбившись, и смотрел в одну точку. Глядя на этого полудохлого скворца, Макнейр засомневался, так ли нужны Сигнальные чары, но всё-таки решил подстраховаться.
*****
Колдовать Макнейр ненавидел. В своё время он пришёл в Хогвартс не за волшебством, как прочие. Его магия словно чувствовала это и, не прощая пренебрежения, мстила. Может, палочка была неподходящей (он взял у Олливандера первую попавшуюся, чем поверг старого мастера в шок); может, просто был слабым магом. Колдуя, Макнейр всякий раз словно укрощал дикого мустанга.
От их с магией взаимной ненависти часто страдали окружающие. Во время его обучения у преподавателей появилась традиция: в конце каждого года собирать совет, дабы исключить Макнейра. Больше всех усердствовала гриффиндорская деканша – в её предмете он был особенно плох. Макнейр и впрямь не мог взять в толк, на кой чёрт брать яблоко и делать из него цыплёнка, если в мире и так полно обычных цыплят, непревращённых. На уроках трансфигурации мустанг его магии лягал всех, кто подвернётся, в том числе и профессоршу. На советах она умоляла директора избавить её от Макнейра. Остальные учителя тоже просительно роптали. Дамблдор благостно улыбался и говорил, что исключить можно только за шалости, а все иные причины – это минус преподавателям, что они не могут позволить себе такой удар по репутации, что «мальчик» не так уж и плох…
Припомнив для вдохновения лицо профессорши в те моменты, он взялся за первое окно. Магия бросалась во все стороны, обжигала пальцы и норовила попасть в глаза, однако Макнейр, пыхтя и покрываясь потом, упорно плёл простейшую сигнальную сеть. Чёртов Поттер, возни с ним. Макнейр почти сочувствовал Лорду.
Ближе к вечеру дело было сделано: окна были защищены сигнальной магией. Макнейр с отвращением отбросил палочку и вдруг осознал, что наверху уже давно царит тишина. Он быстро поднялся, заглянул в спальню…
Она была пуста.
Макнейр, не веря своим глазам, шлёпнул по ночнику. Комнату залил тёплый жёлтый свет. Оказалось, «чёртов Поттер» мирно спал, он просто не заметил его среди подушек. И не удивительно: тот забился в угол кровати, сжавшись в комок. Так спят, когда холодно. Или если что-то болит. Макнейр приглушил ночник и хотел выйти, но от порога вернулся. В окна комнаты бил ветер с гор. Обвешается ещё мальчишка соплями, возись тогда с ним. Макнейр сдернул со стула плед, не глядя, набросил его на Поттера и неслышно вышел.
========== Глава 3 ==========
Поттер дрых долго. В полдень послышался скрип двери спальни, потом ванной, шум воды. Вскоре сонный мальчишка возник в дверях кухни, почёсывая одну ногу другой. Макнейр указал ему на прикрытую салфеткой тарелку. В этот раз Поттер не стал выделываться: проглотил остывший омлет и не поморщился. «Жить будет», — хмыкнул про себя Макнейр и сосредоточился на плите, которая c утра задымила. Оставалось загадкой, почему дед обеспечил дом электричеством и водопроводом, но пренебрёг газовым отоплением, однако менять ничего не хотелось. Макнейр осмотрел плиту. Похоже, опять забился дымоход.
Поттер закончил завтрак и поднялся, но на выходе притормозил; глянул на косяк, к которому вчера был приколот его рукав и спросил:
— По дому можно ходить?
— Валяй, — проворчал Макнейр. Ворота были заперты, да и звук входной двери он услышит если что. Поттер убрёл.
В дымоходе обнаружилась дохлая мышь.
— Ты как сюда попала? – сурово спросил Макнейр, вытянув подкопчённую виновницу задымления за хвост. Мышь, понятно, промолчала. Пронырливая мелюзга везде пролезет, подумал Макнейр и решил проверить, чем там развлекается Поттер.
Тот бродил по гостиной, разглядывая висящие на стенах картины и гравюры – без особого интереса, но как будто с удивлением. «Ждал, что у меня тут трупы по углам развешаны или что-то вроде», — догадался Макнейр. Он глянул на окна — чары чуть слышно потрескивали. Порядок. Он уже хотел уйти, но тут Поттер остановился у каминной полки и взял большую фотографию в рамке. Это было ценное фото, и Макнейр невольно выступил из-за косяка. Мальчишка поднял глаза.
— Кто это?
— Дед.
— Дед?
— Дедушка. Мой дедушка.
Поттер переводил полный изумления взгляд с него на фото.
— Ну что? – усмехнулся Макнейр. – Думал, я из драконьего яйца вывелся?
— Нет, — ответил тот, глянув на его Метку. – Думал, из змеиного.
Огрызается, стервец. Макнейр даже не обиделся.
— Между прочим, я тебе жизнь спас.
— Да неужели? – Поттер поставил фото обратно. – И зачем? Чтобы я жил долго и счастливо? Или чтобы отдать Волде…
Макнейр еле успел подскочить и зажать ему рот. Ну что за идиот. Мальчишка, притиснутый к каминной полке, замер, но глаза яростно блестели из-под чёлки.
— Не надо произносить это имя, — мирно сказал Макнейр, убирая руку.
— Боишься? – презрительно спросил Поттер.
— Не боюсь. – Это было правдой. – Просто не надо.
Похоже, спокойный тон только распалял мальчишку.
— Значит, беспокоишься за своего хозяина?
— У меня нет хозяев.
Ещё один выразительный взгляд на Метку. Далась она ему.
— Мне вот интересно, что сказал бы твой дед, узнав, кому ты служишь.
Макнейр нахмурился.
— Не твоего ума дело. И ничего бы он не сказал.
— Значит, сам был палачом и грязным уби…
На этот раз Макнейр, не осторожничая, поймал его за горло. Вполсилы, но такому дохляку хватило.
— А вот за это я выбью тебе все зубы и заставлю проглотить по одному, — пригрозил он, стиснув пальцы чуть сильнее. Поттер побледнел, но ни пытался ни вырываться, ни умолять. Макнейр выпустил его.
— Брысь наверх.
Спиной он ощутил ненавидящий взгляд, но говорить Поттер ничего не стал. Значит, не совсем идиот. Дверь спальни шарахнула так, что с потолка упало немножко штукатурки. Макнейр рассеянно отряхнулся и взял в руки фотографию. Ласкающим жестом огладил потемневшую от времени бронзовую рамку, словно стирая чужое прикосновение. Он хорошо помнил, как в восьмилетнем возрасте впервые поехал на лето к деду.
…Уолли не имел ни малейшего понятия, куда везёт его автобус, но был рад вырваться из бестолкового Глазго с его вонючим воздухом и шумом. Почему никому больше не мешал этот запах гари и гвалт, от которого резало уши? Он тяжело и молчаливо ненавидел застроенный одинаковыми домами район для рабочих, где жил; ненавидел пропитанную казённым духом школу, где все над ним смеялись, и других детей, которые никогда не брали «недоумка Макнейра» в игру. Не то чтобы ему хотелось. Отец, такой же шумный и бестолковый, как Глазго, с вечными проектами по налаживанию их жизни и со столь же вечной чернотой под ногтями. Его проекты никогда не срабатывали. Мать, чей ласковый и виноватый почему-то взгляд вызывал жалость пополам с раздражением. Уолли чуял, что отец слабее его, что он боится собственного сына. Мать боялась и его, и отца. Этот страх витал в воздухе, подобно мельчайшей угольной пыли, делая и без того невесёлую жизнь невыносимой. Если бы Уолли в свои восемь лет знал значение слова «несчастье», то без колебаний применил бы его к себе. Трясясь в автобусе, он думал: хуже не будет.
После пересадки в небольшом городке, вечером он очутился в Килхух-глен. Сойдя с автобуса, Уолли застыл столбом. До этого он только на открытках видел такую красоту, такой… простор.
— Неужто это мой внук? — пробасил кто-то. Он резко обернулся и увидел седовласого великана в килте, точно сошедшего со страниц книг о героях.
— А с чего вы взяли? – настороженно спросил Уолли. Он не доверял взрослым. Те имели отвратительную привычку трепать его по макушке и обзывать деткой. Старик беззлобно рассмеялся:
— Да разве я Макнейра не узнаю, — он смерил внука пронзительным взглядом и протянул ему руку – не как маленькому, как равному: — Иннес. Но ты зови меня дедом.
Уолли пожал не по-стариковски крепкую руку, впервые чувствуя смутное удовольствие от того, как прозвучала его фамилия. Дед кивнул и поманил за собой. Он не стал помогать Уолли с багажом, и это тоже было приятно.
— Ты здесь живёшь?
— Нет, — Иннес опять улыбнулся. – Пошли, сам всё увидишь.
В дом Уолли влюбился сразу и навсегда. В тишину, нарушаемую лишь свистом ветра в каминной трубе, в чистый воздух; в полное несуетного достоинства молчание гор, в шелест красноватого вереска на пустошах… Всю ночь он не мог заснуть, а за завтраком спросил:
— Почему мы живём не здесь?
— Так решил твой отец. Мы не очень-то ладим, понимаешь.
Уолли кивнул. Он только этим летом узнал, что у него есть дед.
— А что, — продолжал тот, — в городе нынче совсем плохо?
Уолли не имел привычки жаловаться, но как-то незаметно выложил всё. Дед молча – редкость среди взрослых! – слушал. Когда речь пошла о школе, скучных уроках и одноклассниках, которые называли его не иначе как «дубина Уолли», дед внезапно перебил:
— Чушь. Сами они недоумки.
— Но я и правда плохо понимаю то, что объясняет учитель, — со стыдом признался Уолли.
— Чушь, — повторил Иннес. – Просто у тебя другая наука.
— Другая? Какая же?
Вместо ответа он неуловимым движением вытащил странного вида нож. Почему-то сразу было ясно: эта вещь не для чистки картошки. Уолли удивлённо посмотрел на деда; тот улыбнулся одними глазами, и нож… затанцевал. Лезвие порхало, плыло, струилось меж пальцев, взлетало в воздух и возвращалось обратно, словно притянутое магнитом. Иногда казалось, что сам нож неподвижен, а рука пляшет вокруг него. Уолли следил, не мигая. Ничего более красивого и волшебного ему видеть не доводилось. В конце нож встал вертикально, упираясь острейшим кончиком в подушечку выставленного указательного пальца. Миг равновесия, и палец чуть приподнялся; нож медленно, словно нехотя скользнул по нему тупой гранью и устроился на раскрытой ладони. Усмирённый. Спящий. Живой.
— Ну как?
Уолли смог только кивнуть.
– Попробуй.
— Так же???
— Нет, — смешок, – для начала просто подержи его.
Янтарная рукоять легла в руку приятной тяжестью. Уолли сжал пальцы и, не дыша, поднёс лезвие к лицу. Из полоски светлой стали на него глянули синие глаза – отражение, конечно, но на миг показалось, что он лицом к лицу с незнакомцем. С кем-то, кто знает и умеет больше него. И такая же пронзительная мудрая синева плескалась во взгляде сидящего напротив деда.
— Нравится? – серьёзно спросил он.
— Да.
— Учиться будем?
— Будем…
На фото дед до смешного смахивал на Дамблдора, разве что одет не в бабское платье и борода коротко острижена. Может, поэтому Поттер так взъерепенился. Как он сказал? Палач и убийца. Тут Макнейр припомнил, как вернулся от деда домой. Впервые в жизни ему хотелось говорить с родителями, рассказывать о лете безостановочно. Но когда он в очередной раз упомянул деда, отец устроил жуткий скандал и заявил, что не желает слышать в своём доме имя чёртова свихнутого маньяка. Так и сказал. И прибавил, что больше сын туда не поедет. «Посмотрим, — сказал Уолли. – Посмотрим».
Поехал, конечно. А в лето перед Хогвартсом дед подарил ему настоящий «взрослый» нож. Отмечать они поехали в город, там и сфотографировались. На фото рядом с дедом стоял угрюмый подросток, упрямо склонив лобастую всклокоченную голову. Макнейр усмехнулся. Смешной он был – нескладный, тощий детёныш. Но кусачий, сразу видно. Хм, кого-то напоминает. Не стоило, наверно, набрасываться на Поттера, дед бы не одобрил. Хотя тот сам напросился. Пусть не забывается. Он поставил фото на полку и заглянул в камин. Всё равно с утра уже извозился, так может, и камин заодно почистить?
*
Через два часа, заляпанный сажей и пеплом, беспрестанно чихающий Макнейр поднялся наверх, мечтая принять душ. Поттер валялся на кровати; при его появлении сел, настороженно следя за каждым движением. Макнейр на ощупь добыл себе свежее полотенце, а грязную одежду засунул в короб, стоящий на дне шкафа. С кровати долетел сдавленный кашель. Уже в душе Макнейр запоздало сообразил: Поттер был не в курсе, что килт носят без нижнего белья.
Выйдя к обеду, Поттер смотрел в пол, но при этом умудрился налететь на табурет. Дважды. Кто бы там что не думал о Макнейре, тугодумом он не был. По крайней мере, не во всём. Понаблюдав за Поттером, он пошёл на хитрость: ставя на стол кофе, как бы невзначай наклонился и принюхался к мальчишке. То есть, мальчишкой его, пожалуй, называть не следовало. Обострённое обоняние щекотнул терпкий знакомый запах, слабый, но несомненный. Ещё не взрослый зверь, но уже не детёныш. Что называется, «в поре».
Может, показалось? Макнейр принялся за кофе, попутно разглядывая Поттера. Тот ёрзал под его взглядом и явно хотел сбежать. Выдержал он недолго; буркнул «Я пошёл» и быстро вышел.
Макнейр задумчиво кивнул, успев заметить проступивший на его скулах румянец. Нет, не показалось. И что с того? Да ничего. Абсолютно ничего.