========== Пролог ==========
Маленький мальчик сидел на полу, цепляясь своими крохотными ладошками за руку женщины, никак не реагирующей на все призывы ребенка ответить.
Ярко-голубые глаза блестели соленой влагой, бегущей по бледным щечкам, концентрируясь на подбородке перед тем, как раствориться в хлопковой материи легкой светло-бирюзовой пижамы.
Охрипший голосок продолжал звать маму, сопровождая каждое произнесенное слово громким всхлипом рыдания, но она не отвечала.
Ему было очень страшно и безумно холодно.
Короткие штанишки пропитались липкой алой влагой, но он и не думал сдвинуться с места – хватаясь дрожавшими пальчиками за холодную руку матери, мальчик прижимался к бездыханному телу, ножками взбивая розовую пену на поверхности большой лужи крови.
Он просил, звал и умолял ее открыть глаза, но она спала так крепко…
– Иоанн*, Владыка вызывает тебя к себе, – материализуясь из белоснежного пышного облака, проговорил Филлип, мягко ступая по полупрозрачной дымке, приближаясь к другу.
– Спасибо, – кивнул зеленоглазый молодой человек, поправляя ярко-рыжие волосы, никак не желающие слушаться длинные бледные пальцы, приводя в относительный порядок свой внешний вид перед встречей с Верховным.
– Думаю, сегодня ты получишь свое первое задание, друг, – улыбнулся кудрявый Хранитель, опуская ладонь на плечо Иоанна, концентрируя на кончиках пальцев тепло поддержки и веры.
– Я так давно этого ждал, – ответил рыжий, расправляя несуществующие складки на серо-голубой мантии, желая выглядеть подобающим образом на аудиенции. – Так давно… – прошептал он, растворяясь в облаке, отправляясь на высший седьмой уровень.
И, хотя Иоанн выглядел не больше, чем лет на двадцать, он был прав.
Отметив свое пятисотлетие, Хранитель ожидал момента, когда ему, наконец, доверят чью-то душу, но Владыка не спешил, оставляя своему единственному сыну еще несколько десятилетий на трепетное ожидание Великого Дня.
– Иоанн, – не оборачиваясь, поприветствовал своего отпрыска Верховный, продолжая всматриваться в гладь воды в огромной чаше, длинными пальцами оглаживая золотой борт.
– Вы звали меня? – конечно, зеленоглазый Хранитель мог позволить себе обратиться к отцу по имени и на «ты», но портить столь важное событие необоснованной фамильярностью рыжий не стал.
– Да, сын, – ответил Владыка, подзывая его к себе. – Этот день настал, мой мальчик, сегодня я передаю тебе в хранение твою первую душу, – говорил мужчина, указывая на размытое изображение на поверхности Чаши, мелкой рябью расходившуюся картинку плачущего горькими слезами малыша, лет пяти от роду, дрожавшими ручками вцепившегося в ночную рубашку бездыханной женщины. – Отец зарезал его мать прямо у него глазах, Иоанн, – пояснил Верховный, круговым движением ладони скользя по водной глади против часовой стрелки, отматывая время назад, чтобы показать отпрыску случившуюся трагедию. – Его душа треснула, и ты должен спасти ее…
Владыка уже ушел, а зеленоглазый Хранитель все продолжал стоять возле Чаши Потерянных Душ, не смея отвести взгляда от черноволосого малыша, так громко кричавшего и выкручивающегося в руках полицейского, не желая покидать родного дома и свою маму, даже не подозревая о том, что больше никогда ее не увидит.
Иоанн еще долго стоял у золотого сосуда, наблюдая за голубоглазым мальчиком, отмытым и накормленным, переодетым в чистую пижаму и отправленным спать в небольшую комнату в доме его тети, но никак не желающим закрывать глаза, продолжая горько плакать, растирая по бледным щекам соленые влажные дорожки.
В последний раз взглянув на ребенка, глубоко вздохнув и сконцентрировавшись, Хранитель опустил руку в Чашу, переносясь в крохотную темную комнату.
Легкая дымка серебристого тумана наполнила небольшую спальню, переливаясь в лунном свете, расстилаясь по полу и клубясь в прохладном ночном воздухе, принимая очертания высокого рыжеволосого молодого человека в серо-голубой мантии, появившегося так неожиданно перед удивленным взглядом голубых глаз мальчика, приближаясь к нему.
– Привет, – улыбнулся рыжий, присаживаясь на корточки перед кроватью малыша, наклоняя голову, чтобы заглянуть в заплаканные покрасневшие глаза. – Как тебя зовут? – спросил он, легким прикосновением ладони к руке ребенка согревая и успокаивая дрожавшее в истерике тельце.
– Мама не разрешает мне говорить с незнакомцами, – вырывая ручку из теплых бледных пальцев, ответил малыш, отодвигаясь от Хранителя на противоположный край кровати, прижимая острые коленки к груди и обхватывая их ладошками.
– Меня зовут Иоанн, – тихо произнес зеленоглазый, замечая, что мокрые дорожки на щеках мальчика начали подсыхать, а блестевшие соленой влагой глаза небесного цвета смотрят на него с интересом и любопытством. – Теперь мы не незнакомцы, – улыбнулся Хранитель, – и ты можешь говорить со мной.
– Ион… Иа… фу, дурацкое имя, – надул губы ребенок, не сумев произнести сложное сочетание звуков.
– Если хочешь, можешь называть меня Йен, – ответил рыжий, радуясь тому, что смог отвлечь мальчика от истерики хотя бы на несколько минут. – А как мне звать тебя? – надеясь на удачу второй попытки, спросил он.
– Микки, – ответил малыш, протягивая Хранителю свою маленькую ручку.
– Красивое имя, – пожимая крохотные пальчики своей горячей ладонью, проговорил зеленоглазый, улыбнувшись.
– А твое все равно дурацкое, – пробормотал Микки, вновь возвращая свою руку на колено.
Tbc…
_______________________________________
* Иэн (Ian; Iain; Eian) — имя гэльского происхождения, шотландский вариант имени Джон/Иван. Восходит к древнееврейскому имени Yochanan (Иоанн). Ирландское значение имени — «бог милостив», значение в иврите — «дар божий».
========== 1. Вопросы ==========
Три недели спустя.
– Йен, а моя мама теперь живет там, где ты? – спросил Микки, разглядывая серебристый шарик, паривший над его ладошками, сложенными ковшиком, пытаясь в завитках полупрозрачной дымки отыскать силуэт какого-то животного или предмета.
– Нет, – ответил Хранитель, взмахом руки преобразуя сферу в руках мальчика в форму жирафа, отмечая восторженный блеск голубых глаз, потухших почти месяц назад, прекрасно зная, что подобное развлечение было любимым у Микки. – Твоя мама живет за границей неба, малыш, а я всего лишь на облаке, – объяснял он, совершая очередное движение пальцами, заставляя «жирафа» спрыгнуть с руки мальчика, и, приземлившись на мягкое покрывало, расхаживать по кровати.
– А облако… оно такое же, как это? – задал свой следующий вопрос ребенок, после продолжительного молчания и одного взгляда на звездное небо, выглядывающее из-за неплотно задернутых штор единственного окна в его комнате.
Микки Милкович временно проживал у своей тети. Выделенная малышу спальня находилась на мансарде ветхого домишки, переполненного жильцами не самого приятного контингента, но выбора у него не было. Суд над его отцом был назначен на следующий вторник, а отдавать мальчика службе защиты до вынесения приговора Мэри отказывалась.
Конечно, Микки не знал этого, ведь вряд ли пятилетний ребенок смог бы понять законодательную систему США; единственное, что знал малыш – пока он должен пожить у тети.
– Да, только намного-намного больше, – улыбнулся Йен, широко разводя руки, будто надеясь показать мальчику, насколько большим может быть облако.
Микки протянул ладошку к «жирафу», желая погладить крохотного серебристого зверька, но, как и во все предыдущие разы, тот от прикосновения лишь развеялся легким туманом.
– А почему ты не падаешь? – голубые глаза смотрели в зеленые с неподдельным интересом, пока маленькие пальчики пытались ухватить последний клуб прозрачной дымки, вновь терпя неудачу.
– Эм… – рыжеволосый замялся, не зная, как ответить любопытному ребенку. – Потому что такие, как я, могут ходить по облакам, – аккуратно подбирая слова, проговорил Хранитель, поднимая руку, чтобы создать для Микки новую игрушку, на этот раз волка.
– И летать, – улыбнулся мальчик, чуть склонив голову, широко зевая, давая понять своему необычному другу, что ему давно бы уже пора спать, – к облакам, – добавил он, потирая уставшие за день глазки и жмурясь.
– Да, – кивнул Йен, поднимаясь с кровати Микки, – тебе пора ложиться, малыш, – тихо проговорил он, подцепляя уголок одеяла вместе с покрывалом, чуть не стряхнув «волка» на пол. – Залезай, – указывая взглядом на образовавшуюся норку, улыбнулся рыжий и, дождавшись, когда ребенок займет необходимое положение, накрыл его.
– Я хотел еще спросить… – едва ворочая языком, почти проваливаясь в сон, но, не желая уступать, проговорил Микки, стараясь отсрочить расставание.
– Завтра, – пообещал Хранитель, заправляя свисающие края одеяла под матрас.
– А ты придешь? – с надеждой в голосе и голубых глазах спросил мальчик, хватаясь за теплую руку Йена.
– Конечно, – заверил его рыжий, сжимая тонкие маленькие пальчики в своей ладони и аккуратно укладывая ручку малыша тому на живот. – Мне пора, – убирая отросшую челку с нахмуренного лобика, произнес зеленоглазый, в последний раз улыбнувшись своему подопечному, создавая облако за своей спиной. – Я оставлю его здесь, пусть охраняет твой сон, – взмахнув рукой, он заставил «волка» взобраться на подушку Микки и улечься возле его головы. – До завтра, – прошептал он, отмечая, что веки мальчика не могут больше оставаться открытыми, и сделал шаг назад, растворяясь в серебристом дыме.
Засыпая, Микки Милкович думал об облаках и небе, пожалуй, впервые за продолжительное время, не вспоминая той роковой ночи.
Но, проснувшись в кромешной тьме с застывшем на губах криком, он не смог сдержать слез, в призрачном тумане рассевшегося от неосторожного движения «волка» рассмотрев силуэт своей мамы, вновь навестившей его во сне.
Йен вернулся на следующий день, как обещал.
Он всегда выполнял обещания, данные своему подопечному.
Поправляя полы серо-голубой мантии, Хранитель подошел к кровати, наблюдая за ребенком, увлеченно что-то царапающим грифелем на пожелтевшем листке бумаги, не решаясь прервать его.
– Смотри, Йен, – протягивая своему другу рисунок, улыбнулся Микки, – это ты на облаках, – пальчиком указывая на неумело воссозданную фигурку человека, стоявшего на большом овальном облаке, объяснил мальчик, – а это я, – опуская ладошку ниже, проговорил он, дотрагиваясь до крохотного силуэта на земле.
– Очень похоже, – садясь рядом, принимая из маленьких ручек рисунок, сказал Хранитель, свободной рукой убирая со лба мальчика мешающие пряди волос.
– Вот и неправда, – нахмурился Микки, рассматривая свои перепачканные пальцы. – У меня нет такого цвета, – указывая на рыжую голову, пробормотал он, поджимая губы.
– А мне нравится, как я смотрюсь с черными волосами, – усмехнулся зеленоглазый, скользя пальцем по шероховатой поверхности листа.
– Я хотел нарисовать тебе крылья, – продолжал говорить мальчик, – но я ни разу их не видел.
– У меня нет крыльев, Микки, – улыбнулся Йен, откладывая рисунок на небольшой столик, стоявший возле кровати. – Я не ангел, – проговорил он, вспоминая мимолетную встречу с указанным персонажем, оставившую на сердце неприятный осадок.
– Но, тогда, как ты летаешь? – нет, пожалуй, Хранитель ошибся. Любимым развлечением Милковича были вовсе не зверьки из тумана, а получение ответов на все новые вопросы, ежевечерне задаваемые любопытным ребенком своему гостю.
– Я просто думаю о месте, где хочу быть, и оказываюсь там, – проговорил он, стараясь не вдаваться в подробности. – Эй, ты чего? – заметив зажмуренные глаза и нахмуренный лоб мальчика, а также сильно сжатые кулачки, поинтересовался рыжеволосый.
– Не получается, – всхлипнул Микки, поднимая веки, позволяя гостю рассмотреть влагу, скопившуюся в уголках небесно-голубых глаз.
– Что не получается?
– Полететь, – ответил ребенок, шмыгая носом. – Я подумал о маме, но не смог полететь к ней, – и первая слезинка покатилась по щечке.
– Малыш, – поддавшись порыву, придвигаясь ближе и обнимая плачущего Микки за плечи, прошептал Йен, стирая влагу с детского личика, – так умеют только такие, как я, – попытался объяснить он, но Милкович лишь тихо всхлипывал на каждое слово.
– Тогда ты подумай о ней, и мы вместе полетим? – Хранитель был не готов к подобному разговору.
– Нет, – выдохнул он, отводя взгляд от блестевших слезами голубых глаз, смотревших на него с мольбой. – Я не могу, Микки, – не желая отказывать мальчику, но и не имея права соглашаться, прошептал рыжий, – мне нельзя летать за границу неба, – соврал он, не желая давать ложных надежд, с болью в сердце отмечая на лице малыша обиду и разочарование.
Чувствуя первый удар крохотного кулачка в грудь.
– Ты плохой ангел, – две мокрые дорожки блестели на щечках ребенка, отчаянно наносившего все новые удары своему гостю, громко всхлипывая при каждом произносимом слове. – Ты не хочешь отнести меня к маме, – рыдал Микки, теряя силы, уже не так рьяно избивая твердую грудь Хранителя, спустя еще пару ударов окончательно прекращая бесполезное занятие, маленькими пальчиками хватаясь за мантию зеленоглазого и прижимаясь к нему, пропитывая мягкую ткань соленой влагой.
– Микки… – Йен не знал, что сказать. Чуть приподнимая ребенка и усаживая к себе на колени, он крепко обнял его, прижимая ладонь к его спине, концентрируя на коже тепло в попытках усмирить истерику, вторую же руку размещая на голове малыша, зарываясь пальцами в спутанные черные волосы.
– Я хочу к маме, – тихо прошептал Микки, шмыгая носом, успокаиваясь под теплыми ласковыми прикосновениями, прижимаясь к своему необычному другу, уже сожалея о сказанных словах, думая о том, что Йен намного лучше любого из ангелов. – Я очень-очень-очень скучаю по ней, – осушая кожу щечек о серо-голубое одеяние рыжего, проговорил он, наконец, ровным голосом, но неизмеримая тоска и дикая грусть в нем не могли не заставить сердце зеленоглазого вздрогнуть.
– Знаю, малыш, – тихо произнес Хранитель, – знаю…
Микки так и уснул в объятиях Йена, продолжающего гладить его по голове, тихо шепча в полумрак небольшой спальни извинения за отказ и обещания сделать все, чтобы мальчик больше никогда не плакал.
Гость оставил своего подопечного лишь под утро. Растворяясь в серебристой дымке, мерцающей в первых лучах восходящего солнца, Хранитель в последний раз посмотрел на спящего ребенка и вновь задался вопросом, беспокоившим его мысли уже три недели.
Неужели, у такого светлого создания могла треснуть душа?
Tbc…
========== 2. Смех и слезы ==========
Год спустя.
– Микки, подожди! – кричал Йен, переходя на бег, пытаясь поспеть за ребенком, быстро семенившим своими маленькими ножками, по щиколотку утопающими в сочной зеленой траве, направляясь к огромному дереву в самом центре большой поляны посреди парка, желая снова залезть на любимые качели, сооруженные каким-то умельцем из автомобильного колеса и пары веревок.
– Йен, Йен, ты должен раскачать меня сильно-сильно, как вчера, – забираясь на покрышку, устраиваясь удобно в отверстии попой, а руками крепко сжимая толстые веревки, просил мальчик, нетерпеливо дергая ногами в попытках самостоятельно сдвинуться с места.
– Чтобы потом ты опять расплакался от того, что тебе стало страшно? – улыбнулся Хранитель, наконец, подходя к Милковичу, начиная медленно раскачивать самодельную качель, разочарованно отмечая вмиг изменившееся выражение лица своего подопечного: горевшие азартом и предвкушением глаза потухли, а еще недавно улыбающиеся губы сжались в тонкую линию, не сумев скрыть обиды своего обладателя.
– Я не плакал, – насупился Микки, маленькими ладошками пытаясь отцепить крепко сжимающие канат длинные тонкие пальцы своего друга, не желая больше принимать от него помощь. – Я уже большой и не плакаю, – проговорил ребенок, наконец, справившись с рукой Хранителя, отказываясь признавать правдивость сказанных рыжим слов и вспоминать о вчерашнем инциденте, закончившемся непродолжительной истерикой.