Гражданская война в России породила десятки ярких региональных и местных лидеров — красных и белых военачальников, вождей крестьянских и национальных движений. Их роль в неожиданных поворотах событий, не раз резко менявших ход боевых действий на фронтах, трудно переоценить.
Филипп Миронов, Борис Думенко, Семен Буденный, Епифан Ковтюх, Василий Блюхер, Ефим Щетинкин у красных, Антон Туркул, Владимир Каппель, Анатолий Пепеляев, Павел Кудинов у белых успешно сражались с превосходящими силами неприятеля. Нестор Махно, командующие тамбовскими повстанцами Александр Антонов и Георгий Плужников, руководители Западно-Сибирского восстания 1921 года Семен Токарев и Василий Желтовский были настоящими самородками, способными поднять жителей деревни на неравную борьбу с несправедливой и антикрестьянской властью, вдохновить и повести за собой в сражения многотысячные массы людей.
Василий Чапаев занимает среди командиров Гражданской войны исключительное место. Он не просто яркая историческая фигура, представляющая интерес для профессиональных исследователей и историков-любителей. Чапаев превратился в один из символов и мифов национальной истории. Живой и яркий человек стал легендой, образом национального сознания. Сначала волей обстоятельств и усилиями бывших соратников, писателей и кинематографистов полевой командир превратился в одного из ключевых творцов победы Красной армии в Гражданской войне и постепенно стал жить собственной жизнью, представления о которой мало зависят от исторических событий, изысканий специалистов и новых фактов из биографии героя.
Один из мифов пропаганды о герое Гражданской войны и победителе бесчисленных врагов на фронте и в тылу эволюционировал в «васильиваныча», персонажа фольклора и повседневного самосознания, отражающего особенности отечественного восприятия истории. В этом секрет успеха фильмов и книг, богатых неожиданными — вплоть до абсурда — версиями жизни и гибели Чапаева.
Новые и старые легенды часто пересекаются: начальник вспыльчив, но честен и справедлив, к погибающим вовремя приходит спасительное подкрепление, а смерть героя порождает загадки и новые мифы. В бесконечных анекдотах, байках и сказаниях «васильиваныч» и его ближайшее окружение могут представать недалекими и даже смешными, но этот смех за редким исключением добродушен: люди подтрунивают над «Чапаем», «Петькой» и «Анкой» как над своими приятелями или старыми знакомыми.
Последние четверть века породили целый пласт исторической и псевдоисторической литературы о герое Гражданской войны. Но и сейчас, спустя почти 100 лет после гибели Василия Ивановича Чапаева, историкам и публицистам не удалось создать целостный и объективный образ яркой личности, жившей в трагическую и противоречивую эпоху войн и революций. Бороться с фольклором и мифами и пытаться опровергнуть их с помощью новых исторических источников и неизвестных воспоминаний — не самое благодарное занятие. Можно встретить неприятие общества, для которого легенда привлекательнее реальности, и даже услышать эпитеты вроде «мрази конченые». Настоящий, невыдуманный Чапаев интереснее традиционных представлений и сложившихся мифов и легенд. Поэтому биография героя будет вызывать постоянный интерес исследователей, любителей истории и обычных читателей, которые, надеюсь, не исчезнут с распространением электронных носителей информации и виртуальных развлечений.
Вокруг происхождения Василия Чапаева ходит немало легенд: многие города и деревни хотели бы объявить легендарного героя своим земляком и греться в лучах его славы, привлекая туристов его именем или, как любят говорить в последние годы, брендом «Родина Чапая». Тем более что сам герой окружал историю своего появления на свет ореолом таинственности. Известно, что он любил рассказывать своим знакомым легенду о своем «благородном» происхождении: якобы он родился от случайной связи дочери казанского губернатора и цыгана. Губернаторская дочь впоследствии умерла при родах. За право называться местом рождения Чапаева соперничали сразу несколько населенных пунктов, где в разное время жил будущий герой Гражданской войны: Балаково в Саратовской области, Пугачев (бывший Николаевск), несколько сел в Чувашии, неподалеку от Чебоксар. Жители каждого населенного пункта приводят свои доказательства. Обитатели окрестностей Чебоксар утверждают, что именно в их местном диалекте слово «цепляй» преобразовалось в «чепай», которое стало основой для фамилии семьи героя. Балаковцы напоминают, что именно в их город (до 1911 года — село в Самарской губернии) переехали родители Чапаева и он окончил здесь три класса церковно-приходской школы. Пугачевцы, в свою очередь, настаивают, что в городе и его окрестностях Чапаев прожил бóльшую часть своей недолгой жизни, продолжавшейся всего 32 года.
Эти споры могут длиться бесконечно, но архивные документы четко зафиксировали место рождения Чапаева. В 1934 году комсомольцы нашли в местном архиве метрические книги чебоксарских церквей. В документах Вознесенской церкви за 1887 год значилось: имя родившегося — «Василий»; месяц и день рождения — «генварь, 28»; месяц и день крещения — «генварь, 30»; звание, имя, отчество и фамилия родителей и какого вероисповедания — «Чебоксарского уезда деревни Будайки крестьянинь Иванъ Степановъ и законная жена его Екатерина Семенова, оба православнаго вероисповедания».
Правнучка легендарного командира Евгения Чапаева утверждала, что ее дед родился раньше срока, после семи месяцев беременности. Родители, у которых умерли четверо детей из девяти, не слишком надеялись, что слабый младенец выживет. Однако мать сберегла новорожденного Василия, связав для него подобие современного теплого конверта — большую шерстяную варежку. Для купания Васи отец, зарабатывавший на жизнь плотницким ремеслом, выстрогал небольшое корыто. Младенец благополучно пережил весну и лето, Иван и Екатерина облегченно вздохнули: еще один сын — это дополнительные рабочие руки, так необходимые в крестьянской семье. Предки Чапаева жили в деревне Будайке, предместье Чебоксар, основанном по распоряжению Ивана Грозного в 1555 году на месте чувашского поселения.
Будайка была воплощением несправедливости, допущенной при отмене крепостного права: крестьяне перестали быть помещичьей собственностью, но при этом получили мизерные наделы земли, не обеспечивавшие элементарного выживания многочисленных семейств. Под наделы выделили 46 десятин самой низкокачественной земли. Нередко многодетные семьи в восемь-десять человек вынуждены были довольствоваться плодами урожая с одной-полутора десятин земли. Ивану Чапаеву, отцу нашего героя, еще «повезло»: он располагал целыми двумя десятинами суглинка, дававшего скудный урожай, недостаточный, чтобы прокормить растущую семью.
Несмотря на небольшой надел и бедность, Иван Чапаев пользовался признанием односельчан: невысокого роста и плотного телосложения, он отличался огромной физической силой. Однажды на спор поднял на глазах изумленных земляков корову и держал ее в воздухе несколько мгновений, за что выиграл четверть (примерно три литра) первача. Но выпил лишь немного, чтобы сбросить напряжение. Остальное оставил на обмен: может пригодиться голодной зимой. Авторитет Ивана держался не только на уважении перед его физической силой: люди помнили его отца — Степана Гаврилова. Чтобы прокормить семью, Степану приходилось заниматься извозом и бондарным делом, сплавом леса. Степан был мужественным, честным и прямым человеком и заслужил уважение односельчан. В 34 года его избрали мирским старостой деревни. На этой должности молодой по деревенским меркам человек (обычно старостами становились мужчины более солидного возраста) упорно защищал права односельчан на угодья для выпаса скота и лесные участки, необходимые для строительства и заготовки топлива. Местная помещица, сохранявшая власть над крестьянами до выкупа ими наделов, была недовольна активностью старосты и подала на него жалобу. Чебоксарский мировой посредник между помещиками и крестьянами Дмитрий Леонтьев в марте 1862 года отклонил ее жалобу, но уже в августе сместил Степана Гаврилова, «удостоверившись лично в справедливости» требований помещицы и за якобы «неисправное» исполнение им «своих служебных обязанностей». Несмотря на это, Степан Гаврилов первым из односельчан рассчитался по выкупным платежам и весной 1865 года вышел из временнообязанного состояния, завоевав полную личную свободу от воли барыни.
Земляков история с отстранением и быстрый выход Степана из числа временнообязанных никак не смутили, и они сохранили уважение к нему. Причина отстранения была трагикомической. Если верить Евгении Чапаевой, изучавшей родословную своей семьи, Степану поручили перевозку икон и другой церковной утвари. По пути на сельской ухабистой дороге Степан не заметил, что несколько икон провалились в щели телеги и остались лежать в расхлябанных колеях и придорожных канавах. Возможно, дед Чапаев заметил бы пропажу по приезде к месту назначения и исправил оплошность, но как нарочно буквально по пятам за ним следовал деревенский батюшка, который и возмутился небрежностью крестьянина. Возбудили дело о богохульстве и глумлении над святынями, Степана судили и приговорили к заключению в тюремном замке. Насколько длительным было заключение, сейчас выяснить трудно, но, отбыв наказание, Гаврилов вернулся домой и снова занялся общественной деятельностью.
В 1874 году, в период окончательного размежевания крестьянских наделов Будайки от дворянских угодий, Степана Гаврилова выбрали доверенным лицом от общества. В тот же год ушла из жизни жена Степана Ирина Никитина. Нужда и голод во время пребывания мужа в заключении, тяжелая работа по хозяйству без кормильца и главного работника подорвали ее здоровье. В 1886 году Степан, которому было уже 58 лет, снова женился. Его избранницей стала женщина, почти на 20 лет моложе, вдова-чувашка Прасковья Федорова, воспитывавшая двоих детей: дочь Наталью семи лет и четырехлетнего сына Андрея. Женитьба русского крестьянина на чувашке не была чем-то из ряда вон выходящим. Двунациональные и двуязычные семьи в Поволжье встречались часто, особенно в регионах с пестрым этническим составом, одним из них как раз был Чебоксарский уезд, где русские соседствовали с чувашами, татарами и другими народами Поволжья.
Будучи на разных выборных должностях, Степан Гаврилов защищал односельчан от попыток помещиков и местных чиновников продать за долги по выкупным платежам их скудное имущество, сохранявшее крестьянской семье шансы на выживание: единственную корову или лошадь, телегу или инструменты для сплава, которым жители Будайки промышляли, чтобы прокормить семью. Справедливость и честность Степана, у которого общественная копейка никогда не прилипала к рукам, передалась и сыну.
Степан Гаврилов погиб в 1891 году. Во время сплава он заметил, что его товарищ соскользнул с плота в холодную осеннюю воду. Несмотря на солидный возраст, дед Чапаева немедленно бросился на помощь. Более молодой сплавщик сумел выбраться, а Степана течением утащило под бревна, и он утонул. Повторно овдовевшая Прасковья Федорова через год покинула Будайки.
Катерина любила и очень ценила своего мужа. Привлекательный, справедливый, исключительно честный, сильный и мастеровитый. Чтобы заработать на пропитание семьи, Иван занимался многими ремеслами, но больше всего любил плотницкое дело.
Иван Степанович Чепаев (Чапаев) говорил, что происхождения их фамилии он точно не знал, но предполагал, что она возникла как прозвище Степана Гаврилова. Отец часто подрабатывал выгрузкой сплавлявшегося по Волге леса и других тяжеловесных грузов на чебоксарской пристани. И частенько прикрикивал: «Чепай!» — то есть «цепляй» или «зацепляй». Уличное прозвище Чепай постепенно прилипло к Степану, а затем превратилось в фамилию.
Впервые в официальных документах фамилия Чепаев появилась 14 августа 1884 года в метрической книге Вознесенской церкви города Чебоксары при регистрации рождения Андрея, второго сына в семье Ивана Степановича и Екатерины Семеновны Чепаевых. У нашего героя было трое братьев — старшие Михаил и Андрей и младший Григорий — и сестра Анна.
Жизнь в бедной крестьянской семье была трудной, родителям приходилось много трудиться, чтобы накормить детей и престарелых родителей, а сами дети, особенно старшие, стремились помогать родителям и дома, и в поле, и на подсобных промыслах. Особенно тяжело было в 1891 году, когда голод охватил бóльшую часть уездов Поволжья, где традиционно выращивали зерно на продажу. Из-за большого масштаба голода и неповоротливости уездной и губернской администрации на тяжелейшую ситуацию внимание обратили с большим опозданием, когда крестьяне вынуждены были бросить дома и просить подаяния в окрестных губерниях. Жертвами голода тогда стали, по разным оценкам, от четырехсот до шестисот тысяч человек. Владимир Галактионович Короленко, известный русский писатель и общественный деятель, описывал положение крестьян в соседней Нижегородской губернии: «Нищая семья осчастливлена ссудой в двадцать восемь фунтов. Этого хватает на неделю, в остальное время приходится все-таки побираться… — Мы-то уж как бы нибудь… — говорит женщина… Говорит она как-то странно, как будто не может уже удержаться, но вместе прибавляет шагу и идет так быстро, что нам трудно поспевать за нею… — По два дня и то не евши… Да, вишь, девочка-те гонит. “Добейся, а ты, мама, добейся”… Этто чего надумала, — продолжает она: — “Зарой, говорит, меня, мама, в земельку”. Господи! — “Что ты, — я говорю, — милая моя, нешто живых-те в земельку зарывают?..” — “А ты меня зарой”, — говорит… И то… Кабы такая вера: легла бы и с девочкой в землю-те, право, легла бы…»
Эта и многие другие зарисовки великого русского гуманиста потрясают воображение и вызывают слезы сочувствия. Но никто, в том числе и Короленко, умерший в августе 1921 года, тогда не мог помыслить, что спустя 30 лет, в 1921–1922 годах, тяжелая засуха, усугубленная рецидивами политики военного коммунизма и стремлением губернских властей и органов Наркомпрода добрать несданную из-за недорода прошлых лет продразверстку, приведет к страшной трагедии, жертвами которой станут от четырех до пяти миллионов человек. Семья Чепаевых, пережившая и голод 1891 года, и последствия недородов на рубеже XIX–XX веков, во время голода в Поволжье потеряла главу семьи — Ивана Степановича.
Иван Степанович стремился привить детям любовь к плотницкому ремеслу, работе по дереву. Прокормиться за счет огорода и мелкой живности (коровы у Чепаевых не было) не удавалось, и глава семейства вынужден был браться за любую работу: построить дом или баню, срубить наличник, поправить покосившийся или поставить новый забор. К работе отец привлекал старших сыновей Михаила и Андрея, которые вскоре стали ему полноценными помощниками.
Маленький Вася также помогал отцу: подавал необходимый инструмент, подносил небольшую деталь, поддерживал стойку или стропила. Василию такая работа вскоре надоедала, и он старался стащить у отца обрезок доски и выпилить себе саблю, кинжал или даже револьвер либо винтовку, с которыми играл с другими детьми в казаков-разбойников. Отец таких занятий не поощрял, считая их баловством, и если заставал Васю за изготовлением очередного оружия, наказывал сурово. Сын обиженно сопел, но пощады не просил, терпел боль и обиду, стискивая зубы. И… выпиливал свои сабли и ружья снова и снова.
Иван Степанович сердился, снова наказывал непослушного сына, но в глубине души гордился его исключительным упорством. Это упорство и стремление верховодить в мальчишеских играх отмечали многие земляки будущего героя двух войн. Семья Чепаевых прожила в Чебоксарах до 1897 года.
Несколько лет, прошедших после большого голода, окончательно рассеяли надежды на благополучную жизнь. Работы у Ивана Чепаева почти не было, да и та, что была, оплачивалась плохо, заработка едва хватало на харчи самому работнику, и домой умелый плотник приносил совсем мало. Семья постепенно нищала. Иван понял, что на нынешнем месте, на неплодородной полоске земли ждать сносной жизни не приходится, и решил переехать ниже по Волге, в более плодородные и сытные места, где было легче прокормиться с земли и найти приработок у местных крестьян и купцов. Посовещавшись с односельчанами, Иван решил отправиться в славившееся своей хлебной торговлей село Балаково в Самарской губернии (городом оно стало только в 1911 году), а потом при благоприятной ситуации перебраться в расположенный неподалеку Саратов. Ждать было нечего, а там были иные города, иные селения, иная жизнь.
Расставание с земляками было трудным: крестьянину нелегко оставить родной клочок земли, работа на котором была не просто трудом ради пропитания, а смыслом существования миллионов людей. Собственная земля была для жителей российской деревни заветной мечтой. Но нужда заставляла двинуться в путь — иначе семья не выживет. Горько плакала жена, прощаясь с односельчанами, вместе с ней плакала Аннушка, примолкли обычно веселые и громогласные сыновья. И только могучий Иван Степанович уговаривал жену собираться и поскорее покинуть голодную родину: «Плоше не будет, потому что не бывает. Попробуем пожить где-нибудь, небось посытнее будет. Вернуться всегда сможем». Вера в себя и свою счастливую звезду была свойственна отцу Чапаева, эту уверенность в своей силе и правоте он передал и сыну.
Дорога была долгой и тяжелой. У Чепаевых не было ни запаса продуктов, ни сбережений, способных поддержать многочисленное семейство в пути. Взрослые и дети голодали, бабушка и дед Василия по материнской линии в дороге умерли.
Избу Иван накануне отъезда уступил односельчанину Алексею Стурикову. Затем дом не раз переходил от одного владельца к другому, пока не был перевезен в мемориал нашего героя — в сквер Чапаева в Чебоксарах. При создании музея дом реставрировали. Сейчас, как утверждают сотрудники музея, он приведен в тот же вид, каким был при рождении Василия Ивановича, в нем размещена посвященная ему экспозиция, воссоздана типичная обстановка русских крестьянских изб конца XIX века. При создании экспозиции были использованы вещи дальних родственников В. И. Чапаева, а также жителей Будайки и других деревень.
Брат отца Чапаева, Алексей Степанович Чепаев, не решился покинуть родную деревню и остался со своей семьей в Будайке. Вместе с женой Анной Федоровной работал на местных купцов и лесопромышленников, получая скудный заработок, без которого пришлось бы и вовсе жить впроголодь. В 1913 году Алексей Чепаев с семьей решил попытать счастья и записался в переселенцы. Масштабная программа выделения крестьянских земель из общины, их закрепления в собственность начала действовать с конца 1906 года по инициативе председателя Совета министров Российской империи Петра Столыпина. Переселение и передача земли в собственность преследовали две ключевые цели: ликвидировать аграрное перенаселение и недостаток земли в районах традиционного земледелия и создать многочисленный класс частных владельцев земли, заинтересованных в эффективном современном хозяйствовании на ней и прочной стабильной власти. В 1906–1916 годах в отдаленные районы Зауралья и Сибири и в нынешний Казахстан переселились более трех миллионов крестьян мужского пола. Зажиточных крестьян среди переселенцев было не так много, в основном за лучшей долей устремились те, кто усердно трудился на своей земле и надеялся создать крепкое хозяйство на новых просторных угодьях. Были среди переселенцев и те, кто надеялся переехать за счет государства на новое место, получить казенное пособие и затем устроиться на работу, не связанную с обработкой земли. Семья Алексея Чепаева взяла с собой в «столыпинский вагон» несколько корзин с вещами и домашней утварью, сундук, два хомута, плуг, пять кадушек и самовар. После этого наследников Степана Гаврилова в Будайке не осталось.
Переезд в Балаково изменил жизнь семьи Чепаевых к лучшему. В большом торговом селе постоянно требовались рабочие руки, там можно было заработать достойные деньги за свой труд. Некоторые его товарищи и старший сын Михаил уже жили и работали в Балакове и хвалили это место: дескать, работа там сама просится в руки.
Географ Иван Николаевич Сырнев писал: «Верст на 6 ниже Широкого Буерака на левом берегу Волги расположена “пшеничная столица”, богатое и многолюдное село Балаково…» По данным переписи населения Российской империи, проведенной незадолго до переезда семьи Чепаевых — в январе 1897 года, в Балакове жили 18 тысяч 926 человек, подавляющее большинство жителей — почти 16 тысяч — были иногородними, уроженцами других мест. Коренных (приписных) жителей насчитывалось около трех тысяч.
Больше половины населения числились крестьянами, но землепашеством, садоводством или животноводством они всерьез не занимались. Собственным хлебом на балаковском рынке торговали около ста дворов, которые в большом количестве продавали также бахчевые и картофель. В торговом селе и без того работы хватало. Здесь поднеси, там перевези, того обслужи, тому продай, этому сдай в доме угол или комнату под жилье или лабаз. Торговлей или иной профессиональной и предпринимательской деятельностью занималось три четверти мужского населения. Даже после постройки железной дороги Покровск (ныне Энгельс) — Николаевск, оттянувшей существенную долю потока зерна, Балаково оставалось одним из крупнейших хлеботорговых центров Поволжья. В селе была организована хлебная биржа, которая установила контроль за продажей зерна: если до ее появления оно продавалось где и как угодно, то теперь в строго отведенных местах и в указанное время.
По данным, опубликованным в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, «служа центром, стягивающим 11 млн. пудов пшеницы, Балаково обязано доставлять этой местности все необходимое для жизни и производства; здесь сосредоточивается и лесная торговля и продажа всех товаров, идущих в степь».
К концу XIX века в селе появился еще один заводик (помимо салотопенного и кирпичного) — чугунолитейный. Открытый в 1883 году крестьянином Федором Блиновым, будущим изобретателем первого в мире гусеничного трактора, завод производил и ремонтировал сельскохозяйственные орудия и технику: конные молотилки, железные плуги и другие предметы крестьянского труда.
Еще один завод в 1899 году создали братья Мамины. В небольших мастерских промышленники наладили производство работавших на нефти дизельных двигателей мощностью от трех-пяти до сорока лошадиных сил. Завод быстро развивался, и с появлением к 1914 году еще двух цехов стал главным балаковским промышленным предприятием. На нем устроился работать старший сын Чепаевых Михаил.
Чапаевы на новом месте встретились и с новыми трудностями. Работу оказалось найти не так просто: в село, пользовавшееся славой богатого и сытного, стягивались тысячи нуждавшихся в заработке и пропитании людей. Чапаевы после переезда сняли небольшую комнату в нижнем этаже дома, принадлежавшего местному портному Шуйскову. Берегли каждый грош, первое время ходили в домотканой одежде и лаптях, вызывая сочувственные вздохи даже среди местной бедноты. Тем не менее жизнь постепенно налаживалась: Иван Степанович нашел работу плотника и столяра; Андрей, хотя и не имел постоянного места, но регулярно находил временную работу. Дочь Анна быстро заслужила славу хорошей кружевницы и вышивальщицы и получала заказы. Скопив немного денег, Иван Степанович купил в Сиротской слободе, или Бодровке, половину избы.
Дома оставались двое младших детей и Екатерина Семеновна. Сыновья вместе с матерью вели хозяйство: присматривали за скотиной и птицей, старательно возделывали огород. Когда Васе исполнилось 11 лет, отец стал брать его подручным на заработки, приучая к ремеслу. Жизнь входила в размеренную колею, Чепаевы становились одними из многочисленных балаковских обывателей. Однажды жившая по соседству семья священника пригласила Ивана Степановича и Екатерину Семеновну в гости. В разговоре за чаем с баранками оказалось, что соседи — дальние родственники сестры Ивана Степановича. Катерина Семеновна искренне обрадовалась: обрести на новом месте родню, да еще, по крестьянским меркам, привилегированную, было большой удачей. Как писал затем в одной из книг о Чапаеве Иван Кутяков, начдив рассказывал ему о «тяжелом детстве» и жаловался, что «остался неучем» и лишь в армии научился грамоте. Но этот рассказ не соответствует действительности.
Священник отец Владимир старался помогать новым родственникам и однажды, прослушав голос Василия, предложил Ивану отдать сына в церковно-приходскую школу, сказав, что у Васи красивый мальчишеский голос, подходящий для церковного хора. Богобоязненная Катерина искренне желала отдать сына в школу, но Иван долго сопротивлялся. И отец не соглашался отдать своего Васю на обучение с проживанием вне дома, отдельно от родителей. Иван был не против школы: нужен хотя бы один грамотный в семье из семи душ, но не хотел платить за обучение. Кроме того, он опасался, что без родительского надзора сын отобьется от рук. Только после настоятельных уверений отца Владимира в строгости порядков в школе и отсутствии платы за учебу Иван отпустил сына учиться. Василию сперва понравилась перемена обстановки, но через несколько недель он затосковал по дому и родным. Несмотря на печальные думы, мальчик терпеливо пел заданные псалмы. Хормейстер его нахваливал и предсказывал в случае прилежания и удачного стечения обстоятельств место дьякона. Обычное развитие карьеры приводило Василия на клирос — певчим в саратовский хор. С однокашниками у Васи Чепаева дружеские отношения не сложились. Большинство сверстников были детьми церковных служителей или мещан, многие из них считали, что мальчик из бедной крестьянской семьи им не ровня. Василий часто грустил и при свиданиях с домочадцами сетовал на одиночество. Официальные правила и неписаные каноны церковной школы сковывали энергию воспитанников, не позволяли им заняться после уроков веселыми играми, выплеснуть энергию в казаках-разбойниках, салках или подобных развлечениях. Наставники стремились ограничить детскую живость и непосредственность, обуздать самых непоседливых ребят. Даже за громкий смех, не говоря о неизбежных у мальчишек стычках или потасовках, могли наказать: выпороть, отправить в карцер или поставить на колени на горох.
Чапаев проучился чуть меньше трех лет. Наверное, он смог бы продолжать разучивать псалмы и духовные песнопения и дальше, но как-то раз серьезно проштрафился. Духовные наставники решили не ограничиваться по отношению к строптивому ученику обычными увещеваниями или наказаниями. О настоящем или вымышленном проступке сына плотника донесли отцу Владимиру. Тот не только пристыдил воспитанника, пообещав рассказать о его неподобающем поведении родителям (чего Вася очень боялся), но и велел отправить в карцер. Карцер церковной школы существенно отличался от обычного школьного помещения для наказания учеников, где все-таки было относительно тепло и сухо и можно было потихоньку попросить сторожа сбегать за калачом в ближайшую булочную. В церковной школе под карцер было отведено помещение на самом верху старой пожарной каланчи. Доски ветхого строения рассохлись, через щели в стенах свободно проникал ветер, и холод пробирал до костей.
Василия не только раздели, но и заставили снять обувь и босым отправили в карцер. Через час одиннадцатилетний Вася Чапаев понял, что может замерзнуть насмерть. Он уже почти не чувствовал рук и ног, а кроме того, начал впадать в тяжелое забытье.
От отца он слышал, что именно такое оцепенение и безразличие к собственной жизни может стать гибельным, и если позволить себе заснуть, то пробуждение уже не наступит… Вася заставил себя встать, собрался с силами и попытался выбить стекло или раму. Преодолеть преграду сразу не получилось. Тогда Василий разбежался и всем телом ударил о раму. Рама хрустнула, стекло разбилось и поранило тело, но боли мальчик не ощущал. Дрожа от холода и страха, посмотрел вниз и зажмурился: до земли было не меньше десяти саженей. Голова закружилась. Выбирать приходилось из двух зол: прыгнуть, рискуя разбиться насмерть, или остаться в промерзшем карцере, надеясь на милосердие школьных наставников. Раздумья были недолгими: Василий забрался на подоконник и прыгнул. К счастью, накануне в Самарской и Саратовской губерниях прошел сильнейший снегопад, который намел пышные сугробы. Снег и спас мальчика.
Превозмогая сильную боль и прихрамывая, Вася пошел по улице. Прохожие с недоумением и страхом наблюдали за окровавленным, едва живым мальчишкой в одном белье. Удивление скоро сменилось жалостью: кто-то набросил на него зипун, кто-то дал опорки, кто-то — старую шапку. На чьей-то повозке Вася пересек огромное село, прежде чем оказался у своего дома. Увидев едва живого сына, родители перепугались. Отец побежал за лекарем, а Екатерина Семеновна стала отпаивать сына горячим чаем с травами. Затем Иван Степанович направился к отцу Владимиру за разъяснениями.
Зиму 1901 года Василий Чапаев проболел и почти не выходил из дома. Фельдшер обнаружил у мальчика перелом ноги и обморожение ног и рук. Вася встал на ноги только к весне.
После этого происшествия отношения с отцом Владимиром и его семьей были прерваны, Иван в полный голос проклял священника. Катерина, несмотря на богобоязненность, перечить мужу не стала. О продолжении учебы речь уже не шла. Да и почти все деньги были потрачены на лечение Василия.
С весны Иван Степанович возобновил занятия с сыном, приобщая его к плотницким, столярным и другим работам. Василий на лету схватывал премудрости ремесла, и отец уже брал его на работу, требовавшую и силы, и мастерства.