Томас Б.Костейн родился в 1885 году в Канаде, по профессии журналист, сотрудничал в ведущих еженедельниках и журналах, посвященных литературе. С 1942 года целиком посвятил себя истории, начав с серии романов об истории Англии XVIII века. Его самые известные произведения «Черная роза», «Королевский ювелир», «Блистательный путь» и «Серебряная чаша», которую литературоведы сравнивали со знаменитым «Qua Vadis?» («Камо грядеши?») Г. Сенкевича. Последний роман, посвященный античной истории и зарождению христианства, стал бестселлером и был экранизирован режиссером Уорнером Бросом. В нем снимались такие знаменитые актеры как Вирджиния Майо, Джек Поланс, Пьер Ангели и Пол Ньюмен. Лента получила отличные рецензии. Книгу переводили на разные языки, она выдержала несколько десятков изданий во Франции, Англии, США, Канаде, Бельгии, Испании и Италии.
Время действия романа «Серебряная чаша» — начало первого тысячелетия, когда Рим, беспокоящийся о набирающем влияние распространении христианства, посылает одну за другой карательные экспедиции в Палестину. Главный герой — молодой скульптор из Антиохии Василий. Врач Лука, известный нам как апостол Лука, приводит его в дом Иосифа Аримафейского, где хранится чаша, из которой пил сам Христос во время последней вечери с апостолами. Варвары жаждут захватить и уничтожить реликвию, но последователи Христа полны решимости любой ценой сохранить ее до тех времен, когда христианство перестанет быть гонимой религией и чаша сможет занять свое место в Святом Храме. Василию заказывают оправу для святой чаши — так начинается одиссея скульптора и чаши, которых преследуют фанатики-иудеи и римляне. Молодой человек со многими приключениями проезжает через всю громадную Римскую империю, встречая на своем пути друзей и врагов, избегнув многих опасностей и встретив любовь, — и обретает истинную веру. Действие разворачивается в Палестине, Иерусалиме, в Риме. В сюжете органично сочетаются вымышленные персонажи и исторические лица — Нерон, маг Симон из Гитты, апостолы Иоанн, Петр и Лука.
«…блестящий роман, раскрывающий малоразработанные в художественной литературе проблемы зарождения христианства. Автор — мастер детали и настоящий знаток истории.»
«Это тонкое психологическое произведение. Известные из истории и Библии персонажи перемешаны с вымышленными героями. Бестселлер имеет не меньший успех, чем „Qua Vadis?“ Г. Сенкевича.»
«Успех „Серебряной чаши“ не только в том, что в ней играют замечательные артисты — Вирджиния Майо, Пьер Ангели, Пол Ньюмен и Джек Поланс, но и в том, что этот фильм действительно воспроизводит сюжет книги.»
Без всяких сомнений, торговец маслом Игнатий был одним из самых богатых людей в Антиохии. Его плантации оливковых деревьев невозможно было измерить: они терялись га виду, уходя за горизонт во все четыре стороны света. И жил он в мраморном дворце у самой Колоннады. А родился Игнатий в той же деревне, что и Герои, который ютился со своей семьей в жалкой хижине из одной комнаты, расположенной далеко от Колоннады. Герои торговал чернилами и тростниковыми перьями.
Однажды летним днем, когда солнце пекло настолько нестерпимо, что никто даже не помышлял о том, чтобы покинуть свое жилище даже ради самых важных дел, высокий человек проскользнул в черную дыру входа в комнату, где в безнадежном ожидании покупателей сидел в окружении своих дешевых товаров Герои. Потрясенный оказанной ему честью, Герои не сразу поздоровался. Лишь собравшись с мыслями, он приветствовал незнакомца:
— Мир тебе.
Торговец маслом — а это был он, задыхающийся и побагровевший от адской жары, быстро юркнул внутрь, спасаясь от пыльной и горячей, как сковородка, улицы. Отдышавшись, он подошел к своему бывшему приятелю почти вплотную и без проволочек приступил к делу:
— Герои, у тебя три сына. А у меня нет ни одного.
Герои важно кивнул головой, словно подтверждал, что иметь троих сыновей — да еще таких! — большая привилегия.
— У меня нет детей, — вновь повторил Игнатий, чуть не плача. — Неужели я обречен уйти, не оставив на земле никакой памяти о себе? Неужели мне не суждено продолжиться в деяниях и помыслах моих сыновей? Неужели я сгорю, как бабочка в огне времени?
Герои теперь чувствовал себя гораздо увереннее, униженность и восторг перед вшитом богатого земляка сменились чувством собственного достоинства. В конце концов, он вырос в доме, который пользовался в Антиохии не меньшим уважением, чем дом богатого купца. Они вместе лазили в чужие сады и лакомились фруктами, ловили рыбу в одной и той же реке.
— Не собираешься ли ты усыновить кого-нибудь? — решился осторожно спросить Герон.
— Мой старый друг, если ты согласишься, я бы с удовольствием купил бы одного из твоих сыновей. Я усыновлю его и буду любить, как если бы он был моим собственным. А когда пробьет мой смертный час, он унаследует все, чем я владею.
Сердце Герона зашлось от радости, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить невозмутимость и спокойствие. Какая удача для его первенца! Он станет богатым и могущественным, будет есть из золотой и серебряной посуды, будет пить вино, охлажденное снегом, который привозит с Северных гор! А может быть, Игнатий ведет речь о втором его сыне, он ведь любил этого мальчика?
— Ты хочешь усыновить Теодора? — спросил Герон. — Мой первенец способный парень. Он вырастет сильным.
— Может, твой Теодор и вырастет сильным, да только к тридцати годам он отрастит себе такой живот, что станет походить на бурдюк с вином. Нет, я не хочу Теодора.
— Тогда Дениса? Мой второй сын высок и красив. Он неглуп, трудолюбив и послушен.
Богатый купец отрицательно покачал головой, давая понять, что Денис его тоже не устраивает. Сердце Герона болезненно сжалось. «Он хочет моего маленького Амброзия», — догадался он. Амброзию исполнилось всего десять лет. Это был рассудительный и немного замкнутый мальчуган, который больше всего любил лепить из глины затейливые фигурки или вырезать по дереву. В эту минуту торговец чернилами и перьями со всей очевидностью осознал, что любит младшего больше остальных сыновей, и перспектива расстаться с ним — острый нож в спину отца.
Что касается Игнатия, то он не предлагал земляку ничего необычного. В ту пору многие семьи, лишенные радости иметь своих детей, прибегали к подобным действиям. А Закон двенадцати таблиц не делал никаких различий в наследстве между приемными и родными детьми. Тем не менее было большой редкостью, чтобы столь богатый человек, как купец Игнатий, был готов связать свою судьбу с нищим торговцем перьями. У Игнатия была возможность выбрать себе сына в любой из богатейших семей Антиохии, и ни один родитель не посмел бы отказать ему. Несмотря на все это, Герои судорожно искал причины для вежливого отказа. «Какой пустой будет моя жизнь без маленького Амброзия», — думал он и, наконец, нашелся:
— Мой третий сын не подойдет тебе. Он мечтатель и ничего не понимает в счетах. Нет, нет! Он замечательный мальчик, я часто несправедлив к нему, но хорошо знаю и его достоинства, и недостатки. У него один интерес в жизни — делать статуэтки из глины, мела и дерева. — Герои снова энергично покачал головой, давая понять, что вопрос решен. — Нет, мой Амброзий не подойдет тебе.
Игнатий был неловко скроен: у него были развитые плечи носильщика воды, квадратная голова, резкие, крупные черты лица. Он был из тех, кто упрямо рвется вперед и умеет удержать свое первенство. Он умел постоять за себя, добиться в деле того, чего хотел, и не боялся борьбы. Этот купец был солдатом. Больше солдатом, чем иной воин. Жизнь была для него долгой и беспокойной борьбой, полной неожиданностей и жестоких стычек. Не чужд он был и пропитанной ненавистью мести. В отличие от настоящего воина, когда усталый солдат падает у костра в кругу боевых товарищей и предается безудержному веселью с кувшинчиком вина в руке, рассказывая о своих бесчисленных ратных подвигах, он не давал себе отдыха. Да, на теле Игнатия не было шрамов, полученных в боях и сражениях, но душа его, словно колени грешника, покрылась рубцами и огрубела, перестав, казалось, ощущать что бы то ни было.
— Именно поэтому я и хочу усыновить его. Послушай меня, друг детства. — Немного смущенный, Игнатий потупился. Теперь настал черед его объяснениям, а он не был уверен, что сможет четко и ясно высказать свои доводы. — Греки были великой нацией, когда у них были великие мастера, создававшие прекрасные статуи из белого мрамора и храмы из камня. Их возвеличили художники, философы, оставившие потомкам бессмертные труды поэты, запечатлевшие в огненных строках историю своего народа. Разве я не прав? Скажи?
В ответ Герои кивнул. Да, он сам довольно часто думал именно об этом, особенно в те черные минуты, когда тучи сгущались у него над головой, когда никто не заходил в его лавку, чтобы купить перьев, и когда его жена, мать троих его детей, упрекая, называла его никчемным человеком.
— Сегодня, — продолжал Игнатий, — мы все превратились в торговцев. Мы продаем, покупаем и вновь продаем скот, зерно, кость, масло. Койне стал общепризнанным языком купцов, и его можно услышать теперь в любом уголке мира. Люди, вспоминая Грецию, судят о ней по таким, как я. — Обычно хитрые и подозрительные глаза торговца сейчас метали молнии гнева. — Так вот! Это плохо! Это ужасно, мой дорогой Герон. Во что бы то ни стало надо изменить положение дел. Нужно, чтобы в Греции вновь появились свои мастера, философы и поэты. И в моих силах, мой старый друг, способствовать их возрождению!
Застыв от изумления, Герон слушал своего друга. Неужели это говорил Игнатий? Неужели это тот самый грозный купец, чьи ряды и лавки теснились вдоль набережной, а склады были столь огромны и высоки, что за ними невозможно было увидеть мачты стоявших на якоре в порту кораблей?
— Когда я умру, — надменно продолжал купец, — после меня останется огромное состояние. Человеку, который придет мне на смену, не нужно будет пополнять богатства и трудиться, как я. Нет, я хочу, чтобы сын, занявший мое место, разделял мои взгляды, чтобы он видел то, что вижу я, и использовал мое состояние, чтобы вернуть Греции хотя бы малую часть ее былой славы.
Герон чувствовал себя начальником гарнизона осаждаемой крепости в тот самый страшный миг, когда стены, не выдержав натиска, начинают рушиться одна за другой. И все же он сделал последнюю попытку отговорить друга детства:
— Но ты же ничего не знаешь о моем третьем сыне. Как ты можешь быть так уверен, что он — именно тот, кто тебе нужен?
— Я никогда не делаю ничего с бухты-барахты. Если я хочу что-либо узнать, то узнаю это, — самоуверенно заявил Игнатий. — Я видел твоего сына только один раз, но навел о нем справки и знаю все, что нужно знать. Я встретил его, проходя по торговому кварталу. Десяток мальчишек носились туда-сюда, сталкивались, дрались, и только один он был в стороне от друзей. Он сидел в полном одиночестве, прислонившись к стене дома, и вырезал что-то из дерева. Я остановился и стал наблюдать за ним. Он ни в чем не походил на остальных детей, и я был поражен чистотой его широкого лба. Сорванцы пытались увлечь его за собой, звали играть, но он продолжал заниматься своим делом, не обращая на них никакого внимания. Так продолжалось до тех пор, пока один из бездельников не вырвал у него из рук деревяшку. Тут даже я изумился: мальчик через секунду был на ногах и дрался с обидчиком, пытаясь вернуть деревянную статуэтку. И скажу тебе — дрался он хорошо. Я тогда подумал: «Он держится в стороне от людей и хочет только одного — чтобы его оставили в покое. Но в то же время он готов бороться за то, что считает для себя важным. Именно таким я бы и хотел видеть своего сына». В тот день я был счастлив, потому что давно искал мальчика, которого хотел усыновить. Я тут же перехватил одного из сорванцов и спросил, кто этот парень, который сидел тут и вырезал что-то из дерева. И он ответил мне: «Это сын Герона — заносчивого пьянчужки, который продает сажу вместо чернил». Вот почему, старый друг, я и пришел к тебе сегодня, чтобы обговорить все условия дела.
Продавец перьев тяжело вздохнул.
— Что ж, Игнатий, ты открыл мне свое сердце. В благодарность я буду откровенен с тобой. Маленький Амброзий — единственный светлый луч в моей жизни. Без него мой дом превратился бы в пустыню. Я очень люблю его. Но, с другой стороны, никакой уважающий себя отец не может отказывать в счастье и благополучии своему ребенку, особенно ребенку любимому. Пусть будет так, как ты хочешь… но… нам понадобятся пять свидетелей.
Жаркое солнце Антиохии словно раскалило двух собеседников, и они с жаром начали обсуждать условия предстоящей сделки.
— Конечно-конечно, — Игнатий прекрасно отдавал себе отчет, насколько расстроен Герон, и поэтому всеми силами старался компенсировать его потерю. — Все будет сделано по правилам, в соответствии с законом. Три раза в присутствии пяти свидетелей ты предложишь мне купить своего сына, и каждый раз один из свидетелей будет ударять по весам свинцовым слитком. Повторяю, все будет сделано по закону.
Я все сделаю для того, чтобы твой сын — нет, я думаю, что теперь могу сказать — мой сын — счастливо бы жил со мной и моей женой Персеей, а потом стал моим законным наследником.
У Герона ком застрял в горле. Он волновался, но нашел в себе силы ответить:
— Мой сын — мое единственное сокровище, Игнатий, поэтому мои условия будут тяжелыми.
Наконец они выбрали пять надежных свидетелей, которые должны были выслушать все требования Герона. Первый раз в своей жизни эти люди надели белоснежные, безукоризненно отглаженные тоги (к большому возмущению жены Герона, считавшей эти траты ненужным расточительством). При свидетелях Герон заявил, что он согласен продать своего младшего сына Амброзия торговцу маслом Игнатию, сыну Василия. Одновременно с этим один из свидетелей — бедный владелец маленькой оливковой рощи Гирам Силенский три раза ударил свинцовым бруском по весам. Игнатий покровительствовал Гираму, и тот был ему многим обязан. Гирам исполнил свою роль с радостью, его буквально распирало от гордости. Когда все было закончено, новый отец мальчика заявил:
— Даю моему сыну имя моего отца — Василий. Это самая большая честь, которую я могу ему оказать, потому что мой отец был истинно великим человеком.
— Счастлив тот ребенок, который с гордостью может говорить об отце, — с грустью заметил Герон. — И счастлив тот отец, который вызывает чувство гордости у своих детей.
Игнатий никогда ничего не делал наполовину, поэтому он не ограничился выплатой оговоренной суммы. Не сходя с места, где состоялась сделка, он сообщил торговцу перьями, что нашел ему гораздо более выгодное дело в городе Сидоне. Он не забыл и о жилье и был готов помочь старому другу перебраться на новое место. Герон согласился, что идея хороша, ведь разделенный с семьей, которая напоминала бы ему прошлое, мальчик скорее бы привык к новым родителям.
— Будет лучше, если он никогда ничего не услышит обо мне, — сказал Герон. — Чем быстрее он забудет меня, тем лучше будет и для него, и для всех нас. Будь добр с ним, мой старый друг.
Увы, не все прошло так гладко, как хотелось бы. Маленькая неприятность слегка подпортила помпезную и торжественную церемонию. Главное действующее лицо мероприятия — мальчик — исчез. Его предупредили, что сразу после церемонии его передадут новым родителям. Мальчика тщательно вымыли перед тем, как переодеть в новую белую тунику, подпоясанную элегантным кожаным ремнем. Очень недолго Амброзий веселился и, казалось, гордился своим одеянием. Однако, как только Герои приготовился отправляться на место сделки, герой дня исчез. Поэтому Игнатию пришлось одному вернуться в свой богатый белый дворец возле Колоннады, а мать Амброзия и двое его братьев, которые были уверены, что ничто не в состоянии помешать заключению сделки, а особенно выплате кругленькой суммы, бегом отправились на поиски. Только к вечеру им удалось найти мальчика, который спрягался за кучей хвороста у одного из складов на набережной. Он был чумазым от сажи, и на черном фоне особенно четко выделялись вымытые слезами белые полоски. Впрочем, в своем убежище он не сидел без дела: небольшой комок глины в умелых и ловких руках превратился в скульптурную карикатуру на человека, который купил ребенка. Сходство с оригиналом было просто поразительным, а неестественно выгнутый крючком нос и деформированные огромные уши придавали лицу выражение жестокой алчности.