========== Бал ==========
Зачем? Вот что странно было. Сколько раз Эрик давал зарок не принимать участия в этих встречах, вечеринках, балах... Что он там забыл, что не видел? Зачем душу в очередной раз на части рвать?
Знал же - боятся, ненавидят, испытывают отвращение и, самое страшное, - жалеют. Поэтому и приглашают во все аристократические дома Старой Галатеи. Поэтому конверты, тисненые золотом раз за разом шлют по пневмопочте - Лорду Вирру, с признательностью и надеждой. Ага, как же.
Надежда раньше была - четыре года назад. Когда, да - Эрик и самый завидный жених на Галатее, и потомственный аристократ (титул лорда от совсем недавно скончавшегося отца достался), и чемпион межпланетарных регат, и просто плейбой и красавец.
До взрыва. До того момента, когда, заигравшись вдвоем с Алексом - таким же перспективным, богатым и аристократом - на галактической яхте попытались хвост кометы подергать...
Алекса до сих пор безумно жалко. Любил же Алекса. По-настоящему. Даже думал бросить все - и наследство, и перспективы - всю эту развеселую жизнь, и рвануть только с Алексом на Золотые звезды прочь из Империи. Хорошо было бы. И у них могло получиться из этой, насквозь прогнившей снобизмом да цинизмом, системы сбежать. Может, назло всему обществу и косным, неизменяемым веками правилам и традициям, и хвост кометы дергать пытались - последний раз для публики невероятный эпатаж, чтоб запомнили.
А все и запомнили.
Яхта под метеоритный дождь угодила.
Как Эрик выжил - не понимал до сих пор. Но лучше б не выжил. Лучше б там и остался. Алексу вон как хорошо - уже четыре года ничего не чувствует. А Эрик... Сколько операций было?
Восемнадцать. Пересадка кожи, пересадка волос, борьба с осложнениями, борьба с отторжением плоти. Газовая гангрена. И ни медботы хваленые не помогали, ни обычные старые, еще довоенные способы лечения. Ожоги не затягивались. Раны нарывали и кровили долгих два года.
Досадным было, что только лицо да шея пострадали. В скафандре Эрик был, когда спасли, но без гермошлема. Алексу гермошлем достался. Так и хоронили того. Красивого... с обгоревшим до костей телом.
Может, лучше было, чтоб кому-нибудь из них двоих целый гермокомплект достался, может, жить проще бы было? Но не могли решить кому. На монете разыграли. Не потому, что жертвовали. Нет. Каждый жить хотел. Каждый уступить не мог. И когда скафандр Эрику достался, он выл от обиды и досады - думал, что умрет первым. Как дышать-то в огненном аду без шлема? Но... Судьба у каждого своя и странная. Выжил. Хоть и не помнил, почему. И позже не просил рассказать. Не до рассказов было.
Уродцем стал Эрик. Живым разваливающимся гниющим трупом. Два года в регенерирующих повязках. Два года с жуткой вонью от распадающейся своей собственной кожи.
А в добавок к медицинскому аду еще и судебный подключился. Родители Алекса, барон и баронесса Гарроут на Эрика Вирру в суд подали, обвинив в преступной халатности при управлении яхтой. И выиграли суд. Но... Сына-то выигранный суд так и не вернул.
Когда начались бесконечные суды, Эрик даже не особо сопротивлялся. На адвокатов не тратился. Признал вину. И почти половина отцовского наследства ушла, чтоб конфликт уладить. Памятник Алексу сам поставил. Комплекс мемориальный сделал. И простили Эрика. Может, потому, что без жалости на бывшего первого лорда Галатеи и не взглянуть было.
А после того, как обвинения сняли, после реабилитации, как раз тогда, когда разрешили без лечебной маски появляться, первые приглашения на череду весенних баллов и посыпались. Как насмешки. Хоть не насмешкой письма были. Долгом.
Каждый представитель пятнадцати аристократических родов отношения наладить пытался. А чего не пытаться, если состояние Эрика, даже после откупного, все равно одним из самых больших на Галатее оставалось.
И приходилось принимать приглашения. И видеть, какими глазами на тебя смотрят. Как разглядывают, как жмурятся от страха и отвращения, сочувствуют. И это больше всего раздражало и... заставляло сердце черной тоской полниться. В глазах каждого видел - "избавь, бог, от такой участи, не заслужил я", как-будто Эрик заслужил.
И уже даже специально, для большего эффекта не надевал маску. Пусть видят. Пусть привыкают. Пусть знают, что каждый из красивого и успешного может цирковым уродом стать.
Сам просто долго выдержать такие взгляды не мог. Трусило после приемов. Любой легкий шепоток из себя выводил - думал, над ним смеются, его обсуждают ... И уходил быстро - после первого танца и до фуршета.
А вот сегодня опоздал уйти, не попрощавшись. Задержался. И напрасно.
Надо было уходить после гавоя, когда, соблюдая традиции, в темноте, при свете электросвечей, медленно оттанцевали обязательные па. Когда еще не так в глаза его облик бросался. И хоть как-то в полумраке себя прежним человеком чувствовать мог.
Но остался. Мария-Луиза виновата была. Миленькая маленькая наследная герцогиня, которая Эрика хоть и жалела, но как-то правильно. Легко. И с ней он мог хоть первый обязательный танец на всех приемах танцевать без особого напряга.
А вот сегодня не повезло - на натертом до зеркального блеска паркете ножку в хрустальной туфельке Мария-Луиза неудачно подвернула и Эрик, распереживавшись, что это он мог быть виноват в таком несчастье, ждал и вызванного медика, и сидел после рядом, по руке гладив девочку, утешая, пока медбот растяжения мышц лечил. Откланяться пытался позже. И неудачно. То министр экономики его углядел и стал требовать подтвердить обязательный взнос, то старый герцог Гроу пытался об отце рассказать. А Эрик уже задыхаться от такого внимания начал.
И больше всего на воздух выйти хотел из этого огромного слишком людного бального зала.
Уже даже к двери дорогу нашел - так, чтоб не через толпу людей, танцующих странный, привезенный из столицы новый танец, больше похожий на конвульсии. Но буквально в нескольких шагах от такого спасительного выхода был остановлен. Нахально. Быстро. Резко.
За плечо его хватанули, заставляя обернуться. А когда обернулся, увидел, кто такой непочтительный был. Не привык Эрик, что к нему даже кто-то просто прикасается. Все ж в стороны, как от прокаженного разбегались.
А этот наглец не ушел и даже, похоже, не испугался, когда Эрика во всей красе разглядел. Стоял напротив и улыбался - слишком, правда, натянутой улыбкой, но тем не менее. Стоял и в лицо Эрику откровенно смеялся.
- Вы что-то хотели, дон? - спросил Эрик, свирепея. Не был готов к откровенной насмешке.
- Нет, господин. Но мне показалось, что вы слишком рано покидаете бал, - начал отвечать парень. И говорил он неправильно. Со слишком большой наигранностью в голосе. Как клоун, пытающийся на ярмарку публику завлечь.
Эрик нахмурился, надеясь, что на изуродованном лице по мимике все же понятно будет, что недоволен.
- Это мое дело, когда уходить. Я сам буду решать. Оставьте меня в покое.
У парня в глазах что-то странное вспыхнуло - то ли страх какой-то, то ли... скрытое издевательство.
- Ну, пожалуйста, останьтесь. Для такого сиятельного господина приготовлено так много развлечений. Сегодня будет самый красочный бал в истории весенних праздников. Останьтесь. Именно вы сможете, приняв участие в развлечениях, стать ярчайшей звездой и осветить своим присутствием это мероприятие.
- Что? - Эрик, слушая обращение, если бы мог покраснеть, уже пунцовым бы стал.
- Вы сиять будете... как красивейшая жемчужина, - запнулся все же парень.
Он говорил, как под действием наркотика, словно бы не понимая и не замечая уродства Эрика.
Хотя должен был заметить. Просто не мог не заметить. Сам же слишком красивым был. Даже для этого великосветского бала. Как актер или модель рекламы. Эрик таких вот, с правильными, точеными чертами лица, видел в столице и на киностудии, и в Доме мод. Но не здесь. Все-таки родственные связи среди аристократии и постоянные перекрестные браки отложили свою печать на облик представителей высшего света. И барончики, графья, мелкие дворяне были по большей части своей низкорослые, темноволосые и похожие между собой, как братья.
А парень, одетый в костюм средневекового герольда, совершенно не вписывался в эту публику.
И говорил совершенно немыслимые для Эрика вещи. Издевался. Насмешничал.
Может, это тоже задело.
Ладно, если б еще свои насмехаться пытались, а тут... залетная яркая пташка, а туда же...
И не сдержался Эрик. Первый раз за все четыре года. Оттолкнул незнакомца, перчатку лайковую с руки своей стянул и пощечину звонкую со всего размаха отпустил. Не боялся, что на дуэль вызовет. Даже сам захотел этой дуэли...
Дуэли не было.
Парень на колени упал. Согнулся в три погибели. И попытался ноги Эрика обнять, прощения прося.
И только тут Эрик заметил на руке у незнакомца злополучный браслет - рабский, стандартный, с полным контролем... И понял. Все понял.
Обида черным цветком сразу в душе́ расцвела...
Даже не аристократ! Даже не человек! Вещь! Скотина говорящая посмела насмехаться!
Отпихнул в сторону. К выходу, к дверям тяжелым дубовым, сквозь публику, не разбирая дороги, пробился. Но не пошел к стоянке с карами. Нет. Слишком большой обида была. Душа мести требовала. Рабу. За насмешку, за то, что тот издевался, за то, что был слишком красивым и дразнил этой красотой.
Поэтому, чуть остыв, прикинув, что никто, кроме хозяина бала дона Орвина Дега, и не мог раба к аристократам пустить, сразу же решил действовать.
Комментарий к Бал
не вычитано. с ошибками. исправляю походу. ПБ открыта. Буду благодарна за помощь.
Если кто-то захочет отблагодарить автора на печеньки и вдохновляшки)))
ЯД 410013022575586
или вебмани Z104614363411, U152061762128
От беты: проверено.
========== Покупка ==========
Дон Орвин даже не возражал. Вообще. Едва только увидел Эрика, едва только странную просьбу услышал, как тут же согласился, будто хотел, чтоб Эрик, пусть такой ценой, но как можно быстрее из его дома исчез.
Бросовой цена оказалось. Одиннадцать галлаксов. Дорогое андалузское вино стоило в два раза дороже. Эрик даже ухмыльнулся с осознания разницы. Ну а что? За эту шваль, за эту мерзость со слащавой мордой платить состояние, что ли?
Эрик себе явно не наложника покупал и не украшение для личных покоев. Спокойствие покупал Эрик. Возможность отыграться. Игрушку.
Через два часа все документы были проведены по инстанциям, нотариально заверены, и Эрик получил в свое полное распоряжение новую собственность.
"Собственность" не сопротивлялась совершенно. Вообще.
Когда дон Орвин раба к Эрику вывел, тот даже не дернулся. Не глянул. Ничем не выказал ни любопытства, ни волнения. Глаз от пола не отрывал. И Эрик снова завелся.
Дураку становилось понятно, что дразнится парень. В покорность играет. Чтоб отстали и простили. Конечно, нашкодил, а теперь смирение разыгрывает.
Зубами Эрик скрипнул, браслет у раба включил и велел за собой к кару идти. И специально так браслет настроил, чтоб больнее, чем обычно было. Чтоб готовился раб к новой веселой жизни. Чтоб понял, как над вольными издеваться. Не забывался. Место свое знал.
Эрик к кару шел и прислушивался к звукам за спиной. Обернуться хотелось и посмотреть на парня, гримасу боли увидеть, раскаяние увидеть. Но сдержался. Просто вслушивался.
Не было ни стонов, хоть браслет работал почти на полную, и рабу было действительно больно, даже шаг шоркающим не стал. Раб шел за Эриком, как заведенный, не останавливаясь. Эрик не слышал даже, как тот дышит. Словно, действительно, куклу механическую купил.
И даже не по себе стало. Не выдержал, уже у кара так, чтоб раб не заметил, на него из-за плеча глянул и... выключил браслет.
Потому, что парень совершенно белый был, потому что шел, губу закусив так, что по подбородку струйка крови бежала, а глаза с расширенными от боли зрачками полубезумными уже были. Но молчал. Звука лишнего, неположенного не было.
И дернулся, и с шага сбился лишь тогда, когда боль вдруг исчезла, даже замер на полмгновения, не понимая. На Эрика посмотрел и тут же снова глаза в бетонное покрытие стоянки.
Надо было уже тогда заподозрить, что не все так просто будет, как Эрик себе придумал.
Но пока не хотел. Пока еще собирался по плану своему действовать. Отомстить. Сломать и расправиться с насмешником.
И головой Эрик замотал, прогоняя мысли о том, что сейчас, в потрепанном тахе - костюм герольда, расшитый золотом и серебром в комплект к рабу не попал, - не выглядел парень таким уж насмешником, каким показался.
Дверь кара Эрик рабу открыл, рукой на заднее сиденье указал и больше ни слова до самого дома говорить не собирался. О чем с рабом разговаривать?
Парень в кар забрался, но отчего-то не на сиденье сел, а вниз, на пол на колени опустился, голову к коленям поджав. Эрик, такую картину наблюдая, только хмыкнул - если так привык ездить, то пусть, конечно. Но понимал, почему раб именно так устроился - выдрессировали, чтоб тем, кто сзади едет, чтоб ноги не затекали от слишком долгого путешествия, можно было ступни как раз на сгорбленную спину устроить, как на удобный пуфик. Видел такое Эрик раньше. В столице. И не понравилось тогда. Казалось, что слишком уж неправильно так себя вести. Все-таки не мебелью раб был. Живым существом. Хоть и вещью.