Виктория Шваб
Туннель из костей
Моей семье – порой вы далеко, но всегда близко.
«Прошлое – очень настойчивый призрак, и является при каждом удобном случае».
Victoria Schwab
TUNNEL OF BONES
Text copyright © 2019 by Victoria Schwab
© Е. Мигунова, перевод на русский язык
©ООО «Издательство АСТ», 2020
Часть первая
Город света
Глава первая
По городу, дребезжа и погромыхивая, едет поезд.
За окнами мелькают тени – еле заметный намек на движение, – темные на темном. Я чувствую, как вздымается и опадает Вуаль, слышу стук призраков по обе стороны от нее.
– Хм, не нравится мне это, – замечает мой лучший друг Джейкоб, пряча руки в карманы.
– Трусишка, – шепчу я в ответ, как будто мне самой не страшно в присутствии множества духов.
На коленях у меня переноска, оттуда хмуро выглядывает Мрак. В зеленых глазищах горит огонек, кот явно жаждет мести за то, что его снова лишили свободы. Напротив – мама и папа с нашими чемоданами. Карта метро над их головами похожа на клубок разноцветных линий. Не план, а головоломка или лабиринт. Как-то раз я была с родителями в Нью-Йорке, и там мы каждый день ездили на метро, но я так и не научилась разбираться в этой путанице.
А ведь там все надписи были на английском.
Джейкоб сидит рядом со мной, привалившись к стене, а я опять смотрю в окно. В стекле мое отражение – растрепанные темные волосы, карие глаза, круглое лицо и старомодная фотокамера на шее, но рядом со мной, там, где должен быть Джейкоб, пусто.
Наверное, нужно объяснить: сам Джейкоб предпочитает называть себя «человеком с ограниченными телесными возможностями», но вообще-то он призрак. Его никто не видит, кроме меня. (И Лары, девочки, с которой мы недавно познакомились – но это только потому, что она такая же, как я. Мы обе пересекли границу между жизнью и смертью и вернулись обратно.) Вам, наверное, кажется странным, что мой лучший друг – привидение? Возможно, так и есть… Но в моей жизни это далеко не самое странное.
Меня зовут Кэссиди Блейк, и год назад я едва не утонула. Джейкоб спас мне жизнь, и с тех пор я могу пересекать Вуаль и попадать в странное место, где полно призраков. Моя задача вызволять оттуда неупокоенные души.
Джейкоб возмущенно фыркает:
– Это твоя задача по мнению Лары.
Забыла сказать: Джейкоб читает мои мысли. Видимо, это случается, когда мертвый выталкивает живого, который пересек границу смерти, обратно. Все немного запутывается…
Итак, мы с погибшим парнем-телепатом друзья не разлей вода. А если вам кажется, что странностей все еще маловато, то я добавлю. Единственная причина, по которой мы все сейчас едем в этом поезде, заключается в том, что мои родители снимают реалити-шоу о городах, в которых больше всего призраков.
Понимаете?
То, что Джейкоб – призрак, уже начинает казаться нормальным.
– Пара-нормальным, – поправляет он меня, усмехнувшись.
Я закатываю глаза. Поезд тормозит, диктор объявляет следующую остановку:
– «Площадь Согласия».
– Это наша! – вскакивает мама.
Поезд подползает к перрону, мы выходим, пробираемся сквозь толпу. Папа забирает у меня переноску с Мраком (какое облегчение – наш кот намного тяжелее, чем кажется на первый взгляд!), и мы с вещами тащимся по лестнице вверх.
На улице я останавливаюсь, задохнувшись не от подъема, а от вида, который открылся перед нами. Мы стоим на краю громадной площади. Она круглая, и светлые каменные стены окружающих ее домов отражают свет вечернего солнца. Все кругом, ограды и фонарные столбы, фонтаны и балконы, горит золотом, а вдалеке, как стальное копье, возвышается Эйфелева башня.
Мама вскидывает руки, как будто хочет поймать и заключить в объятия весь город целиком.
– Добро пожаловать в Париж!
Вы, может быть, думаете, что город – он и есть город, и все города одинаковы.
Но вы ошибаетесь. Мы только что прибыли из шотландского города Эдинбурга, скопища массивных камней и узких улиц, такие места кажутся мрачными, будто вечно погруженными в тень.
А Париж?
Париж просторный, элегантный, светлый.
Теперь, когда мы поднялись наверх, призрачный стук поутих, а Вуаль – едва заметное серое мерцание, – легко касается моей кожи. Может быть, в Париже не так много привидений, как в Эдинбурге. Может быть…
Но, если бы так было, мы сюда не приехали бы.
Мои родители гоняются не за сказками. Они гоняются за историями о призраках.
– Сюда, – говорит папа, и мы сворачиваем на широкую улицу, которая называется Рю де Риволи. По одну сторону – дорогущие магазины, по другую – деревья.
Вокруг люди, шикарно одетые, женщины на высоких каблуках. А вот двое подростков подпирают стенку: у парня к губе будто приклеилась сигарета, а девочка в шелковой блузке с бантом на воротнике как будто сошла со страницы модного журнала. Еще одна девушка в блестящих балетках вместе с парнем в полосатой рубашке поло выгуливает пуделя. Здесь даже собаки стильные и ухоженные.
Посмотрев на свою лиловую футболку, серые мешковатые штаны и разношенные кроссовки, я вдруг чувствую, что моя одежда не подходит для Парижа.
Джейкоб, тот всегда выглядит одинаково: светлые волосы взъерошены, футболка с супергероем мятая, темные джинсы протерлись на коленках, а кроссовки так исцарапаны, что я даже не могу сказать, какого они цвета.
Джейкоб пожимает плечами.
– Я такой, какой есть, – беспечно заявляет он.
Легко не обращать внимания на то, что другие думают о тебе, если эти другие тебя даже не видят.
Я поднимаю фотоаппарат и в глазок видоискателя смотрю на тротуары Парижа. Камера у меня старенькая, с черно-белой пленкой. Она, можно сказать, винтажная и была ценной еще до того, как вместе со мной едва не утонула в ледяной речке. Это случилось там, где я живу, на севере штата Нью-Йорк. А потом, в Шотландии, камера побывала в могиле, и линза объектива разбилась. Замечательная девушка из фотомагазина помогла мне и нашла другую линзу, вот на новом стекле прямо посередине есть мутное пятнышко – что-то вроде отпечатка пальца. Еще один дефект, в придачу к остальным.
Но одно свойство моей камеры и впрямь уникально. Я имею в виду то, как она работает за Вуалью. Ей удается ухватить и передать частичку другой стороны. Конечно, она видит не так хорошо, как я, но определенно видит она больше, чем ей полагается. Тень мира теней.
Не успеваю я опустить камеру, как мой телефон подает признаки жизни.
Пришло сообщение от Лары.
С Ларой Чаудхари мы познакомились в Эдинбурге. Мы ровесницы, но я могу точно сказать: во всем, что касается охоты за призраками, она на много лет опережает меня. Это неслучайно. Каждое лето Лара проводит, общаясь с духом своего покойного дяди, который увлекается – увлекался – всякими паранормальными явлениями. Сам он не был промежуточником (так Лара называет таких, как мы с ней), но собрал огромную библиотеку, посвященную сверхъестественному, а еще у него было зловещее хобби.
Лара: Еще не попала в переделку?
Я: Что еще за переделка?
Лара: Кэссиди Блейк.
Я так и слышу раздражение в ее безупречно британской речи.
Я: Мы только приехали.
Я: Подожди немного.
Лара: Это не ответ.
Я поворачиваю телефон, изображаю дурашливую улыбку и делаю селфи – с поднятым большим пальцем, посреди людной улицы. Джейкоб тоже в кадре, но на фото его, конечно, не видно.
Я: Мы с Джейкобом шлем тебе привет.
– Ты шлешь привет, – хмыкает он, заглядывая через мое плечо. – Мне ей сказать нечего.
Лара как будто слышит его и моментально отвечает.
Лара: Скажи призраку, пусть отодвинется.
– Ну, вот мы и пришли, – мама кивает на гостиницу прямо перед нами. Убрав телефон, я поднимаю голову.
Вход выглядит нарядно – матовое стекло, ковер перед дверью, сверху козырек с названием: «ОТЕЛЬ “ВАЛЁР”». Швейцар в ливрее открывает дверь и придерживает ее, пока мы входим.
Есть места, которые прямо кричат о своих призраках, но этот отель к ним не относится. Мы проходим через большой сверкающий вестибюль – сплошной мрамор и позолота. Кругом колонны, букеты в вазах, серебристая тележка для напитков уставлена фарфоровыми чашками. Здесь как в шикарном универмаге. И посреди этого великолепия наша компания – двое взрослых, девочка, кошка и призрак – выглядит совершенно неуместно.
– Bienvenue, – говорит женщина на стойке регистрации, переводя взгляд с нас на наш багаж и черного кота в переноске.
– Здрасьте! – бодро здоровается мама, и женщина продолжает по-английски.
– Добро пожаловать в отель «Валёр». Вы останавливались у нас раньше?
– Нет, – отвечает папа. – Мы вообще в первый раз в Париже.
– Вот как? – женщина выгибает темную бровь. – Какова цель вашего визита?
– Мы приехали по работе, – говорит папа, а мама в то же самое время говорит: – Мы снимаем телевизионное шоу.
Настроение женщины меняется, она недовольно поджимает губы.
– Ах да, – бросает она, – вы, должно быть… искатели привидений.
От того, как она это произносит, у меня начинает гореть лицо и в животе что-то ёкает.
Джейкоб рядом со мной с хрустом разминает пальцы.
– Я смотрю, мы встретились со скептиком.
Месяц назад он не мог даже надышать на стекло облачко пара. А сейчас озирается в поисках того, что можно разбить. Его внимание привлекает тележка с напитками. Я сверлю его предостерегающим взглядом и одними губами произношу: нет!
В голове эхом раздается голос Лары:
«Призракам не место в промежутке – и уж подавно нечего им делать по эту сторону. Чем дольше он здесь, тем сильнее становится».
– Мы исследуем паранормальные явления, – поправляет мама служащую.
Та морщит нос.
– Сомневаюсь, что вы найдете здесь что-то подобное, – говорит она, стуча по клавиатуре пальцами с идеальным маникюром. – Париж – центр искусства, культуры, истории.
– Ну, я вообще-то историк, так что… – вступает папа.
Но мама кладет ему руку на плечо, как будто хочет сказать: Не кипятись, дело того не стоит.
Женщина за стойкой протягивает наши ключи. И тут Джейкобу удается-таки толкнуть тележку, одна из чашек ползет к краю. Совершив бросок, достойный вратаря, я успеваю поймать ее.
– Плохой призрак! – шепчу я.
– Так неинтересно, – отвечает Джейкоб, и мы следом за родителями поднимаемся по лестнице.
В Шотландии люди говорили о привидениях так, будто рассказывали о своей чудаковатой тетушке или о непутевом соседском мальчишке. Как о чем-то странном, но бесспорно существующем. Эдинбург просто кишел призраками, снизу доверху, от подземелий до замка на горе. Даже в Лейнс-Энд, маленькой симпатичной гостинице, где мы жили, имелся свой постоянный призрак.
Но здесь, в отеле «Валёр», нет ни темных уголков, ни зловещих звуков.
Вот и дверь в наш номер открывается, даже не скрипнув.
Мы входим в большой номер с двумя спальнями и изящно обставленной гостиной между ними. Все здесь чистое и новое, с иголочки.
– Не могу понять, чем ты недовольна, – удивляется Джейкоб. – Ты что, хотела бы, чтобы и здесь было полно призраков?
– Нет, – я мотаю головой. – Просто… странно, что их нет.
Папа, видимо, это слышит, потому что тут же обращается ко мне.
– Ну, что думает Джейкоб о нашем новом жилище?
Я вздыхаю, закатив глаза.
Очень удобно, когда твой лучший друг – привидение. Он может бесплатно ходить с тобой в кино. Не нужно делиться с ним вкусным, а еще ты никогда не чувствуешь себя одинокой. Конечно, поскольку «лучший-друг-привидение» это человек, не обремененный телесностью, пришлось ввести для него кое-какие правила: не пугать меня нарочно; не входить в спальню или туалет, когда двери закрыты; не исчезать в разгар спора.
Но у всего этого есть и недостатки. Всегда чувствуешь себя неудобно, когда кто-то слышит, как ты «разговариваешь сама с собой». Но даже это не так неловко, как то, что папа считает Джейкоба моим воображаемым другом – будто мне, как маленькой, нужен подобный способ психологической адаптации.
– Джейкоб переживает из-за того, что он здесь единственное привидение.
– Нечего приписывать мне свои слова, – возмущается Джейкоб.
Я выпускаю из клетки Мрака, и он тут же забирается на спинку дивана, громко заявляя о том, что очень недоволен. Думаю, он возмущен, что мы столько времени держали его в неволе, но не исключено, что котик просто проголодался.
Мама насыпает ему в мисочку сухой корм, папа распаковывает вещи, а я бросаю свои в той спальне, что поменьше. Вернувшись, я вижу, что мама распахнула окно и, опираясь на ажурную кованую решетку (в Париже такие почти на каждом окне), полной грудью вдыхает парижский воздух.
– Какой чудесный вечер, – говорит она, повернувшись ко мне. Солнце уже зашло, и небо в розовых, лиловых и оранжевых разводах. Париж раскинулся перед нами. Внизу на улице Риволи все еще много людей, и я вижу за деревьями огромное зеленое пятно.
– Там, – объясняет мама, – Тюильри. Это сад, по-французски – jardin.
За садом – большая река, которая, рассказывает мама, называется Сена, а за ней – дома из светлого камня, большие, величественные и очень красивые. Но чем больше я смотрю на Париж, тем больше недоумеваю.
– Мам, – говорю я. – А зачем мы сюда приехали? Мне кажется, в этом городе привидений нет.
Мама сияет.
– Не суди по внешнему виду, Кэссиди. Париж до краев полон историями о призраках. – Она кивает на сад. – Взять, к примеру, Тюильри и легенду о Жане Живодере.
– Не спрашивай! – восклицает Джейкоб, но я уже заглотила наживку.
– Кто это?
– Что ж… – И мама начинает рассказывать: – Лет пятьсот тому назад жила королева, звали ее Екатерина, а у нее был подручный по прозвищу Жан Живодер.
– Ох, – вздыхает Джейкоб, – добром это не кончится.
– Жан должен был уничтожать врагов Екатерины. Но время шло, и он узнал слишком много мрачных тайн королевы. Боясь, как бы он ей не изменил, Екатерина приказала убить его. С ним расправились прямо там, в Тюильри, а когда на другой день пришли забрать тело, оно исчезло, – мама взмахивает рукой, будто показывая фокус. – Его так и не нашли, а с тех пор Жан не раз являлся разным королям и королевам. Встретить его для монархов Франции считается дурным предзнаменованием.
С этими словами она поворачивается к окну спиной и уходит в глубь комнаты.
Папа сидит на диване, перед ним на журнальном столике большой блокнот с записями. Мрак, демонстрируя почти кошачьи повадки, вскакивает на столик и трется мордочкой об угол блокнота.
На обложке крупно напечатано: «ОККУЛЬТУРОЛОГИ».
«Оккультурологи» – так называлась книга, которую написали мои родители. Тогда это еще была просто бумажно-чернильная ерунда, а не телевизионная передача. Самое интересное, что, когда родители решили писать про всякие паранормальные штуки, до того происшествия со мной было еще далеко. Я еще не свалилась на велосипеде с моста, не упала в ледяную реку, не (чуть было не) утонула, не познакомилась с Джейкобом, не получила способность проходить сквозь Вуаль и не узнала, что я – самый настоящий охотник за привидениями.
Джейкоб громко откашливается. Слова «охотник за привидениями» ему явно не нравятся.