Зимин Александр Владимирович
Отражение в разбитом зеркале
Отражение в разбитом зеркале.
1
Он противился этой поездке, как только мог. Воспоминания его пугали. За двадцать лет жизни вдали от России, он наконец-то стал забывать, - забывать, когда был Денисом Летовым.
Сейчас он - Ларский Денис Анатольевич. Гражданин Израиля. 61 год. Вдовец. Фамилия? Фамилия жены. Он мог не менять фамилию, но, женившись на молодой красивой еврейке в 1994 году, он старался вытянуть себя за волосы из болота, которое называлось - его жизнь. Ему хотелось сбросить с себя всё, что связывало, напоминало, или отдаленно поплевывало грязной тенью семьи Летовых, отчуждение от которой он почувствовал уже в детстве. Вообще-то, говорить о детстве, и даже думать, - вспоминать, как иногда это делают сентиментальные писатели, ему не позволяла ранимая совесть. Совесть, которая блокировала каждый всплеск вранья, - было неприятно говорить о жизни в семье Летовых. Он стыдливо молчал, когда разговоры закатывались в прошлое, потому что боялся проболтаться, открывая правду, но более всего боялся красивого тумана, который, почему-то, всегда застилает рассказы о близких людях. Мы всегда преувеличиваем их реальные достоинства, забывая о недостатках, которые, на самом деле, разбивают в прах красоту и благость придуманного образа....
Эта неожиданная командировка в Москву всколыхнула из темных подвалов памяти уже "забытое", как резкий порыв ветра поднимает с земли всю грязь копившуюся годами. Грязь, поднимаясь и кружась, облепляет человека, забивая глаза, на которых невольно выступают слезы, перекрывает дыхание, не давая чистому воздуху свободно проходить в легкие, и человек, пытаясь вдохнуть, заглатывает эту мутную смесь глубже и глубже.
Что-то подобное случилось с Ларским сразу, как только он понял, что отвертеться от поездки не удастся. Его босс, еще совсем молодой человек, некстати напомнил, что "в солидную фармацевтическую компанию" он попал по протекции отца его покойной жены, и, хотя, пока особых ляпов в работе господина Ларского не замечено, но: "...согласитесь, что вы - человек окончивший инженерно-строительный институт в СССР, как-то не особо вяжетесь с компанией занимающейся производством и продажей лекарственных препаратов".
Ничего не оставалось, - он "принял предложение". Возвратившись домой, Ларский сразу прошел к холодильнику, и достал початую бутылку русской водки, наличие которой в доме было законом. Схватив первую попавшуюся под руку чашку, наполнил ее до края, "залпом" проглотил спиртное, и огляделся по сторонам, как будто чего-то искал.
-- Что я ищу? - Неожиданно он задал вопрос самому себе вслух, и тут же ответил. - Наверное, "вчерашний день".
Удерживая запотевшую бутылку, Ларский протянул руку, в которой была чашка, чтобы поставить ее на стол, но почти тут же услышал скрежет разбивающегося о пол фарфора. Он опустил голову, невидящим взглядом ощупал грязный кафель, который когда-то укладывал сам, и, переступив через цветные осколки, вышел в гостиную.
Денис опустился в кресло, и тупо уставился на бутылку, с которой стекала бледная испарина. Он ощущал внутри себя неясное жжение, а во рту сладковатый привкус, который заставлял ворочать языком для выделения слюны, смывающей остатки водки. "Очень неприятно, когда волка задерживается во рту. Недаром, в России ее непременно закусывают", - ненужная мысль возникла сама собой.
-- Россия! - Тихо пробурчал он. - Что я там забыл? Я не хочу смотреть на старые стены разваливающегося дома.
В начале 90-х Россия представлялась, как огромное поле покрытое редкими клочками полуразвалившейся цивилизации, и расстояния от одного до другого были огромны. Между ними бродил шальной ветер, пригибая всё живое к мертвой земле.
Уезжая в 95-м году из Москвы в Тель-Авив, Денис именно так представлял себе Россию. Себя же видел никому не нужным, бесполезным, и даже чужим.
Всю жизнь до 91-го года, когда исполнилось 37 лет, он чего-то ждал, надеялся, но не верил.
Денис Летов всегда производил впечатление независимого, самодостаточного, в то время, как наедине с собой, копаясь в смутных лабиринтах души, он ясно осознавал, что нуждается в поддержке. Для знакомых и даже посторонних он создавал впечатление успешного, крепко стоящего на ногах человека, которому должны завидовать, но, как ни странно, Денис понимал, что растрачивает энергию на усилия создания образа, от которого никто не становится счастливее. Чтобы быть самим собой, то есть человеком, которому тоже нужны люди способные помочь и поддержать, сил не оставалось.
Таким откровениям он позволял всплывать в голове только когда оставался совсем один. Люди, окружающие и далекие, ему мешали тем, что с ними нужно считаться, правильно отвечать на их реакции, соглашаться с табу, впитавшиеся в каждую личность, подставлять другую щеку, когда ударяют по одной, и отвечать на их просьбы, а отказывать Денис не умел. Чувство вины, возникающее всегда при отказе соглашаться с мнением другого, его угнетало настолько, что было проще согласиться. Он всю жизнь мечтал убить эту черную черту характера, за которую презирал себя, но приходил другой, и все повторялось.
Иногда это проявлялось по-другому. Желая о чём-то спросить незнакомого человека, Денис терялся, снова всплывало чувство вины за беспокойство вопрошаемого. В итоге - слова упирались в зубы, и вопрос оставался незаданным.
Наверное, поэтому, он часто замыкался в свой, придуманный мир, не подпуская никого к его границам. Он создавал иллюзию, в которой было хорошо, - люди понятны, добры, и источают любовь. Любовь бескорыстную, не требующую взамен ничего, даже ответной любви, что, в конечном итоге, тут же наполняло его неприятной зависимостью.... И все разрушалось. Мир стройных иллюзий уже больше напоминал реальность, и мечты, гревшие недавно душу, покрывающие ее красивой пеленой, превращались в смрадный туман настоящего....
Ларский сделал несколько глотков водки, и неохотно поставил бутылку на пол. Проведя ладонями по голове, он слегка приподнял короткий "бобрик" волос, и взъерошенные мысли забродили быстрее. Мысли бегали из угла в угол, обрывались и возникали, переплетались и раскручивались, - они не находили себе места, чувствуя, что чужды новому образу этого человека.
Мысли об умершей в 95-м матери, о брате, который всегда был чужим, сталкивались друг с другом в голубых сумерках опьяненного мозга, и рассыпались, оставляя после себя горькое послевкусие.
Ему "до боли" хотелось вспомнить что-то хорошее, "подсластить пилюлю" благостным образом из прошлого, но вихри, кружившие в голове, выбрасывали на поверхность только странные очертания неясных переживаний, необъяснимые желания, и полчище скелетов, вывалившихся наружу из тайников....
Денис откинулся на удобную спинку кресла, затылок прикоснулась к подголовнику. Он закрыл глаза, и, кажется, перестал думать.
Через минуту Ларский уже спал.
2
Наступил день отъезда, и Денису казалось, что он успокоился, или смирился с неизбежностью побывать на Родине. Уговаривая себя, Ларский нашел кучу аргументов для того, чтобы не тревожить душу волнением встречи с прошлым. Главным было то, что командировка продлится всего три дня, и за это время он физически не успеет отвлечься от делового настроя, посвятив себя ностальгическим воспоминаниям. Конечно же, это было очередное вранье, остужающее разгоряченное воображение, но такое вранье ласково ложилось на душу, запихивая поглубже неудобные мысли.
Подчиняясь новому настроению, он собрал для путешествия только маленькую сумку. Ничего лишнего. Только необходимые вещи....
Выйдя из дома, Ларский вскинул голову, и долго рассматривал прозрачное голубоватое небо без единого облачка. Яркость и насыщенность небесной выси заставила прищуриться. Он с удовольствием прикрыл ресницами глаза, пропуская нежный свет мелкими порциями, но неожиданно услышал позади утробный голос пожилой соседки. Денис обернулся, - женщина небольшого роста, оплывшая непомерными жировыми накоплениями, образующими где нужно и не нужно глубокие складки, на объемных колоннах ног, и выпирающими, как что-то инородное, животом и задницей, переваливаясь, подходила ближе и ближе. Это была Бейла Пастернак, которую все звали просто - Бэла. Бейла очень гордилась своей фамилией. Она уехала из Росси в 1972 году, ей было 40 лет, и говорят, что была она "чертовски хороша". Сейчас ей 83, - она стара, толста, и плохо пахнет, но уверенно врет, что является родственницей писателя Бориса Пастернака.
-- ???? ?? ????? ?? ?? ?????? - Бэла спросила на иврите.
У Бейлы Пастернак и Дениса Ларского как-то сразу завязалась такая игра - Бэла говорит с ним только на иврите (хотя еще неплохо общалась и на русском), а Денис отвечает по-русски (он, вообще, плохо говорил на местном языке, но для работы этого хватало).
-- Куда собрался? - Он почувствовал, что сейчас женщина его раздражает, поэтому решил быстро закончить разговор, и ответил "в лоб". - В Москву!
-- ??? - В испуге выдохнула обычное "вей" Бэла, закатив глаза, и, видимо, от неожиданности, заговорила по-русски. - Навсегда? Это опрометчиво с вашей стороны, Денчик. Там до сих пор борются с космополитами? Не думаю. Им не до того. Украина "на ушах". С Обамой полный раздрай. Хотя, русские всё могут. И зачем вам эта ностальгия? Зачем залезать в старые калоши, когда здесь ты ходишь в прекрасных мокасинах. Кто там у тебя есть? ???????
Бэла игриво перешла на родной язык, и Ларский, который начинал "заводиться", понял, что, если не оборвет старую жидовку, потаенные страхи вернутся, и настроение опустится до нуля.
-- У меня нет ?????? - "бедных родственников". - Уже со злостью выплюнул сложную для него фразу Денис, и, отвернувшись, закончил разговор. - Прощайте!
Дорога до аэропорта Бен Гурион была недолгой, всего-то 14 км от города, и Денис, усаживаясь в такси, решил, что больше разговаривать ни с кем не будет, чтобы не раздражать утихшие волны негатива, слегка растревоженные Бэлой, но через пять минут уже злился на водителя. Молодой, смуглый, черноволосый таксист, посмотрев в глаза Денису, сразу заговорил на чистом русском языке.
-- На отдых, или по делам? - Спросил он, обгоняя впереди идущую машину.
-- Вы из России? - Как старый еврей, Ларский ответил вопросом на вопрос.
-- Да, откинулся год назад. - Весело подтвердил шофер догадку Дениса.
-- Откинулся? - Переспросил Ларский напряженно. - Неужели все так плохо? А, как вы догадались, что я русский? Кстати, вы - еврей?
Из усталого мозга Дениса вываливались вопросы один за другим. Проклиная себя и водилу, он чувствовал непреодолимое желание узнать о Родине то, что, как казалось, соответствует действительности. Он забыл, что прошло 20 лет, как уехал, а с переворота 91-го - все 24 года, и Россия должна была куда-то двигаться, - или вперед, или назад, но Ларский отчетливо понял, что, в данную секунду, хочет, чтобы ТАМ все было плохо. ТАМ не может быть хорошо потому что ЗДЕСЬ плохо ему.
Таксист еще раз внимательно посмотрел в глаза пассажира.
-- У вас тревожные глаза. - Серьезно начал он. - Я видел много русских на чужбине в силу своей прежней профессии. Так вот, - они все смотрят точно так же..., ожидая подвоха. Русские не могут существовать вне России. Они могут проклинать Родину поносными словами, и одновременно гордиться ее достижениями в спорте, науке, наконец в космосе и искусстве.
Ларский тревожно молчал, ожидая продолжения, - он никогда не говорил с "новыми русскими", а таксист представлялся именно таковым.
Между тем, тот, видя, что Денис увлеченно слушает, продолжил:
-- Я не еврей. Родился в Белоруссии, а жил в Омске. Жена - еврейка. - С грустью в голосе ответил он. - Интересуетесь, как там дела? Совсем плохо? Нет, так сказать нельзя. Кому-то хорошо, кому-то плохо. Как везде. Дело не в этом. ТАМ нет основы, твердыни что ли, на которой можно строить. Как будто возвели красивый на вид дом, а фундамент-то не надежен. Каждую минуту ждешь, что здание рухнет, и обломки придавят всех, ну, или почти всех, и страх заставляет воровать, брать взятки, откаты, а деньги переводить за границу, создавая "подушку безопасности", как говорил Путин. Правда, говорил он о другом.
Богатые уже давно основные средства вложили в недвижимость Европы, Америки, или где-то еще, - только не в России. Те, кто обязаны верить в Россию по должности своей, на самом деле используют ее, как инструмент накопления средств для жизни за границей....
-- Значит, все по-прежнему. - Прошептал Ларский, а в вслух добавил. - Россию, как родню, любить надо издалека.
Таксист промолчал, видимо, подумав, что слова пассажира - это аксиома не требующая доказательств. Он мотнул головой, указывая вперед, и констатировал:
-- Приехали.
Аэропорт шумел на разные голоса, перерабатывая людской поток, который казался бесконечным. Будущие пассажиры перемещались хаотично, нервно подталкивая багаж, оглядываясь, и стреляя глазами по сторонам в надежде кого-то, или что-то увидеть.
Толпа была разнородна, с большими и маленькими проплешинами, но - это была толпа, а Ларский, как истинный интроверт, толпы боялся, отчего сразу испытал ощущение заброшенности в совершенно незнакомый и враждебный мир. Мир, который он не понимал, и не принимал, который дышал ненавистью, проникающей в мозг Дениса, вызывая агрессию.
Через пять минут, забыв аргументы, успокаивающие его дома, Ларский ненавидел всё. Ненавидел самого себя; кресло, на котором сидел; стюардесс, их кукольные улыбки, и подчеркнутую вежливость; летчиков, проходивших мимо с таким видом, как будто им принадлежит весь мир.
Да, он ненавидел всё, но в первую очередь то, как прожил жизнь, и чего достиг, к чему пришел, - к пустоте! К полному одиночеству!
3
Москва встретила серым небом, с которого влажной пылью сыпался июльский дождь. Пассажиры рейса, проходившие таможню, без энтузиазма доставали документы, и устало подтягивали свой багаж. Ларский, не обращая внимания на остальных прибывших, попытался себя взбодрить, - он активно рассматривал помещение, в котором оказался, и, невольно, отмечал, что аэропорт ничем не отличается от других воздушных вокзалов Европы. Неожиданно, - это ему понравилось. Сбрасывая тяжелый комок, приютившийся в разгоряченном мозге, он даже уловил настроение напоминающее гордость, которое заставило несколько свысока посмотреть на своих попутчиков. Это выглядело по-детски наивно, и, со стороны, казалось, наверное, забавным, но Денис этого не замечал. Он скользил загоревшимся взглядом по лицам соседей по очереди, пока глаза не наткнулись на меланхоличного пограничника с плоским лицом и зрачками совы.
-- You speak Russian? Welcome. For what term of profit? Visit purpose? - Автоматически спросил тот.
-- Говорите, пожалуйста, по-русски. - Небрежно бросил Ларский, желая показать, что с ним-то можно "по-простому", как со своим. - Прибыл на три дня, в командировку.
Пограничник вскинул удивленный взгляд на Дениса, как будто впервые услышал русский язык, и углубился в изучение документов. После формальностей, у стража границы в глазах появилось легко уловимое чувство неудовлетворенности. Он смотрел на маленькую сумку Ларского, на его паспорт, и казалось, ищет зацепку к чему придраться. Видимо, ничего не найдя, долго изображал удивление, но потом, моргнув, отчего стал нестерпимо похож на ночную птицу, сказал: