После этого случая пришлось кормить его в изоляторе. Чтобы отвлечь матроса от дурных мыслей, принимая во внимание его "литературный" талант, я рекомендовал ему писать для нашей корабельной стенной газеты, что он и делал регулярно. Мне удалось выяснить, что творческий порыв пришел к нему месяц назад, при этом писал он только ночью на вахте. Матрос говорил, что писал он как будто под диктовку с голоса, который "наговаривал" ему текст. При этом я отмечал, что писал он без ошибок. Также на вахте он входил в непосредственную связь с душой Аллаха с помощью специального аппарата (который мы, естественно, не нашли).
В нашу газету писал он с большим удовольствием, его статьи отличались смелостью, зрелостью, он вскрывал недостатки, пороки, заблуждения. Естественно, его художества оставались достоянием лишь узкого круга руководящего состава. Прошло еще две недели, и вдруг, когда я вновь принес ему бумагу и ручку с просьбой продолжить написание статей, он все это отодвинул и сказал, что больше писать не будет, так как "диктующий" голос пропал. Я настоятельно рекомендовал написать хотя бы несколько фраз и получил листок с бессвязными мыслями и огромным количеством ошибок. Стало ясно: в заболевании наступила новая фаза.
На совещании было принято решение допустить матроса к несению службы на камбузе - конечно, под присмотром старших. Через две недели мы вернулись на родную базу, и я отвез его в главный госпиталь.
Мой старший товарищ, В.К.Раев, главный психиатр, с радостью встретил меня, нисколько не сомневаясь, что я вновь привез ему интересный медицинский случай. За время моей службы это был уже девятый пациент. Мягкая доброжелательная речь Раева успокоила матроса, вел он себя тихо. Было принято решение поместить матроса в обычную палату.
Как только Рахманов услышал эти слова, он сразу, ничего не говоря, рыбкой головой вперед прыгнул в окно кабинета - видимо, хотел на свободу. Но не знал пациент, что стекла в психиатрических клиниках ставят небьющиеся. Ему перевязали голову, и санитары, применив "ленинградку" - специальную фиксацию, - поместили его уже в палату для буйных больных.
- Ничего, Володя, - обращался ко мне врач. - Мы его постараемся вылечить, а материалы, с которыми я ознакомился, очень интересные и назидательные. Повезло тебе, что удалось раскусить этот случай вовремя, а то бы мы вряд ли сейчас с тобой разговаривали...
Гуттаперчивый мальчик
Вторую неделю мы спали урывками, был аврал, связанный с приездом Государственной комиссии и приемкой ею лодки от производителей. Времени хронически не хватало. Заводские сдаточные команды устраняли недоделки, и Государственная комиссия находилась с нашим экипажем в постоянных конфликтах - ругались, доказывая друг другу необходимость плановой сдачи объекта. Мы упирали на качество выполняемых работ - ведь в море ходить нам, и должна быть полная уверенность, что подводная лодка свои задачи сможет выполнить.
Бесконечно проверялись и прогонялись схемы ракетных и торпедных стрельб, штурманского навигационного комплекса, радиационной и химической защиты, обитаемости, плавучести - и еще многих систем, столь необходимых для боевой деятельности атомного подводного ракетоносца. Кроме экипажа в море на лодке находилась Государственная комиссия, коллективы сдаточной команды завода "Звезда", куча каких-то дополнительно прикомандированных - в общем, вместо 150 человек по штатному расписанию было одномоментно около 300 человек, а ведь их надо было накормить, обеспечить спальными местами и медицинской помощью. В течение суток между берегом и лодкой сновали небольшие катера и буксиры, которые привозили и увозили специалистов, детали и механизмы, продукты и воду, членов комиссии. Фактически ночью подводились ежедневные итоги, на которых срывающимися голосами выдвигали обоюдные требования, грозили всевозможными карами, высказывали претензии - но все четко знали, что лодку надо принять в этом году и ввести ее в строй до нового года; а за бортом уже декабрь.
Неожиданно выявили недостатки в реакторной системе: определили в выгородках при их запусках повышение радиационного фона. Все всполошились это была очень серьезная неисправность, которая могла свести на нет все усилия коллектива. Совещания проводились круглосуточно, докладывали в Москву, предлагали решить проблему разными способами, вплоть до вырезки прочного корпуса и замены неисправного блока; но это отодвигало бы сдачу корабля на неопределенное время.
Наконец, решили вызвать высококлассную бригаду сварщиков из Ленинграда. Директор завода выслал за ними свой самолет, и бригада со своим уникальным оборудованием прилетела на следующий день. Два дня они круглосуточно трудились в реакторном отсеке, что-то стыковали, варили, повиснув в цирковых позах на подъемных талях, и на третьи сутки доложили об исправлении дефекта. Еще двое суток экипаж проверял работу реактора в различных режимах радиационный фон не выходил из нормальных пределов. К вечеру пятого дня бригада загрузила свое оборудование в самолет и улетела в Ленинград, получив, по слухам, премии, равные стоимости "Жигулей".
Только ликвидировали эту неисправность и вздохнули с облегчением, как случилась неприятность в радиотехнической службе, связанная с отказом системы при выходе на ракетные стрельбы. Наши инженеры бились над этой неисправностью более суток, меняли целыми блоками ЗИП - все впустую. Опять послали гонцов в закрытый город на Волге, откуда привезли разработчиков этой системы. Осмотрев технику, разработчики потребовали трехлитровый графин медицинского спирта, закуски, попросили наших специалистов радиотехнической службы покинуть помещение и пообещали, что через четыре часа можно будет приступить к проверке работы комплекса. Доставив им требуемое и увидев, как они сначала выпили по стакану чистого спирта, закусив хлебными корочками, я засомневался в благополучном исходе работы. Показав мне на дверь, они повторили свою просьбу. Я, конечно, с живым интересом вернулся в третий отсек к исходу истекшего времени, чтобы увидеть финал этого процесса.
Дверь открылась, и красное лицо старшего группы пригласило членов приемной комиссии приступить к проверке работы. Заглянув в щель двери, я с удивлением увидел пустой графин из-под спирта и две пустые консервные банки из-под курицы в собственном соку, вокруг которых на столике лежали хлебные крошки. "Невероятно", - подумал я, всматриваясь в красные лица мастеров: глаза их смотрели довольно ясно. "Может, часть спирта они использовали в работе?.."
Более тридцати раз прогоняли наши специалисты блок ракетных стрельб в разных режимах - ни одного сбоя! Комиссия приняла работу. На прощание разработчики затребовали еще три литра спирта и закуски, которые без лишних слов им выделили. Под уважительный гул офицеров специалисты спустились по трапу на катер и отбыли в Большой Камень.
Вспоминая события того времени, я и сейчас поражаюсь тем людям, которые создавали сложнейшую технику, заполнявшую отсеки подводной лодки, - и что было чудом, так это то, что она вся работала. По-видимому, наши люди как никто другой раскрываются особенно ярко в экстремальных ситуациях, при этом труд в таких условиях приобретает новые формы коллективизма, и в первую очередь все это делается за совесть, за собственное уважение себя как классных специалистов и русских людей, а не исключительно из корыстных побуждений. Я тогда уже задумывался, что вряд ли иностранные специалисты смогли бы так легко находить выходы из нештатных ситуаций, как наши ребята. Как уже говорилось, одновременно на лодке работало до 300 человек круглосуточно и с полной отдачей сил. Видя все это, я уже не сомневался, что вот так, наверное, наши люди трудились в первые месяцы войны, ставя заводы в голой степи и не прекращая строительство, на холоде выпуская пушки, танки, самолеты.
Сейчас мирное время, но какая самоотдача! Постоянно на лодке осуществлялась сдача комиссии объектов и перевозка строителей и наладчиков на берег. Те, которые сдавали объекты поздно ночью, отдыхали на любом свободном месте, дожидаясь первых утренних катеров. Вспоминаю, что у меня в медицинском отсеке иногда спало до десяти человек. Условия были напряженные.
Как-то раз около двух часов ночи настойчивый стук в дверь амбулатории разбудил всех спящих. Я вышел. Двое рабочих с перепуганными лицами, перебивая друг друга, начали свой рассказ. Четко определялся исходивший от них запах свежепринятого алкоголя.
- Что случилось? - спросил я строго.
- Витя (их друг) случайно упал в ракетную шахту лодки, люки которой были открыты, так как последние двое суток в шахтах шли наладочные работы, а высота шахт достигала 12 метров! Мы думаем, что случилось несчастье.
Я быстро пошел за ними, прихватив медицинскую сумку, - сначала в третий отсек, потом в пятый, потом за ними по трапу поднялся на плохо освещенную ракетную палубу. Временная электрическая подвеска, на которую возлагалось освещение места работы, не светила, в лучах прожектора были видны открытые люки шахт, а внизу - чернота.
Мощным фонарем осветили зону ближайшей ракетной шахты, куда, по их мнению, упал их друг в то время, когда все они вышли покурить наверх после принятия спирта в честь сдачи комиссии своего объекта. Я светил фонариком в глубину шахты и силился определить тело рабочего - никого. - Да где же ваш друг? - спросил я.
- Не знаем, упал туда. Может, его уже вытащили другие члены бригады.
Спустились обратно в корпус лодки, я предварительно предупредил вахтенного офицера о грубейшем нарушении техники безопасности на ракетной палубе; стали искать тело рабочего. Во втором отсеке, недалеко от прохода, на матрасе лежал человек, около него суетились еще люди, стоял устойчивый запах спирта. Принесли дополнительные лампы и фонари, и я стал осматривать потерпевшего, складывалось впечатление, что все окружавшие меня, в том числе и потерпевший, пьяны.
"Ну, думаю, у рабочего живого места нет, кости сломаны, травма черепа, внутреннее кровотечение... Надо срочно докладывать командованию и эвакуировать пострадавшего". Начал осматривать, мять, щупать тело и живот. Странно, кажется, все на месте! Слышит, видит, руками и ногами дергает.
- Наверное, обманули меня, - говорю, - подшутили. Так точно он упал в шахту?
- Точно, точно! - и они начали рассказ. - Мы поднялись подышать на ракетную палубу, так как после окончания работы катер за нами прибудет около пяти часов утра. Витя шел впереди нас и вдруг исчез в темноте! Мы слышим "шмяк" да "шмяк", потом тихие стоны из шахты. Посветили фонариком - он лежит посередине "стола" шахты; конечно, мы перепугались, двоих послали искать Вас, а сами по боковым трапам ракетной шахты (их четыре) втроем спустились вниз и с большим трудом подняли Витю наверх, спустили в лодку - и вот он лежит здесь. Доктор, сделайте что-нибудь и не сообщайте командованию, а то нас всех лишат премии, тем более, что он нас пахнет спиртом...
"Невероятно! - подумал я. - Этого не может быть!" Измеряю давление, пульс - все в норме, руки, ноги, голова - целы, живот мягкий. Видны ссадины, синяки, кровоподтеки, а в остальном все прилично. На свой страх и риск наблюдаю его еще два часа. Самочувствие остается прежним, симптомов поражения головного мозга не выявляется.
Подошел катер, рабочие, подхватив Витю под руки и ноги, перенесли аккуратно его на катер, швартовая команда, конечно, обратила внимание на эту живописную группу, покидающую лодку. Я отпустил Виктора с единственным условием: его отвезут в санчасть на берегу, где с ним до конца разберутся. Пошел к себе и поспал пару часов. С первыми лучами солнца выбежал на ракетную палубу - осмотреть еще раз место несчастного случая.
Шахта была глубокая и пустая, так как ракеты еще не загружались; по ее окружности изнутри спускались четыре лестницы, а внизу, на ракетном "столе" (на него ракета садится при загрузке), на расстоянии 2-2,5 метра поднимались стыковочные штыри высотой около метра. Я спустился по одной из лестниц вниз. На дне лежала бесхозная шапка-ушанка. Поднялся обратно, снова посмотрел вниз.
"Невероятно, ... но факт! Что могло спасти его? Наверное, шагнул в темноту, зацепился за одну из лестниц, сполз аккуратно - так, что оказался между стыковочными штырями стола. Если бы падал на них с высоты, то нанизался бы, как бабочка на булавку. Пьян был, поэтому с ним все это случилось. А если бы трезвый был, как бы все вышло? Чем бы все это закончилось?" - думал я.
Через несколько дней я вновь увидел того рабочего, он прибыл в составе бригады устранять неполадки, и у меня на душе стало легче...
Везунчик
Нам очень везло, ежегодно по несколько раз мы приходили на базу под Владивосток и, как правило, в теплое время года. После камчатских холодов Приморье встречало нас ярким солнцем, буйством растительности и красок. В эти редкие недельные, а часто многонедельные заходы мы могли не только выполнить регламентные работы, но и искупаться и даже позагорать на песчаном берегу теплого залива.
Этот заход как всегда планировался коротким, был конец июля месяца. Приход столь могучего корабля на эту закрытую военно-морскую базу, состоящую из нескольких пирсов, ограниченного количества домов и множества маломерных судов, катеров и огромного спрятанного в скалах склада артвооружения всегда вызывал неподдельный интерес ее обитателей. Большинство свободных от вахт моряков с уважением рассматривали наш подводный ракетоносец стратегического назначения.
На соседнем пирсе отдавал швартовы большой противолодочный корабль, казавшийся более мелким, чем наша субмарина. На палубе уходящего корабля толпились группами моряки, рассматривая наше подводное чудовище.
Мы высыпали на пирс, бродили кучками, некоторые расположились на зеленой травке у входа на пирс, засучив брюки до колен, рукава до локтей, подставляя свои совершенно белые лица ласковому южному солнцу. Легкие радостно вдыхали свежий морской воздух, в котором чувствовалась примесь водорослей, цветов и запах трав. Темно-синее южное море ласково плескалось о пирс. Захотелось искупаться, тем более что вода, по данным старожилов, была 24-25°.
Достопримечательностью закрытой базы, несомненно, был магазин. За время походов нам изрядно надоел рацион из сухих овощей, каш, консервов, и мы решили сделать набег на местный магазин. Обилие свежих овощей, фруктов и даже полосатых арбузов, лежащих в сетке в углу магазина, превзошло наши ожидания. Мы гурьбой вломились в этот небольшой магазин, проснулся дикий голод по витаминам. Огромные мясистые красные помидоры, зеленые огурцы с пупырышками мы купили прямо с ящиками, в нагрузку взяли зеленый лук, укроп, кинзу и петрушку. Захотелось сделать роскошный салат и съесть его прямо на природе, на берегу моря.
Из почти стокилограммового улова овощей восемьдесят мы передали на лодку для личного состава, к морякам же отправили и пятнадцать арбузов. Они же, в знак уважения, отнесли ящики с овощами и зеленью для нас в укромную зеленую бухточку, где планировался пикник. Туда же были доставлены четыре эмалированных таза, стеклянная бутыль на четыре литра со сметаной, разделочные ножи, доски, посуда, три арбуза, хлеб, консервы, трехлитровая канистра с медицинским спиртом и минеральная вода "Боржоми" в количестве двадцати бутылок. Наверное, наша закупка превышала месячную выручку местного магазина, но что же мы могли поделать - какой корабль, такие и закупки. Время было обеденное, но мы предпочли осуществить прием пищи на свежем воздухе. Особенно воодушевился Саша, первый управленец, который привел нам двух своих знакомых по училищу; они принесли с собой ласты, маски, быстро собрали дрова, сухие ветки и развели костер. Вымытые в ближайшем ручье овощи нарезали аккуратно на дольки, посолили и загрузили в тазы, густо перемешав с травами и сметаной. С каким аппетитом ложками мы ели эту волшебную пищу! Наелись до того, что некоторые, утомленные, замертво лежали на песчаном берегу и даже не смогли приступить к десерту - ярко-красным сочным нарезанным кусками арбузам. Мне показалось, что в этот обед я пополнил витаминный запас на целый месяц вперед.
Стоял штиль, солнце светило ярко, кожа начала ощущать его силу, хотелось искупаться. Под опытным руководством сашиных друзей мы стали обследовать прибрежное дно. Я и раньше неоднократно плавал в Черном море и даже погружался в акваланге на глубину до двадцати метров, но то, что я увидел в данном месте, вызвало неописуемый восторг. Богатство морской флоры и фауны с множеством разноцветных рыб, медуз, морских звезд, ежей, водорослей, заросших гротов, камней и скал, покрытых трепангами и гребешками, удивляло.