Этот список растет очень быстро. Можно назвать имена монаха-трапписта и писателя Томаса Мертона, мучеников архиепископа Оскара Ромеро и монаха Шарля де Фуко, богослова Карла Барта, философа и искательницу правды Симону Вейль, писательницу Фланнери О’Коннор. Роберт Эллсберг мастерски собрал «годовой приход» таких людей веры вместе с известными нам святыми прошлых веков в свое чудесное собрание, показывая, что, закидывая сеть подальше в экуменическом смысле, мы получим удивительно богатый улов.[2]
Данная книга – гораздо более скромное начинание. Скорее это задушевная встреча с одним канонизированным святым* и девятью людьми нашего времени, которые, весьма отличаясь друг от друга, были людьми веры. Все они – «живые иконы», иными словами, всем своим обликом и делом, всей своей жизнью, в борьбе и радости являют образ Господа, Его Евангелия Царства. Все они принадлежали Восточной Церкви и потому мало известны на Западе, хотя большинство почти всю свою жизнь прожили в Западной Европе или Америке. Будучи гражданами Запада, они были православными христианами, членами Восточной Церкви. Их список легко можно удвоить, утроить, учетверить. Кто-то скажет, что в него следует включать лишь тех, кто был официально признан святым, прославлен в конкретных поместных церквах.
Во всех церквах все больше стараются распознавать святых людей нашего времени, живущих рядом с нами. Поэтому американские католики могут почитать не только коренную американку Екатерину Текаквиту и миссионера-епископа Джона Неймана, но, вероятно, еще более – Пьера Туссена, гаитянского иммигранта, парикмахера и врача, заботившегося о больных. Кроме первых русских миссионеров, проходивших свое служение на Аляске, – монаха Германа, иеромонаха Ювеналия и епископа Иннокентия – Американская Православная Церковь недавно признала святыми тех, кто трудился здесь в XX веке: Александра Хотовицкого и Иоанна Кочурова, священников, впоследствии ставших мучениками во время русской революции; Тихона, служившего здесь архиепископом и ставшего также в период революции патриархом Московским, а совсем уже недавно – Рафаэля Хававини, ливанского араба, епископа Бруклинского[3].
Действительно, можно назвать многих замечательных христиан Восточной Церкви нашего времени. Иной читатель, увидев этот список, запротестует, что здесь нет такого-то, кто дорог его сердцу и вере. Почему здесь нет замечательного епископа Николая (Велимировича), ныне канонизированного, много лет служившего в американских сербских епархиях, учившегося и преподававшего в Кембридже, пережившего Дахау и проведшего свои последние годы, преподавая в Свято-Тихоновской семинарии и монастыре в Пенсильвании? Почему отсутствует образованнейший, душевный, наделенный тонким чувством юмора митрополит Леонтий (Туркевич), приехавший в Америку молодым женатым священником, возглавивший семинарию и приходы, а после смерти супруги много лет служивший епископом, затем архиепископом в Америке? Пожалуй, следовало включить и другие известные во всем мире имена: математика и богослова о. Павла Флоренского, патролога о. Георгия Флоровского, пламенного философа Николая Бердяева, Вселенского патриарха Афинагора, в 1966 году снявшего вместе с папой Павлом VI взаимные анафемы Великой схизмы, одаренного румынского богослова о. Думитру Станилоэ, ныне канонизированного афонского монаха старца Силуана и его ученика, недавно преставившегося архимандрита Софрония (Сахарова).
Понятно, что список таких достойных фигур велик. И он еще увеличится, что скорее всего и произойдет в будущем, если включить в него не только упомянутых выше усопших в Господе, но и ныне живущих, таких как румынский архимандрит Роман (Брага) в Успенском монастыре в Мичигане (Rives Junction), владыка Антоний Сурожский в Лондоне, широко известный своими книгами о молитве, Элизабет Бер-Сижель, до сих пор деятельный богослов из мирян*. Жизнь, служение и свидетельство этих людей достаточно значительны, чтобы обеспечить их присутствие здесь. Есть и другая причина, по которой этих людей веры можно назвать «живыми иконами». Выбор этой группы людей более всего иного определяет их открытость миру, творческий и, тем не менее, обыденный образ жизни по Евангелию. Они стали образами Царства. За исключением Александра Меня, все они лучшую часть своей жизни прожили на Западе и сознавали свою принадлежность к той культуре, в которой жили.
Оставаясь глубоко верными своему культурному прошлому, все они считали, что христианская вера превосходит любую отдельную культуру, сколь бы прекрасными и дорогими ни были для них эти частные воплощения Евангелия. Они были открыты другим культурам, науке и технологии, равно как и музыке, изобразительным искусствам, поэзии современной эпохи. Некоторые из них сами занимались философией, социологией, живописью и литературой. Они видели Христа, говоря словами Нибура, всегда присутствующим в культуре и преображающим ее. Они не считали, что вера противоречит окружающему их обществу и культуре. Один их них, правда, не включенный в эту книгу, однажды подсунул формулировку своих убеждений под дверь русской посольской церкви в Стамбуле. Евграф Ковалевский писал: «Господь попустил революцию, чтобы очистилась Церковь и Православие распространилось по всему миру»[4]. Именно в этом духе любви и открытости я представляю здесь портреты десяти людей веры Восточной Церкви всем, кто спрашивает, как стать святым, каков путь святости в наше время.
И Павел Евдокимов, и мать Мария (Скобцова) разделяли этот подход, хотя нередко и с различной окраской в его понимании. Очевидной была катастрофа революции. Когда Церковь лишилась всякой культурной, политической и финансовой поддержки, когда исчезла ее институциональная пышность и власть, каждому христианину вновь была дарована свобода, абсолютная свобода. Теперь Церковь должна обновиться и преобразиться не внешними силами, но изнутри, глубоко внутри всякого верующего, «в месте сердца», как говорит Элизабет Бер-Сижель, в том месте, где Бог встречает нас в любви и действует вместе с нами[5]. Что казалось бедой для Русской Церкви, на самом деле оказалось даром. Она раскрылась по-новому, чтобы стать истинным местом и служением Христа, Кого так близко знала «кенотическим», смиренным, самоумаленным, поруганным и отверженным, нашим подлинным собратом в страданиях. Трем друзьям – о. Льву Жилле, Павлу Евдокимову и Элизабет Бер-Сижель – предстояло раскрыть миру эту харизму Русской Церкви и ее духовности, явить Бога как «безграничную Любовь», «безумную Любовь», смиренного Христа. Не случайно именно они, вместе со многими другими русскими эмигрантами, нежно любили как святого друга и почитали как «икону» святости «батюшку Серафима», иеромонаха Серафима Саровского, канонизированного в 1903 году[6].
Преподобный Серафим в самом деле являет собой полную противоположность великолепию и властности официального, то есть институционального, русского Православия[7]. Это прототип подлинной святости, открытой всем в стяжании Духа Святого. Подобно св. Франциску Ассизскому, он явился воплощением простоты и свободы, в котором даже лесные звери ощущали благоухание Рая: у Франциска был свой волк, а у Серафима – медведь. У обоих лица видимым образом излучали сияние Царства Небесного. Люди веры, чьи портреты представлены здесь, несмотря на различия в характере и призвании, вдохновлялись этим импульсом столь многих своих собратьев, а именно делиться с Западом богатством духовной жизни, богослужения, богословия и иконописи Восточной Церкви.
Восточная Церковь одновременно весьма своеобразна и таинственна, поэтому мы должны сделать хотя бы краткое отступление для рассмотрения некоторых аспектов этого церковного «дома» тех людей веры, с которыми встретимся ниже. Настоящая книга адресована всем, кто интересуется путем святости, так что вначале необходимо некоторое знакомство с христианским Востоком. Нередко говорили, что Восточная Церковь – это наиболее тщательно охраняемый секрет христианства. Сегодня это разом и истина, и заблуждение. Многие западные христиане недоумевают по поводу многочисленных юрисдикций, или церковных общин, в Православии, этнической принадлежности церквей, содержания веры этих церквей и характера их богослужения[8]. Как долго, к примеру, многие считали, что восточные христиане в своих церквах действительно обожествляют святые иконы? Другие полагают водоразделом между Востоком и Западом часто неверно понимаемую и всегда темную по богословскому смыслу западную прибавку к Символу веры об исхождении Святого Духа «и от Сына» (Filioque). Более очевидно, пожалуй, что Запад и Восток разделило папское притязание на всемирную юрисдикцию над всеми церквями.
Иные, основываясь на отдельных сведениях из истории, полагают, что исходной причиной разделений на Востоке, а затем и отчуждения восточных церквей от Запада было языковое и этническое многообразие. Помня историческую картину, многие из нас думают о «железном занавесе», воздвигнутом исламской экспансией между церквями Востока и Запада. Совсем недавние авторы, несмотря на сделанные разъяснения, продолжают рассуждать в том же духе и представляют Восток в карикатурном виде. Пользуется успехом, особенно среди протестантских богословов, версия критики Адольфа фон Гарнака, гласящая, что восточные церкви застыли в допросвещенческих, некритических взглядах на Библию, богослужение, богословские формулировки, церковную организацию и отношение к правительству, культуре и обществу.
Далее, некоторые обвиняют Восточную Церковь в том, что она замкнута на себе, изолирована, как бы затерялась в стенах своих окутанных кадильным курением, увешанных иконами храмов, зачарована своими долгими, унылыми службами. Именно такой предстает Восточная Церковь на компакт-дисках русской и византийской богослужебной музыки. Такие диски сегодня в изобилии можно встретить в любом крупном музыкальном магазине. Другие образы мелькают в новостях: духовенство в золотых одеяниях, взмахи кадила, песнопения, верующие, совершающие крестное знамение, горящие свечи, целование икон, крестные ходы.
Есть все основания прийти в умиление. Богослужебные обряды и религиозные обычаи Восточной Церкви красивы, таинственны и дышат древностью, в то время как столь многое в богослужении других церквей претерпело модернизацию. Один лютеранин, известный в стране ученый, в ответ на вопрос, почему он посещает православный собор в одном из главных американских городов, охотно объяснил: «Из-за трансцендентности тамошнего богослужения».
Но точные образы легко становятся стереотипами. Погруженность Восточной Церкви в потустороннее, ее «эсхатологический максимализм» может обернуться (и так восприниматься) одержимостью, подавляющей заботу о бедных, лишающей импульса к миссии. С крайней точки зрения кажется, что Восточная Церковь настолько отрицает мир, что чуждается науки и искусства, заботится только о священном, тем самым крайне реакционно реагируя на вызовы современного мира и секуляризации. Тот факт, что в Восточной Церкви не рукополагают женщин, резко отличает ее от многих церквей Запада. Монашество продолжает играть в Восточной Церкви важную роль как знак того, что Павел Евдокимов назвал «эсхатологическим максимализмом», – суровое напоминание об инаковости Царства в мире сем. Многие восточные церкви соблюдают «старый стиль», то есть юлианский календарь, и поэтому отмечают праздники, в том числе и такой великий, как Рождество, на тринадцать дней позже Запада. Правила поста в восточных церквах иные: предписывается воздержание от мясной и молочной пищи не только во время Великого поста, но и в некоторые другие периоды перед праздниками и в среду и пятницу в течение всего года. В своих нравственных воззрениях Восточная Церковь, будучи весьма свободной и внимательной к личности, неизменно остается верной Библии и историческому свидетельству христиан прошлого. Эти и другие черты действительно приносят восточному христианству одновременно и добрую, и худую славу. Один мой коллега из очень либерального духовенства Епископальной Церкви однажды признался, что единственный ценный вклад Востока – это переносные иконы, которыми можно пользоваться дома, чтобы сосредоточиться на молитве[9].
Глубоко изучая Православную Церковь с точки зрения евангелического вероучения, Дэниел Кленденин находит в ней много достойного удивления, но и много заслуживающего критики[10]. По его мнению, центральное место литургии и таинств, приверженность к «слишком человеческой» традиции отцов Церкви и к богослужениям, наконец, очевидная неспособность православного богословия встретиться с новыми обстоятельствами и проблемами современного мира – следствие недостаточно библейского и евангельского характера Восточной Церкви. Внимание других комментаторов останавливается на том, что Павел Евдокимов охарактеризовал как явную «анархию», царящую на Востоке[11]. Они критикуют отсутствие централизованного управления или учительного органа, какого-нибудь одного епископа или рабочей группы, которые действительно могли бы говорить от имени всех православных церквей. Кто-то находит среди православных церквей настолько большое разнообразие, что оказывается не в состоянии усмотреть единство.
Еще один аспект – проблема национализма, который примешивается к восточному христианству, даже захватывает его и который осужден как ересь филетизма. Еще и сегодня если ты скажешь о себе: «Я православный христианин», то обычно думают, что ты грек, русский или другого славянского происхождения или женат на ком-то такой национальности и потому неофит. (Многие православные в Америке – неофиты, но не все по причине брака.) Несколько месяцев тому назад можно было услышать подобные объяснения относительно Православной Церкви в Сербии. А недавно Сэмюэл Хантингтон определил восточное православие вместе с исламом как международные силы, находящиеся в идеологическом конфликте с Западом[12]. Это крайне спорный тезис, но здесь не место входить в его обсуждение. Виктория Кларк попыталась опробовать его на истории христианского Востока, указав на ряд лиц, замечательных по своим прекрасным душевным качествам, но еще более примечательных в качестве худших примеров смешения христианства с национализмом и политикой[13]. Христиане Восточной Церкви, которых мы рассмотрим ниже, являют собой ответ на тезис Хантингтона и проясняют многие из недоразумений, связанных с Церковью Востока.
В XX веке Восточная Церковь претерпела скорби, но и стала более открытой. Благодаря этому она смогла принести свою традицию как дар Западу. После веков схизмы, недоразумений и изоляции Восток вступил в искренние взаимоотношения с церквями Запада. Я имею в виду не только почти восьмидесятилетний плен русской и многих других славянских церквей под советским режимом и их недавнее внезапное освобождение от некоторых, хотя и не всех форм подавления, но и гораздо более ранний диалог между Востоком и Западом, один из этапов которого начался почти сразу же после русской революции, еще в 1920-х годах. Николай Зёрнов в своей книге описывает это русское религиозное возрождение[14], это удивительное новое усвоение православного христианства интеллектуалами в последние десятилетия XIX века, продолжившееся на великом церковном Соборе в Москве 1917–1918 годов, проходившем во время революции.
Такие чудеса культуры, как иконы и богослужебные песнопения Восточной Европы, напоминают нам на Западе о красоте и тайне Православной Церкви. Летом 2000-го года можно было по телевидению наблюдать, как румынские гимнастки, участницы Олимпийских игр в Сиднее, стояли на службах Страстной седмицы, обходили в пасхальную ночь храм со свечами в руках, как русский пловец Александр Попов зажигал перед иконами свечи в православной церкви – не у себя дома, а в Австралии. На заупокойной литургии по кардиналу Джону О’Коннору в Нью-Йорке весной 2000-го года бросалось в глаза множество черных монашеских головных уборов – клобуков и камилавок – глав различных православных юрисдикций этого региона. В книжных магазинах теперь постоянно в наличии широкий выбор репродукций икон, иллюстрированных очерков о православных монастырях от Афона до России, различные переводы таких классических сборников, как «Добротолюбие», и сочинения многих людей веры, кому посвящены нижеследующие страницы, например отцов Александра Меня, Александра Шмемана, Льва Жилле, матери Марии (Скобцовой). Во многих западных церквах и частных домах выставлены для почитания репродукции или оригиналы икон.