Дальше последовали статьи с обвинениями и клеветой. После этого власти потребовали убрать отца Анатолия из Спасска в какое-нибудь село. Владыка предложил ему несколько сел (священников было мало, не все приходы их имели). Брат выбрал село Маккавеево (оно срослось с поселком Сынтул, так что его назначили в Сынтул).
В этом селе служили когда-то наш прапрадед и его зять – наш прадед. До отца Анатолия там многие годы служил ревностный батюшка – родной дядя супруги отца Анатолия, матушки Ольги Михайловны, протоиерей Феодор Дмитрев, брат священномученика[5] и отец мученика[6]. Так что на этом фоне активность отца Анатолия была не так заметна, и он прослужил в Сынтуле до своей кончины. Там и похоронен недалеко от отца Феодора.
Перед повышением в должности ему предложили вступить в партию
Следующий за Анатолием мой брат Владимир скончался в двухлетнем возрасте. За ним, в 1919 году, родился Виктор. О нем я знаю немногое. Окончив семилетку, он как лишенец год был без дела. Но вышла Сталинская конституция 1936 года, уравнявшая (хотя бы формально) всех в правах, – и он поступил в Касимовский индустриальный техникум (КИТ). Говорят, что архимандрит Кирилл (Павлов) тоже когда-то учился в этом техникуме. Помню еще, что в техникуме брат играл в духовом оркестре.
Окончив КИТ в 1941 году, Виктор был отправлен в Куйбышевскую (теперь Самарскую) область. В начале войны успешно справился с военным заказом, и перед повышением в должности ему предложили вступить в партию. Он отказался. С него сняли «бронь» (так в войну в народе называли документ, по которому ценных работников не брали в армию). В январе 1943-го он был ранен в живот и на третий день скончался.
Перед его кончиной папа видел такой сон. Виктор под аккомпанемент духового оркестра поет «Ныне отпущаеши» Строкина. Этот сон подготовил нашу семью к горестному испытанию.
Маленькая исповедница
Следующим ребенком в нашей семье была моя сестра Вера. Она родилась в 1922 году. Ее жизнь мне известна гораздо подробнее. Она за годы учебы – десять лет в школе и четыре года в КИТе (нашем техникуме) – получала всегда высшие оценки. Если не ошибаюсь, на «отлично» учился и Анатолий, поэтому родители и вообще старшие горевали особенно, что ему не пришлось учиться нигде, кроме семилетки.
В целом дети из религиозных семей, насколько я могу судить, были гораздо более развиты, чем их сверстники. Думаю, здесь сказывались три фактора. Первый – правильное мировоззрение. Ведь даже осмысленное знание Символа веры давало большое преимущество перед теми, кто его не знал.
Второй – чтение Священного Писания и участие в богослужениях, повышающее четкость мысли, культуру речи, чтения и пения, не говоря уже о высоких переживаниях, например, пасхальных или великопостных.
Третий фактор – столкновение мировоззрений, заставляющее работать ум и напрягать волю в исповедничестве. Так, маленькой Вере в начальной школе пришлось пережить следующий эпизод. Ее заставляли написать какую-то антирелигиозную фразу, помнится: «Религия – опиум для народа». Она сказала: «Не буду!» Учительница довела девочку до слез, но кроме этих слов ничего не добилась. Начавшись утром, происшествие продолжилось до ночи. Участвовало в нем последовательно школьное руководство. Были оповещены и вызваны в школу и какие-то городские начальники, но ни уговоры, ни угрозы не подействовали. Без еды, без воды, в слезах кроха выдержала этот нажим и только ночью была отпущена. Хорошо еще, что дом деда, в котором мы тогда жили, находился в двух шагах от школы.
Уже в средней школе один из учителей любил говорить, глядя чаще всего на Веру: «В верующем мне видится что-то отвратительное, вроде безобразной жабы».
Мы в школе вовсе не были изгоями
Несмотря на это, мы в школе вовсе не были изгоями. Во-первых, потому, что давление на нас совершалось людьми, от которых это требовалось их официальным положением, а основная масса учеников и даже учителей относилась к верующим с уважением за их принципиальность. Некоторые были тайными христианами или колебались, чувствуя, что в официальном мировоззрении что-то не так.
Во-вторых, мы не кичились своими успехами в учебе, но с готовностью помогали разобраться с непонятным материалом всем, кто в этом нуждался.
В-третьих, мы жили в соответствии с принципом: не враждовать с теми, кто с нами враждует. Мы были активными участниками всех мероприятий, кроме антирелигиозных или предпринимаемых в насыщенное священными воспоминаниями и богослужениями время.
Касимов, ул. Большая, вид на Вознесенский собор
В общеобразовательной школе такое уклонение от участия в мероприятиях особых протестов не вызывало. А вот в школах дополнительного образования – даже гораздо позднее – поступали жестче. Так, за неучастие в концерте в Великую Пятницу исключили из Касимовской музыкальной школы двух детей протоиерея Анатолия. Затем за пропуск занятий во время всенощной под Благовещение, под Вербное воскресенье и в Великую Субботу (Благовещение тогда случилось в воскресенье) исключили из той же школы двух моих детей. Правда, и тех и других примерно через год пригласили обратно. Но вернулись только по одному из каждой семьи.
Несмотря на некоторые неприятные случаи, мы в школе чувствовали себя неплохо. Учителям нравились наши успехи и поведение; с учениками сложились вполне товарищеские отношения, даже какое-то уважение с их стороны было. Свидетельство об окончании школы Вера получила под звуки туша, исполняемого духовым оркестром (я при сем присутствовал).
Бывший одноклассник Веры, когда-то озорник Леша Петропавлов, был награжден званием Героя Советского Союза за взятие Киева. Когда он приехал в Касимов, то поделиться своей радостью о «Золотой Звезде» первым делом пришел именно в нашу семью.
Я не кричала “Осанна!”, и “Распни!” кричать не хочу
После окончания техникума, проработав некоторое время на севере Костромской области, Вера вернулась в Касимов, поступила нормировщицей на шубзавод (он за время ее работы несколько раз поменял свой статус и название) и трудилась там до пенсии.
Из времени ее работы на заводе приведу три факта. Когда после смерти Сталина Хрущев устроил судилище над ним (хотя сам был участником и в какой-то мере организатором всех беззаконий, творившихся в те годы), на заводе – как и повсюду – было собрание, где возмущались жестокостями сталинских времен. Вера молчала. Ее укорили: «Что же ты молчишь? Ведь вы больше всех от него пострадали». Она ответила: «Я не кричала “Осанна!”, и “Распни!” кричать не хочу».
Там же, где и вы!
Второй разговор. Коммунистке, у которой недавно умерла мать, Вера сказала: «Мы, верующие, хотя и скорбим о наших умерших, но не безнадежно – надеемся увидеться с ними. Вы-то где себе утешение можете найти?» Та отрезала: «Там же, где и вы!» Дома Вера притворно возмущалась: «Вот хитрые коммунисты! Прежде нас в Царство Небесное скачут!»
Все справочники перероет, а прибавку, пусть и небольшую, найдет
В-третьих, хочется привести отзыв о сестре одного рабочего. Смысл таков: «Веру Сергеевну обмануть мы не пытались – сразу обнаружит приписку. А попросишь: “Вера Сергеевна, нужда заела, мало зарабатываю!” – все справочники перероет, а прибавку, пусть и небольшую, найдет».
В нашей семье есть интересные параллели
Вторая половина жизни Веры – да и работа тоже – осложнялись прогрессирующей глухотой, которая не помешала ей дотянуть до пенсии. В дальнейшем нам пришлось общаться с ней при помощи записочек. Очень мешала глухота на службах в церкви. Хорошо еще, что она знала порядок службы и даже Устав. Видя, за какую книгу берутся на клиросе, она догадывалась, какого характера песнопения или чтения в данный момент звучат. Впоследствии она стала брать в храм богослужебные книги и по ним следила за службой.
Когда моя младшая дочь научилась читать, – а это случилось в очень раннем возрасте – она стала пристраиваться к тете Вере и вместе с ней следить за службами по текстам. Это впоследствии очень помогло ей в регентстве.
Примерно за одиннадцать лет до кончины у Веры случился перелом шейки бедра, и оставшиеся ей годы она провела в постели. Последние семь лет за ней ухаживала старшая дочь отца Анатолия и ее крестница Елена, тоже не вышедшая замуж.
В нашей семье есть интересные параллели. Две дочери священномученика протоиерея Анатолия остались девушками. То же произошло в семье исповедника Сергия: обе его дочери – девственницы. И еще раз это произошло в третьем поколении: у сына исповедника Сергия, протоиерея Анатолия, только одна дочь вышла замуж и стала родоначальницей большого семейства, две же другие дочери замуж не вышли. И одна из них, Елена, ухаживала за Верой до ее кончины в 2014 году.
Сережа вступить в комсомол отказался – и его сразу отправили на фронт
В 1925 году родился мой брат Сергей. Он был или менее способным, или менее усердным в учебе и после седьмого класса поступил в Касимовский ОСВОД (Общество спасания на водах). Окончив курсы легких водолазов, работал инструктором водолазного дела в ОСВОДе до восемнадцати лет.
В начале 1943 года его со многими касимовцами мобилизовали, отправили в город Горький (Нижний Новгород) на курсы пулеметчиков, и после их окончания ему и другим успешным выпускникам было предложено вступить в комсомол.
Тех, кто вступил, отправили на офицерские курсы, и на фронт они попали только в самом конце войны. Сережа вступить в комсомол отказался – и его сразу отослали на фронт, где он 1 октября 1943 года, не успев вступить в бой, еще на марше был убит.
Перед его кончиной папа тоже видел сон. Комната, разделенная длинным столом на две части. Одна половина ярко освещена и нарядна – в ней за столом сидит погибший на фронте Виктор в новенькой военной форме, подтянутый, парадный. Напротив него, в неряшливой половине, понурые и печальные сидим мы с Анатолием. Вдруг отворяется дверь, входит Сергей – тоже в новенькой форме! – и садится рядом с Виктором. И мы после этого сна стали ждать извещения.
Радость Сережи оттого, что он подарил нечаянную радость другим
Хочется вспомнить эпизод из моего детства (Сережа тогда был подростком). Не знаю, по какому случаю, но у нас оказались две буханки черного хлеба. Одну мама оставила нам, а другую дала Сереже со словами: «Отнеси Лебедевым». Лебедевы – многодетная семья ссыльного священника, – хотя, в отличие от нас, и жили в своем довольно обширном доме, нуждались больше нас.
И Сергей задумал и осуществил авантюрный план. Выследил, когда в их зале никого не было, пробрался туда и положил в центре стола буханку хлеба. Потом (было уже темно) пристроился снаружи у окна и стал ждать, что будет. Вскоре в зале появился малыш, увидел буханку и побежал вглубь дома. И тут же вся семья собралась около этой буханки. В диком восторге Сережа прибежал домой и, рассказывая о происшествии, выделывал этакие коленца, не зная, как выразить свой восторг.
Ребенком я приписывал этот восторг удаче авантюры – мне, книгочею, она была не по силам, – но после понял, что радость Сережи произошла оттого, что он подарил нечаянную радость другим.
Главный бухгалтер потребовала от директора на место Сони трех человек
Моя сестра София родилась в 1927 году. Это она выпросила у Бога сахарку. Училась она ровно и хорошо, но без того блеска и интереса, которые были у Веры. После семилетки пошла в КИТ (наш индустриальный техникум), когда там уже училась Вера. По окончании поработала где-то на севере – то ли в Костромской, то ли в Вологодской области, а потом до пенсии – в бухгалтерии утюжного завода, тоже менявшего и ведомства, и наименования.
Отец Владимир с сестрой Софией Сергеевной
Из этого времени приведу восторженные слова одного инженера: «Соня, если бы ты была комсомолкой, ты была бы настоящей комсомолкой!» Очень характерная фраза. Кротость, ответственность и основательность (ей приходилось брать работу домой, где ей помогали и мать, и сестра) отличали ее. После ее ухода на пенсию главный бухгалтер потребовала от директора на ее место трех человек, на что директор отозвался: «И не стыдно было так эксплуатировать человека?» Кажется, в конечном счете согласились на двух.
Ее чтение и пение были долгие годы украшением службы
У Сони был хороший голос – ровный, наполненный альт, «голос канонарха», так что ее чтение и пение были долгие годы украшением службы в Никольском, напомню, единственном тогда храме нашего города. Украшала службу пением и моя матушка Нина Ивановна, но у нее было сопрано.
Про Соню тетушки Правдолюбовы со смехом рассказывали: двоюродные малыши-ровесники Борис Архангельский и Соня Правдолюбова в саду играли вместе – и было слышно: «Пи-пи-пи», – а в ответ: «Бу-бу-бу». «Пи-пи-пи» – это Борис, а «Бу-бу-бу» – Соня.
Монастырский канонарх монахиня Серафима и ее ученица Соня создали у нас целую школу чтиц. Отзвуки ее до сих пор живут в нашем храме. Тем более что традицию (хоть и не в полной мере) поддерживает матушка Анна (с недавних пор схимонахиня Иоанна), в свои девяносто лет еще читающая на клиросе.
Знаете ли вы, какие чтецы вас сегодня слушали?!
Когда-то в Печоры приехала группа паломников из Касимова, в ее составе были Соня, Анна и я. Я прошел в алтарь. И какой-то иеромонах очень сбивчиво и с ошибками читал утренние молитвы. Отец Иоанн (Крестьянкин) качал головой. Когда чтец пришел в алтарь, отец Иоанн сказал ему: «Что же вы, батюшка, так плохо читали? Знаете ли вы, какие чтецы вас сегодня слушали?!» Тот в ответ: «Батюшка, простите, очки в келии забыл».
Когда он отошел, отец Иоанн сказал мне: «Очки он забыл! Должен наизусть утренние молитвы читать! Вообще, с чтением у нас не очень хорошо». И в этот же день на литургии какой-то монах идеально читал молитвы перед причащением. Я говорю: «Батюшка, вы напрасно жалуетесь. Вот какой замечательный чтец». Он ответил: «Это не наш, это преподаватель Московской духовной академии».
Постничество Сони
Невольным подвигом Сони было постничество. Ее желудок иногда – по неизвестной причине – вдруг переставал работать. В результате дурнота, тошнота и в итоге рвота с последующим обмороком. Причем при рвоте могла вылететь совершенно непереваренная пища, которую Соня ела два или даже три дня назад. С обмороками – после долгих попыток угадать, от чего они происходят, – догадались, как справляться; поняли, что обмороки были голодными. И тогда при появлении обычных симптомов, ей стали давать глюкозу, которая усваивается организмом без изменений.
Так она промучилась с шестнадцати лет до своей кончины в возрасте восьмидесяти трех лет. Хотя такие приступы были довольно редки, угроза их заставляла Соню есть крайне мало и с придирчивым разбором. Папа, исповедник Сергий, говорил, что это хорошо, позволяет без особых усилий нести подвиг девства.
Теперь о себе
Теперь о себе. Я был последним в семье, и меня – насколько это позволяли суровые условия нашей жизни – слегка баловали. И я рос изрядным лентяем и лоботрясом. Правда, в дошкольном возрасте, выучившись очень рано читать, я почти все время читал Библию и жития святых. Но читал не с мыслью: «Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную», – а с любовью к процессу чтения и с любопытством. Получив учебники к новому учебному году, я их прочитывал по мере приобретения – еще летом. Поэтому в школе я уроков почти не учил.
То, что требовало трудовых усилий, мне не давалось. В начальных классах это было чистописание. И до сих пор пишу как курица лапой. Особые отношения сложились с математикой. В пятом классе арифметику нам преподавала малоквалифицированная учительница. В шестом алгебру и геометрию стала преподавать уже совсем в математике малограмотная. Я в этих классах по математике по инерции отличника получал сплошные пятерки.