– И, ради Бога, сними с шеи эту идиотскую тряпку, ты похож на тренера с ипподрома.
Сыновья мало походили на мать. Леди – маленькая, некогда красивая блондинка – со временем увяла и превратилась в капризную раздражительную даму. Они же оба были высокие и темноволосые. Льюис был интереснее брата. В девятнадцать его наиболее яркой чертой были ясные большие голубые глаза, горевшие неземным светом и часто принимавшие мечтательное выражение. При взгляде на старшего можно было легко представить, как он будет выглядеть лет через десять, когда юношеская округлость лица уступит место твердой линии подбородка и более прямому очертанию носа и, когда, возможно, он сочтет нужным избегать лишней пестроты в одежде. Голубой в белых горох шелковый платок, небрежно повязанный вокруг шеи, никак не гармонировал с красным в золотую полоску жилетом. Короткому до талии сюртуку дорогого сукна придавали нелепый вид огромные медные пуговицы величиной с блюдце. Только молодость и гармоничное телосложение не давали ему выглядеть законченным шутом.
Никому никогда в голову не приходило упрекать Мертона в излишней погоне за модой. Если его мать что-то и не устраивало, так это то, что он проявлял слишком мало интереса к моде. Он решительно отверг новую модную стрижку под Брута [7] , которая так шла Льюису, и зачесывал волосы назад; пользовался услугами лучших портных и заказывал сюртуки из лучшего сукна, но отвергал модную линию покроя. Мать также предпочла бы, чтобы светский сезон сын проводил в Лондоне в развлечениях и встречах с друзьями, вместо того, чтобы сидеть в деревне в Кифер Холле и заниматься своими угодьями в несколько тысяч акров. Лорд Мертон любил выезжать в Лондон в середине зимы, когда светская жизнь замирала, и столица ничего хорошего не сулила, кроме бесед со скучными политиками. Льюис тоже предпочел бы отправиться в Лондон на лето, но так как ожидался приезд знаменитого спирита, он решил, что это придаст определенный шарм жизни в имении и лето не будет полностью потеряно.
– Мне показалось, что кто-то опять прошел в холле. Тебя не беспокоят эти шаги, мама? – спросил Мертон. У Нэгга была досадная привычка шагать по Оружейной комнате и греметь оружием, что доставляло массу беспокойства обитателям особняка.
– Почему меня это должно беспокоить? – отрезала она. – Это происходит постоянно, сколько я себя помню в этом доме.
– Пол неровный. Надо заняться им. Если не Нэгг, то что заставило тебя пригласить этого Вейнрайта?
– Я тебе уже три раза говорила, Джон, что призрак повадился ходить в мою спальню. Уже месяц я не сплю ночами.
– Могу заверить, мама, что на самом деле беда совсем в другом: у нас очень старый дом, где все скрипит и скрежещет, и ветер воет в трубах.
– Да нет же, совсем не это! Кто-то подходит к окну ночью.
– Задерни портьеры, – сказал он твердо.
– Я их задергиваю, а она их открывает. И она… она иногда выходит из платяного шкафа, – в голосе леди Мертон звучало крайнее волнение.
Джон еле удержался, чтобы не сказать «помешалась, как заяц в марте». Последнее время мать стала, особенно мнительна и легко уязвима. Она сменила общество портнихи на постоянную компаньонку – мисс Монтис, которая раньше убирала комнаты наверху. Это говорило о том, что госпожа либо переживает приступ одиночества, либо чем-то очень напугана. Она стала также часто встречаться с Сент Джоном, местным священником. Несомненно что-то ее очень беспокоило. Конечно, надвигалась старость. Если уж ей захотелось пригласить спирита, пусть – большого вреда от этого не будет. Он, Мертон, намекнет ему, чтобы справился с призраком побыстрее, заплатит десять гиней, и дело с концом.
– Когда он явится? – спросил он. Сегодня к ночи, часов в одиннадцать.
– Одиннадцать?! Чертовски невежливо являться в гости в это время.
– Тебе необязательно их встречать, Джон. Я приму мистера Вейнрайта и его дочь, позабочусь, чтобы их хорошо устроили.
– Господи! Он путешествует со всем семейством? – удивился Джон.
– Только с дочерью.
– С дочерью? – заинтересовался Льюис
– Мисс Вейнрайт помогает ему в работе – ведет записи его находок, – объяснила леди Мертон.
– А затем папаша прописывает их в журналах на потеху публике, – проворчал Мертон, заранее не одобряя, что весь мир узнает о глупости его матери.
– Хорошенькая? – спросил Льюис.
– Леди Монтегью говорила, что она доброе создание.
Джентльмены обменялись многозначительным взглядом. Мертон перевел: «Уродина. Некрасивых девушек всегда называют добрыми созданиями».
В теории любая леди, хотя бы немного не дотягивающая до совершенства, не представляла интереса для Льюиса. На практике он был гораздо менее требователен.
– Жаль, – заметил он. – Сколько ей лет? Мертон предостерегающе посмотрел на него и покачал головой.
– Не собираешься же ты волочиться за каждой босячкой? Этого нам только не хватало – чтобы ты опозорил нашу семью из-за дочери какого-то шарлатана!
– К черту, Джон, ты несправедлив. Я питаю к этому делу чисто литературный интерес. Вспомни, какой бешеный успех имел Кольридж [8] с его призраком, явившимся в качестве гостя на свадьбу.
– О чем он говорит, тысяча чертей? – обратился Мертон к матери.
– О, это что-то о птице, кажется, альбатросе, и море. Подумай, как странно: кругом вода, а матросы умирают от жажды.
– Оба невежды, – пробурчал Льюис; его раздражала неосведомленность в литературе его семьи. – Ничего вы не понимаете. Это аллегория – о грехе и искуплении и очищении души. Альбатрос – символ. Интересно, предания о Нэгге – тоже аллегория? Надо будет поинтересоваться у мистера Вейнрайта. Мне кажется, что Нэгг…
– Пожалуйста, сделай так, чтобы он замолчал, – взмолилась леди Мертон, обращаясь к старшему сыну.
– Заткнись сейчас же, – цыкнул Мертон на брата. – У матери от тебя мигрень.
– Ну, что ж. Не буду беспокоить ваши недоразвитые умы литературными иллюзиями. Но за призраками погоняюсь с превеликим удовольствием.
Мертон поднялся.
– У нас много работы, Льюис, – поместье в десять тысяч акров не присматривает за собой само. Пора тебе начать учиться как распоряжаться хозяйством. Если не дается высшее образование, займись сельским хозяйством – недалек тот день, когда придется управлять собственным наделом. Мне хватает хлопот с Холлом. Съезди на восточный луг. Уоллис стрижет сегодня овец. Посмотри, не нужно ли послать к нему на помощь пару работников. И проследи заодно, чтобы очистили амбар для новой шерсти. Я буду у себя в конторе.
Льюис сразу помрачнел и процитировал:
– «Счастлив тот, кто… обрабатывает землю предков, погоняя быков, которых сам взрастил». Так, Джон? Завидую твоей непритязательности – тебе доступны простые радости.
– Ты пропустил лучшую часть этих строчек из Горация – «…свободен от корысти». И да будет тебе известно, что я выращиваю не быков, а овец.
– Какая разница? И те и другие отвратительно пахнут.
– Быков не нужно стричь.
Выбежав из дома, Льюис повеселел. Раз можно было исполнять хозяйственные обязанности, разъезжая верхом на лошади, жаловаться рано. Даже поэту нужен «здоровый дух в здоровом теле». Если сидеть постоянно согнувшись над книгой, крепкое тело не наживешь. Он захватил ружье, чтобы подстрелить парочку зайцев к обеду.
Леди Мертон осталась одна в гостиной. Волнения одолевали. Она понимала, что Джон не принимает ее страхов всерьез, но ведь она их не выдумала. Если бы он знал о ее прошлом! Там было достаточно событий, чтобы напугать любого смельчака. Теперь ее судьба вернулась к ней и не дает покоя.