В один прекрасный солнечный день Антонина появилась у Елены на даче. Высокая, голубоглазая, с типичным русским лицом, одетая в простое темное платье до пят и подпоясанная широким ремнем, она показалась Варваре неземной красавицей.
– Ты классно выглядишь! – бухнула Варвара с порога, увидев долгожданную «легенду» за столом.
Антонина несказанно удивилась, а Елена, знакомя их, объяснила любознайке:
– Это просто монастырская благодать на ней. Там все матушки такие. Сейчас сиди тихо и не мешай вопросами. Антонина через неделю уезжает.
И инокиня продолжила прерванный рассказ о том, как ездила на богомолье в Саров, на Валаам, в Мурманск, называла местночтимых святых, рассказывала о послушаниях и еще многое другое, чего так жаждала Елена и что для Варвары было занятной диковинкой.
– Неужели домой, в тепло не тянет? – не утерпела-таки Варвара. – От одного снега там у вас одуреть можно.
– Тянет, как нет! – простодушно отозвалась Антонина, перебирая четки. – Родина есть родина. Очень тоскую по фруктам и солнцу. Но я борюсь с унынием.
– Когда снова приедешь? – поинтересовалась Елена.
– У-у, нескоро. Я и сейчас неожиданно приехала. Меня после пострига позвала игуменья и сказала: «Езжай, повидай родню!» Это впервые за все годы. А может, и вообще не вернусь.
«Каникулы Бонифация» пролетели у Антонины как один день. Перед отъездом пошли они с Варварой побродить по базару. Шли через толпу, и Варвара то и дело ловила удивленно-уважительные взгляды прохожих, провожающих глазами статную фигуру Антонины.
– Странно, – удивлялась Варвара, зная специфику базара, – час уже ходим, а никто не пристал.
– А, – отмахнулась инокиня, занятая своими мыслями. – Одежда на мне благословленная, вот и не цепляются.
Варвара с интересом оглядела ее простенькое платье, но так для себя ничего и не уяснила.
Не знали ни та, ни другая, что пройдет всего несколько часов и скромное платье в незаметную крапинку перевернет жизнь молодой инокини ровно на 180 градусов…
В воскресенье Варвара с верной приятельницей Элисо, груженые, как два ишака, мешками с хлебом, поднялись на гору к Елене и застали такую картину.
Елена, бросив на столе неубранную посуду, коленопреклоненная, плакала у красного угла и шептала:
– Вразуми их, Господи, настави на путь истины.
Обернувшись к вошедшим, она сказала, казалось, несусветное:
– Девочки! Антонину украли!
– Как? Кто?
– В день отъезда к ней пришли попрощаться ее одноклассники, а среди них Тенгиз – ее первая любовь. Поднялся шум, кутерьма. Подруги-неверующие заладили: «Да сними ты это убожество! Что ты как бабка старая!» Антонина поддалась на уговоры, сняла платок, переоделась в мирское и… все. Подступил к ней лукавый. Тенгизу, видно, тоже бабахнули по мозгам давно забытые чувства. Он тут же где-то достал машину, посадил в нее Антонину и увез к себе. Потом ночью она позвонила своим домой: «Сдавайте билет, я остаюсь!» Что же она наделала! – и Елена горько заплакала. – Ей же никак нельзя замуж выходить…
Элисо так и осела на грубо сколоченный табурет и захлопала глазами.
– Что ж теперь делать? Вот грех какой!
– Мне надо обязательно ее увидеть, – занервничала Елена, – и уговорить вернуться. Еще не поздно! Потом замолит. Игуменья уже знает, звонит в Тбилиси. Она в ужасе…
– Думает, небось, абрек на коне с кинжалом в зубах, – влезла Варвара не к месту, – увез ее монахиню в горы да в сванскую башню на цепь заковал. Позвоните человеку, успокойте, что дело тут полюбовное. Это не «украл», а «укралась» называется.
Елена не слушала раздражающую трескотню Варвары и продолжала свое.
– Побудьте с моей мамой, пока я в город спущусь и увижу Антонину. Ее спасать надо! Я себе места не нахожу. Вон за ночь как поседела!
И правда, с ее лба свисала седая прядь, которой еще на днях не было. Кто бы тут отказался подменить человека около болящей?
Посеревшая Елена вернулась под вечер с невеселыми новостями. Нецерковная семья жениха, хоть и не в восторге от русской невесты, тем не менее, уважая выбор Тенгиза, вручила ей официальные подарки, причитающееся количество золотых колец и спешно готовится к свадьбе.
В церкви, узнав последние новости, все выражали единодушное осуждение.
– Как она могла?
– Это все равно, что Христа предать!
– Как посмел этот негодяй взять то, что принадлежит Богу?!
Что именно произошло в ту ночь с Антониной, реально сказать никто не мог. Может, затмила разум старая любовь. Ведь Тенго за ней еще со школы ухаживал. Она столько лет была в монастыре, он знал это, но почему-то не женился. И сама инокиня вовсе не была безответственным человеком, чтобы вот так вдруг разом забыть обо всем. Так и осталось это решение неразрешимой загадкой для наблюдателей со стороны. Но уж точно учудила она подобное не из-за теплого климата или обилия фруктов. Это можно было сказать наверняка.
Зато Варвара протестовала, как могла. Вот уж раздолье для обличения и тренировки ораторских способностей. Прямо-таки бескрайние просторы.
– Ну не смогла она больше в монастыре! Там тяжело! Полюбил человек. Что же она – робот железобетонный, чтоб постоянно в себе гайки завинчивать? Господь ведь – само милосердие!
И так далее, очень эмоционально и не менее громко.
Понятное дело, трещотку никто всерьез не слушал. Все знают, какая из нее верующая. Так, соблазн ходячий и много шума из ничего. Варвара потому защищала беглую инокиню с пеной у рта, что хорошо представляла себя на ее месте. Сама, не успев еще освоиться в церкви, подумывала: «А что, если мне рвануть в послушницы?» Но побывав разок в Ольгинском монастыре5, поняла, что это место не для нее. Да, тихо, хорошо, воздух какой-то особенный, но она бы тут и неделю не продержалась. И хорошо, что идея усохла на корню, а то и ее бы все так же презирали.
И еще был настоящий шок у неуемной Варвары. Даже любвеобильный отец Филарет отказался разговаривать с Антониной на исповеди, когда та к нему подошла спустя месяц после своего замужества.
Ну, а Варваре, конечно, больше всех надо, она и полезла за объяснениями:
– Как это так, отец Филарет, почему вы Антонину не принимаете? Ее же жалко. Что делать, ошибся человек. Типа того, как неправильную специальность выбрал. С кем не бывает. У нее депрессия будет от такой дискриминации. Вы же сама любовь. Вы даже убийц принимаете… – (Тут надо отметить, что про убийц Варвара не с потолка взяла. Был такой факт. Впрочем, это к повествованию не относится.)
– Ты пойми, – объяснял ей батюшка терпеливо, – ну не могу я ее принять. Я сам монах. Я ее когда вижу, мне очень плохо. Ты все равно этого не поймешь. Убийца – это совсем другое. Пусть идет к другому священнику, но только не ко мне. Не должна она была замуж выходить!
(Долго отец Филарет этого решения придерживался, потом все-таки оттаял. Допустил. Что послужило тому причиной, Варвара так и не выяснила, хотя и не очень-то копала.)
Прошло два-три месяца.
Елена получила весточку от Антонины, где говорилось, что семейная жизнь не для нее и она очень хочет вернуться в монастырь, несмотря на беременность.
Само собой, Елена тут же развернула бурную деятельность: не жалея денег, звонила в Россию, обговаривала, как лучше доставить обратно заблудшую овцу.
Варвара скептически наблюдала всю эту суету, обильно сдобренную молитвами, и слегка посмеивалась:
– Давайте спорить, что Антонина здесь останется. Зря только энергию тратите!
Чем и довела Елену до белого каления.
Вскоре из Троице-Сергиевой Лавры с большими приключениями и пересадками приехал духовник Антонины отец Димитрий, чтобы забрать свое чадо в родные пенаты.
На решающей встрече перед отъездом собрались все участники этой истории, чтобы решить вопрос: быть или не быть.
Тенгиз, узнав причину приезда отца Димитрия, очень удивился, а потом сказал:
– Я не держу тебя, Антонина. Хочешь, вернись в монастырь. Любовь невозможно ни купить, ни удержать силой. Я и не знал, что ты не имела права выходить замуж.
Антонина долго думала и… решила остаться. Увидев красноречивые лица представителей потерпевшей стороны, Тенгиз церемонно обратился к несостоявшемуся «похитителю» его жены:
– Отец Димитрий! Мы приглашаем вас к нам на обед! Не обижайте нас отказом!
И тут же, перейдя на грузинский, стал торопить Антонину домой – готовить для гостя сациви.
Антонина возразила, что монах не будет есть мясо. Но Тенгиз, по-прежнему игнорируя русский язык, поставил точку в обсуждении меню:
– Я не разбираюсь в обычаях монахов, но знаю законы гостеприимства. Нельзя человека, который проехал из-за тебя две тысячи километров, отпустить на голом «до свиданья». Наше дело накрыть стол. Тем более что отец Димитрий в Грузии впервые…
Так что не вышло ничего с возвращением в монастырь.
Почему Антонина сама же намутила воду, а потом решила остаться, тоже никакой логике не поддается. Видно, была у нее какая-то особая причина оставаться с безработным мужем и знать наперед, что ничего хорошего в ее жизни не предвидится. Элементарно деньги на хлеб будут или нет – и то под вопросом.
Жизнь продолжалась.
На Антонину было жалко смотреть, когда она с большим животом проходила по церкви, пряча глаза от давнишних знакомых. Варвара видела это и обличала в своей типичной манере Элисо, Елену и всех близстоящих.
– Нет у вас никакой любви! Одни ваши косые взгляды чего стоят! Бедная девчонка так может и к иеговистам двинуть!
Но, как показало время, ни в какие иеговисты Антонина не двинула, а продолжала с завидным упорством по возможности ходить на службы и выстаивать в притворе.
У, какие страсти тогда кипели! Как такое забудешь…
На Пасху 1998 года у Антонины родился сын. Через год – второй.
Увидела ее как-то Варвара на автобусной остановке и не узнала. Вроде те же голубые глаза, нос и улыбка. Но что-то неуловимо прекрасное исчезло. Не было больше той небесной красавицы. Перед Варварой стояла обыкновенная молодая симпатичная женщина, которых тысячи.
– Поздравляю тебя! – бросилась к ней Варвара. – Как здорово! Уже два сына!
– Эх, – безразлично отмахнулась молодая мама, – ты просто не знаешь, как мне тошно. У меня постоянная депрессия. Монастырь по ночам вижу… Настоящая жизнь была там, а здесь что… – и отвернулась.
– Тенгиз у тебя хороший, интеллигентный парень, – лезла Варвара со своими успокоениями. – А дети! Это же такое счастье!
– Тенгиз, да, неплохой, – вяло согласилась Антонина, – любит меня и детей… С работой у него не ладится. Мы очень нуждаемся. Господь, видно, наказывает нас за мой грех. И от вторых родов все никак в себя прийти не могу. Очень тяжело было. Это мне так и надо…
– Да ладно тебе! – пихала ее в бок Варвара. – С родами – это просто совпало так. И финансы тоже у всех поют романсы. Вся Грузия без работы сидит. Время такое. Ничего. Прорвемся!
Антонина только вздыхала:
– Не поймешь ты меня. Мне ничто не в радость. Туда тянет. – Потом слегка улыбнулась: – Тенгиз из-за меня стал посты держать… Венчались мы с ним недавно в грузинской церкви. Эх, не то это все, не то…
– Может, вы, ну, того… не подходите друг другу? – высказалась Варвара, напичканная информацией из сомнительных газетенок.
Антонина только посмотрела на нее долгим тоскливым взглядом, каким обычно удостаивают непроходимых тупиц, и явственно выговорила, как точку поставила:
– Мне оно сто лет не нужно. Не до того. Э-э, все равно на разных языках говорим, тошно мне, очень тошно… Не могу описать.
Хотела Варвара ей для поднятия тонуса анекдот рассказать, да та и слушать не стала. По жизни, значит, человек без настроения. Но тут очередная блестящая идея пришла великой комбинаторше в светлую голову:
– Давай, я тебя с моей Верой познакомлю. Она прикольная типша. Посидим, поболтаем. Хоть немного развеселишься. А то тебе, наверное, и общаться не с кем. Верующие – тяжелые люди.
Антонина, поколебавшись, согласилась на предложенное культурное мероприятие.
Вера, маявшаяся от скуки у телевизора, обрадовалась Антонине с детьми, как новой развлекухе. Она уже была в курсе от Варвары про неудавшийся визит и тут же, расставляя посуду на столе, принялась метать искры справедливого гнева:
– С этими фанатиками не то что в разведку, на дискотеку в ТАУ6 нельзя сходить. Ты, Антонина, не бери в голову их фортели. Если чего надо, я тут. Меня, знаешь, как здесь, в убане7 уважают? – Вера на секунду запнулась, но тут же нашла точное определение: – Ну почти как вора в законе.
Антонина, ободренная неожиданным высоким покровительством, смущаясь, попросила:
– Мне б двадцать лар у кого-нибудь одолжить. За детский сад нечем платить в этом месяце.
И Вера царственным жестом тут же выдала просимое, отмахиваясь от лишних благодарностей.
Короче говоря, хорошо так посидели и расстались с приятным чувством открывающихся новых горизонтов дружбы и взаимопонимания.
Проводив Антонину с детьми, местный авторитет тут же перенесла внимание на Варвару:
– Во человек, не теряется в этой жизни! Насколько младше тебя, а уже двоих имеет. А ты сидишь тут, мух ловишь. Часики-то тикают!
– Отстань, мне нужен христианский брак, – отрезала Варвара, уже понимая, куда подул знакомый ветер.
– Щас нарисуют тебе два сразу! – Веру всегда злило такое противостояние. Человеку от души добра хочешь, а он носом крутит. И начала с удвоенной энергией: – Мозги имела, давно бы от Нодара-гвардейца родила. Или от Алеко, моего соседа. Ничего бы от их жен не убыло. А я тебе хоть сейчас тысячу долларов на роды и все такое дам. И два года до сада содержать буду. Вон, экспериментируйте у меня, какие проблемы. Подруга я тебе или нет?
Но Варвара, продолжая крутить свою пластинку, уже возилась с собачкой замка. Надо было смываться.
– Ну и дура, – несся ей вслед давно поставленный диагноз. – Пожалеешь потом, да поздно будет.
Спор этот потомственные подруги вели давно, и всегда он оставлял тошнотворный осадок. Слова «участия», как ржавые гвозди, застревали у Варвары в мозгах. Потому и заявилась горе-омбудсменша на другой день к Елене туча тучей, забыв сказать при входе: «Отрицаюсь тебе, сатана…»
Елена только глянула на нее – сразу за святой водой потянулась. Уточнила только:
– Опять в клоаку эту ходила?
– Я хотела Антонину развлечь, поддержку оказать, – неохотно пояснила Варвара, вытирая капли воды.
– Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых…8 Чего вас обеих туда понесло, а? – И Елена постучала легонько пальцем по лбу генератора идей. – Газеты эти развратные читать, грехи новые набирать. Поди, церковь все осуждали, две трещотки! – Потом пообещала: – Погодите, будут вам обеим за это шишки.
Варвара не стерпела подобного прогноза и разоралась, забыв о всяких возрастных приличиях:
– Это какой еще шишкопад вы мне пророчите? Моя Вера со СПИД-инфо, как вы говорите, Антонине уважение сделала, стол накрыла, деньги дала! А вы с понтом «сестры во Христе» даже и не знаете, как эта бедняга прожила этот год! Ах, жалость какая, вы не видели, как ее мальчишки пережаренные пирожки наворачивали! Что так смотрите? Не знаете, что они голодают?! Ее муж в лучшем случае в день три лара делает – на базробе9 железяки какие-то продает.
– Я молюсь за нее, – Елена заговорила тихо, не реагируя на обидные слова. – Значит, такая у нее епитимья от Господа. Никто не гнал ее из монастыря. Я предупреждала, что ничего хорошего в этом замужестве ее не ждет. Пусть терпит и кается. Не бойся, не умрут ее дети голодной смертью…
(Как уж там Антонина каялась и какие искушения очистительные претерпевала, Варвара сказать не могла. Покаяние – не картошка, на весы не положишь и пальцем не поковыряешь. Только со временем выводы можно делать.)