Тургеневу была в определенной близка карамзинская концепция духовного развития личности в ее связях с людьми, культурой, родиной. В то же время он сознавал ограниченность сентиментальной чувствительности в понимании человека, что проявилось в пародировании сентиментального слога. Э.М. Жилякова достаточно полно передает то содержание «семантического облака», которое именуется сентиментализмом. Большинство характеристик сентиментализма опираются на научную традицию. Явная новизна связана с наблюдением над стилистикой контрастной и в то же время гармонической фразы. «Образы и мотивы» – вот наименование «семантического облака» сентиментализма. Сентиментализм как культурологическое понятие при малой структурности оказывается и малоупругим, оказывающим слабое сопротивление при неосторожном и необоснованном вторжении в свою сферу. Границы становятся размытыми, а система взаимодействия между опорными понятиями – нарушена. Есть опасность и исказить облик сентиментализма, и допустить самообман в накоплении «сентиментальных корней» в произведении автора, обратившегося к «чувствительной» традиции. Опираясь на статью Э.М. Жиляковой «Традиции сентиментализма в романе Тургенева «Дворянское гнездо», открывается «треугольник текстов»: «Новая Элоиза» Руссо, «Юлия» Карамзина и «Дворянское гнездо» Тургенева. Героиня Руссо (страстная до «падения» и мудрая в браке) похожа на героиню Карамзина (сперва чуть не дошедшую до падения, но потом прозревшую). Этот «стадиальный» образ в романе Тургенева разделяется на Варвару Павловну (первую возлюбленную Лаврецкого и его жену) и Лизу Калитину (вторую, истинно любимую Лаврецким героиню). Герой Карамзина Арис «вбирает в себя пылкость, чувствительность Сен-Пре и мудрость деятельного и добродушного Вольмара». В конечном счете, такие построения трудно опровергнуть, но не легче и подтвердить. Почему вдруг первая и вторая «любови» Лаврецкого – это «раздвоенные» Юлии Руссо и Карамзина? Значит ли это, что в представлении Тургенева метаморфоза человека (из «злого» стать «добрым») невозможна? Но как тогда относиться к «Семейному счастью» Толстого, который со значительно большим сходством воспроизвел коллизию карамзинской повести? У Тургенева тема двойничества не выступает как принципиальная. Противоречива тема Карамзина, которого в статье Э.М. Жилякова представляет как носителя неизменного сознания, в разные эпохи духовного развития. В опубликованном письме 1815 г. Карамзина к Тургеневу есть такие слова: «Для нас, русских душою, одна Россия самобытна». В «Письмах русского путешественника» он выступает как откровенный западник: «Петр двинул нас своею мощною рукою, и мы в несколько лет почти догнали их (т.е. европейцев). Все жалкие иеремиады об изменении русского характера, о потере русской нравственной физиогномии или не что иное, как шутка, или происходят от недостатка в основательном размышлении. Мы не таковы, как брадатые предки наши: тем лучше! Грубость наружная и внутренняя, невежество, праздность, скука были их долею в самом высшем состоянии – для нас открыты все пути к утончению разума и к благородным душевным удовольствиям. Все народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, не славянами» 9Карамзин, автор «Юлии», безусловно продолжал считать сказанное истинным. Окончательный поворот Карамзина к защите национальных традиций произошел лишь в начале XIX в., когда писатель стал работать над «Историей государства Российского», а оформлена была новая концепция в «Записке о древней и новой России» (1811)10. В споре с Владимиром Паншиным Лаврецкий отвергает его либерально-бюрократическое построение и заявляет о том, что сам он будет заниматься делом. Вот и прекрасно! – воскликнул, наконец, раздосадованный Паншин, – вот вы вернулись в Россию, – что же вы намерены делать? Пахать землю, – отвечал Лаврецкий, – и стараться как можно лучше ее пахать»11. Тургенев видит в Лаврецком барина, рожденного крестьянкой и готового жертвенно трудиться для своих мужиков, забыв мечты о личном счастье. В 1850-х годах, перед отменой крепостного права, это была актуальная тема русской литературы. Но в литературе 1790-х годов проблема «миссии» барина почти не стояла. Масонская традиция призывала к гуманно-филантропическому отношению к крестьянам. Журналы Болотова содержали рецепты хозяйственного усовершенствования (в строительстве, агротехнике, поддержании парка в приятном виде). Радищевская линия бунта затухла. Карамзинское направление тяготело к сфере эмоционального контакта и морального равенства. Разумеется, разные дворяне по-разному включались в ведение хозяйства; однодворцы даже сами пахали. Но в культурном сознании той поры не было модели, которая бы соотносилась со словами Лаврецкого. «Принципиально важным для понимания концепции Карамзина является то, что найденный им тип героя представляет в повести выражением определенного уклада русской жизни, связанной с бытием в деревне, сельской природой, провинциальной Россией и противостоящей столичному свету. Традиционная для сентименталистов поэтизация сельской природы наполнилась у Карамзина национальным и общественным содержанием12».
В этой области существует очень серьезная проблема теоретического порядка: недостаточно разработана в литературоведении концепция сентиментализма. Чем четче, структурирование будет представление о сентиментальной модели мира, тем достовернее будет понимание смысла отсылки к ней, «намека», тем яснее будет значение мотива. Именно поэтому для продвижения в историческое будущее сентиментализма нужно хотя бы определить то, что понимается под категорией «сентиментализм».
Что означает слово «сентиментализм»? Литературное направление, стиль или метод? Забота о дефинициях здесь совсем не праздная, ибо в зависимости от ответа будет выбран способ анализа. Казалось бы, проблема состоит в том, чтобы обратиться к теории и на основе теоретической конструкции квалифицировать предложенный для определения термин. Естественно, что литературоведение тщательнее анализировало литературные направления, а лингвистика – стиль. Два высказывания лингвиста и литературоведа:
Лингвист В.В. Виноградов пишет: «Многозначность слова «стиль», недостаточная определенность основных понятий и границ разных типов стилистики, отсутствие прочных традиций и общепринятых направлений в исследовании поэтического языка и эстетики слова – все это не способствует быстрому и успешному развитию учения о языке художественной литературы и закономерностях его развития»13. Литературовед Г. Маркович: «Понятие литературного направления (течения) с трудом прокладывало себе дорогу в литературоведении… с ним успешно соперничали другие понятия: эпоха, стиль, метод, литературная школа… Теоретическая кристаллизация понятия «Литературное направление» происходила медленно и до сих пор не стала достаточно ясной»14. Дефиниции, с которыми мы встречаемся в словарях и энциклопедиях, чаще всего даются с уверенностью и определенностью. Но зато сравнение словарных статей из разных книг нередко вызывает чувство, для научной работы. Коль скоро теория литературы должна прежде всего определиться с объектом, то первый вопрос таков: что есть литературная реальность? Если это только отдельное произведение, то для его постижения требуется некое чувствование, проникновение его дух. Таковой является романтическая теория. Но если она станет утверждать, что дух автора – проявление более общего духа – эпохи, нации, избранных, – сразу же встанет вопрос о текстах, и уже потребуется установить их общность и различие как внутри некоторой области, так и на ее границах с «чужой территорией». Тогда же возникает предпосылка для изучения объектов вообще разной степени общности: автор – литературная школа – литературное течение – литературное направление – стиль эпохи.
Установление сходства-различия для определения специфики каждого уровня становится необходимым. Во всех культурах, тяготеющих к жестокой каноничности (типа культуры европейского средневековья), различение идет по линии «правильное – неправильное». Жанровые различия воспринимаются вне знаковой ситуации «обозначаемое – обозначающее», ибо покоятся на идее «естественных» атрибутов каждого жанра, спор «номиналистов» и «реалистов» не находит еще завершения. Выдвинутая Гердером идея плюрализма и равенства культур существенно изменила ситуацию. Дихотомическое разделение уже не является полярно-оценочным (Шиллер о поэзии «наивной» и «сентиментальной»). Диаду «классическое – романтическое» искусство уже романтикам приходится превращать в триаду (Шлегель). В 1840-е годы в России появляется термин реализм. В середине XIX века Я. Брукхард и Ж. Мишле описывают культуру Pенессанса. В 1880-е годы Велифлин распространяет известный ранее термин «барокко» на литературу. В начале ХХ в. Ван Тигем вводит термин «предромантизм»15. Начиная с манифестов романтиков, литературная критика стала провозглашать все новые и новые течения: натурализм, символизм, имажинизм, акмеизм. Ученые отнюдь не спешили сразу же всерьез принимать любое громогласное заявление о новом направлении. Если бы возникали новые объекты и им наука давала бы новые названия, то в конце концов ничего страшного от роста словаря не было бы. Но обращает на себя внимание даже способ образования новых терминов – «Предвозрождение», «Постклассицизм». Исходная классификация встречается с затруднениями: возникает «спорная территория». Традиционная схема смены направления выглядит так: Ренессанс – барокко – классицизм – романтизм – реализм (сентиментализм – факультативен). Введение в схему «предромантизма» означало, что наблюдаются явления, уже не «вмещающиеся» в классицизм, но и не «дозревшие» до романтизма. Наличие же термина «сентиментализм» порождает тяжелую конкуренцию с «предромантизмом». П.Н. Берков стремился определить специфику художественного творчества вышедших из лона классицизма писателей, сочувственно воспринимающих идеи Просвещения: «Литературно-стилистическое выражение четвертого периода русского Просвещения суммарно можно было бы назвать “постклассицизмом”; здесь мы встречаем и элементы сентиментализма и классицизма, и перерастание классицизма в реализм, и черты предромантизма. Было бы однако ошибкой прямолинейно назвать это многообразие стилистических исканий каким-либо термином, например сентиментализмом, реализмом или предромантизмом. Это сильно обеднило бы наше представление о художественной, эстетической жизни последней трети XVIII в.»16. Появился третий участник событий в искусстве между эпохой классицизма и романтизма. Применительно к этому же периоду Карел Крейчи считать допустимым назвать такой стилевой набор: «рококо – модернизированный вариант классицизма, «бидермайерштиль», т.е. бюргерский, очень сентиментальный, с элементами реализма, руссоизма, гесснеризм, юнгианство, вертерианство, оссианизм, гердеризм». Возникает проблема «спорных территорий». Приходится признать, что в одно и тоже время могут сосуществовать несколько литературных направлений, и даже тот факт, что один и тот же писатель может сочетать в своем творчестве черты разных литературных стилей (эволюция Карамзина от «Бедной Лизы» к «Истории государства Российского», что соответствует переходу от сентиментализма к предромантизму; путь Пушкина от романтизма к реализму). Затяжные дискуссии ведутся о том, романтическими или реалистическими являются «Полтава» Пушкина, «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя, «Герой нашего времени» Лермонтова. В 1930-1940-е годы полноценными считались лишь реалистические произведения, защита шедевров, созданных классицистами, сентименталистами или романтиками, осуществлялась так, что в них находили реалистические элементы. В настоящее время большинство ученых считают, что любое произведение художественно многослойно. Если художественный мир упорядочен, то небезнадежны попытки установить истоки порядка. Важную роль играют понятия «стиль» и «метод». В некотором смысле поэтика их (стиль и метод) объединяет: она описывает образ и показывает механизм его возникновения в литературе. Чем сильнее литературный канон, тем яснее конструкции поэтики (именно исследование фольклора, мифа и древних религиозных литератур поэтика достигла больших успехов).
В русской литературе XVIII в. классицизм, как стиль, был достаточно определенным. Фактически Сумароков в «Эпистоле о стихотворстве» предложил жанровый канон, а теория «трех штилей» Ломоносова давала ключ к отбору слова. С сентиментализмом положение сложнее. Карамзин и его единомышленники входили в литературу без особого шума, избегали обличительной полемики, руководств по созданию художественных текстов не издавали, и культивировали культ легкого и изящного обращения со словом. У сентименталистов не теоретические трактаты расчищали путь поэзии и прозе, а «безделки» намекали на то, как можно «чувствительно» и приятно писать. В языковой реформе Карамзина лингвистика и поэтика достигла многого. Воздействие этой реформы перешагнуло границы литературы и границы жизни сентименталистов. Они резко продвинули языковую культуру нации, подготовив деятельность Пушкина и его последователей. Сентименталисты также сохранили свой языковой стиль, хотя исторически выступал как стадия упрощения языка(по сравнению с «высоким штилем»). Анализ поэтического стиля сентименталистов, представлен в книге Г.А. Гуковского «Очерки русской литературы XVIII века». В этом труде исследователь показал, как создавался семантический сдвиг в поэтическом слове, породивший зыбкость и тонкость выражения, позволяющий поэту выразить свой индивидуальный взгляд на мир, преодолеть жанровую объектность, внеличностный характер изображения, присущий поэзии классицизма. Впоследствии Гуковский свой метод анализа углубил в книге «Пушкин и русские романтики». Выяснилось, что теория поэтической речи, построенная на оппозиции «субъект-объект», обладает более широким кругом приложения. Она применима и к романтизму. Анализ Гуковского позволяет выявить специфику построения поэтической речи сентиментализма в соотношении с классицизмом, но не дает основания для дифференциации сентиментализма и романтизма. Важные наблюдения о сентиментально-патетическом слове и о романе воспитания мы найдем в трудах М.М. Бахтина, в них выделена структурная подоснова сентиментального мира идиллии. Е.Н. Купреянова и Н.Д. Кочеткова в своих работах проанализировали жанровые характеристики сентиментальных повестей. Ю.М. Лотман дал описание функции путешественника в «Письмах русского путешественника» Карамзина.
Едва ли можно утверждать, что существует цельное органическое описание поэтики сентиментальной литературы. Можем говорить об известном наборе сентиментальных «маркеров», сентиментальных «меток», параметров, но в систему они все еще не выстроены. Из-за этого конечно, затрудняется «диагностика» сентиментальных элементов структуре более поздних литературных произведений. Такое состояние связано с общим подходом к русскому сентиментализм, господствующий в науке.
Русская культура отрефлексировала сентиментализм как литературное явление только в начале XIX века, определенная группа писателей была признана как единая школа (карамзинское направление). Граница школы была обозначена полемикой «славянороссов» с «галлороссами», навязали ее Шишков и его союзники. Но к этому времени Карамзин отходил от своих прежних идейных позиций и художественных принципов, пережив в 1790-е годы глубокий мировоззренческий кризис. Карамзинисты лишились своего вождя, а полемика по поводу «Липецких вод» Шаховского и создание «карамзинского» Арзамаса относится к тому времени, когда сентиментализм окончательно перестал восприниматься как новое слово. Ему уже пели отходную не только «архаисты»-новаторы, но и поклонники Карамзина. В начале 1820-х годов Пушкин отверг стилистику карамзинской прозы. Но сентиментализм еще не исчез, П.И. Шаликов еще только готовился издавать «Дамский журнал», который будет выходить в 1823-1833 гг. В середине 1830-х годов Белинский, проходящий школу немецкой романтической эстетики и философии Гегеля, выделил карамзинский период как важный этап развития национального духа и призвал Пушкина на литеpатуную арену. Во второй статье цикла «Сочинения Aлександра Пушкина» Белинский писал: «Карамзиным началась новая эпоха русской литературы… Карамзин ввел русскую литературу в сферу новых идей – и преобразование языка было уже необходимым следствием этого дела… Карамзин первый на Руси заменил мертвый язык книги живым языком общества… Карамзин первый на Руси начал писать повести, которые заинтересовали общество… Чуждые творчества, они они все же не чуждые таланта, ума, одушевления, чувства и в них, как в зеркале, верно отражается жизнь сердца, как ее понимали, как она существовала для людей того времени… Карамзин был первый на Руси образованный литератор, а первым образованным литератором он сделался потому, что научился у французов мыслить и чувствовать, как следует образованному человеку. “Письма русского путешественника”, в которых о живо и увлекательно рассказал о своем знакомстве с Европою, легко и приятно познакомили с этою Европою русское общество. В этом отношении “Письма русского путешественника” – произведение великое, несмотря на всю поверхностность и мелкость их содержания… В своем “Московском журнале”, а потом в “Вестнике Европы” Карамзин первым дал публике истинно журнальное чтение… без Карамзина мы не знали бы истории своего отечества, ибо не имели бы возможности смотреть на нее критически… Есть два рода деятелей на всяком поприще: одни своими делами творят новую эпоху, действуют на будущее; другие действуют в настоящем и для настоящего… Первые, если они действуют на литературном поприще, завещают потомству творения вечные, неумирающие; вторые – пишут для своих современников, и их произведения для будущих поколений получают уже не безусловное, но только историческое значение, как памятника известной эпохи… весь период от Карамзина до Пушкина следует называть карамзинским… Озеров был результатом направления, данного русской литературе Карамзиным. В трагедиях Озерова преобладающий элемент – сентиментальность» (Белинский, VII, 132-140). Насколько глубоко и проницательно проанализировал критик деятельность Карамзина. Если обратить внимание на выделенные им аспекты и направления карамзинской деятельности, то эта статья Белинского представляет собой текст-основу, на которой можно писать о сентиментализме в учебниках, справочниках и энциклопедиях до сих пор. Белинский подробно и широко обозначил семантическую зону сентиментализма и указал на ее доминирующий элемент – «сентиментальность».