Урядник разведчиков вздохнул. Вставать до рассвета в такую погоду не хотелось страшно, всё тело после вчерашней тренировки избито ныло, но одно достоинство в конном дежурстве имелось – всё ж таки какой-никакой, а отдых. Других на службе не бывает. Да и близнецам передохнуть не помешало бы – после вчерашнего марш-броска по болотам, что устроил им наставник, разведчики приползли домой ни живы ни мертвы и, без всякого вдохновения поковырявшись в ужине, чуть не уснули прямо на посиделках.
Рыжий Федька, переведённый в их десяток сразу после похода, держался изо всех сил, стараясь ни в чём не уступать всем остальным – нагрузки на тренировках были куда выше тех, к которым привыкли лесовики, начавшие заниматься позже остальных, так что выдерживали не все. Но Федор, похоже, в десятке приживётся, да и ещё к двоим новичкам присмотреться не лишне. Для того он и включил их сегодня в дозор. Особой опасности, в общем-то, не предвиделось, так что Яшка, по совету отца, ничего объяснять не стал, а просто взял с собой, посмотреть, как мальчишки слушают лес.
Дождь утих, и небо слегка посветлело. Неслух – Яшкин подросший щенок – вынырнул откуда-то из-под кустов, подбежал к хозяину и, убедившись, что тот на месте, с наслаждением вытряхнул из шкуры грязную слякоть. Лошадь, фыркнув, всем своим видом продемонстрировала недовольство холопским воспитанием пса, но тот, не обратив на это ни малейшего внимания, тут же умчался куда-то в лес по своим собачьим делам.
Оставив болото далеко за спиной, Яков сошёл с тропы и оглянулся на следовавших за ним отроков. Такие же мокрые и нахохлившиеся, как сидевшие на рябине воробьи, мальчишки своим унынием были под стать окружавшему их лесу. Даже Елизар, всегда подтянутый и аккуратный, сидел на лошади мешком опавшей листвы. Елисей, похожий на Елизара, как две капли осеннего дождя, трусил по лужистой тропе. Сейчас была как раз его очередь двигаться впереди патруля, пытаясь разглядеть хоть какие-то следы на мокрой траве. Мимо Якова, зыркнув на командира из-под протекающего капюшона накидки, проехал Федор, а дальше за ним бок о бок держались двое лесовиков. Один из них глянул на командира, спрашивая разрешения задать вопрос. Тот кивнул.
– А правда, дядька Стерв сказывал, что там ведьму утопили, так она теперя всех, кто в ейный омут сунется, к себе забирает и кровь сосет?
– Наставник Стерв говорил, что омут тот на месте выворотня образовался и корни того дуба по сей день торчат. Так что ежели какой дурень в воду сунется, так и без всякой ведьмы там утопнет, – усмехнулся Яков и, построжев, добавил: – А ещё он велел в дозоре по-пустому языком не молоть. За то, что дозорный пропустит кого, знаете, что бывает? А ну, стой!
– А чего мы пропустили-то? – мигом насторожились мальчишки. О том, что проспавшим службу дозорным рубят головы, отроки после отбоя шептались постоянно.
Яков только вздохнул, глянув на свежую метку на дереве. Посмотрел на удалявшихся по тропе отроков и протрещал коростелем. Федор оглянулся и тут же повернул назад. Елизар подал сигнал брату и тоже развернулся. Дождавшись второго близнеца, Яков коротко спросил:
– Кто здесь был?
Лесовики растерянно заозирались, шаря взглядами по тропе. Елисей, который шёл по тропе первым и, стало быть, отвечал за пропущенный след, внимательно оглядел место, где остановился командир разведчиков.
– Ну, так что усмотрели? – Яков по въедливости старался не отставать от наставника.
– Так пух заячий, – ответил один из лесовиков, ковыряясь в траве.
– Да? И куда заяц делся? Домой пошёл? – командир ехидно уставился на Елисея.
– Рысь тут была, – вздохнул тот, разглядев на дереве характерный след когтей крупной кошачьей лапы, – она зайца и поймала. Вон с того дерева спрыгнула, а на это поднялась. Нету, – добавил он, глянув на дерево. – От нас в сторону по веткам ушла. Вон туда.
– Не от нас. Кабан прогнал, – Федька поковырялся в полузатопленной ямке. – След свежий, дождём не размыло ещё. Здоровенный, зараза. Заяц, видно, заорал, как она его брать стала, ну так он и услышал, – мальчишка оглянулся и уверенно добавил: – Секач. Вон из тех кустов ломанулся. И злой, видно, жуть.
– А с чего это? – Якову стало интересно. Похоже, что с новичками угадали, толк, видимо, будет. – С чего это секачу на рысь кидаться? Они разными тропами ходят, друг дружку не трогают. А тут… Рысь вон как на сосну сиганула, кору подрала, так спешила.
Отроки внимательно разглядывали следы.
– А леший его знает, чего он взбесился. Не должен бы, кабан сейчас сытый, добрый. Скоком шёл, след размашистый.
– А рысь зайца тут, под ветками жрала, на дереве неудобно в дождь, – обнаружил след лесовик. – Вон там он соскочил с тропы и чего-то сунулся под ель, к рыси. Она подхватилась и на дерево. А он вот, по стволу клыком саданул. Ох, и здоров, – выдохнул следопыт.
– Ну, а сейчас кабан куда подевался? – командир с ехидным прищуром оглядел мальчишек.
Один из лесовиков махнул в сторону тропы.
– На поляну с омутом пошёл. Куда и мы собирались.
– Ох-хотнички… Следопыты, – Яшка глянул на потупившихся патрульных. – Все мимо прошли, никто на след не глянул. Хороши бы мы были, если б на поляну к секачу выскочили. Был бы тут батя, уже уши надрал бы, – добавил он тише.
– Наставник Стерв уши не дерет, – Федька глаз не поднял, ковыряясь зачем-то у себя в подсумке.
– Да иной раз лучше б надрал, – сплюнул Яков.
– Господин урядник! – осторожно обратился к Якову рыжий. – Может, рысь потравим? Она тут где-то, рядом схоронилась.
Яков чуток задумался. Попытка Федьки увести разговор в сторону была, как говаривал Мишка, из разряда так себе, но с другой стороны… Притащить шкуру рыси казалось заманчивым, да и кабанчик к столу тоже дорогим гостем пришёлся бы. Он собрался уже отдать команду, как где-то шагах в двухстах раздался отчаянный лай Неслуха и тут же, почти одновременно, визг кабана и чей-то крик:
– Беги!
– Ну вот… одного нашли, – Яшка стрельнул глазами на отроков. – Куда, безоружный-то? Самострелы взвесть, болт в зубы. Спешиваемся у старой сосны. Ты, – кивнул одному из лесовиков, – остаёшься с конями. Все готовы? Вперед!
Поляну разведчики охватили, как учили, полукругом. Яков осторожно выглянул из-за кустов. Неслух скакал вокруг кабана, отвлекая того от людей, находившихся на поляне. Первая из жертв разъярённого секача, немолодой уже мужик, скорее, старик, скрючившись, лежал в грязи. Второй, мальчонка годков одиннадцати или двенадцати, обеими руками схватился за ветку и пытался вскарабкаться на дерево.
Щёлк! Продолжавший моросить дождь мешал целиться, и болт Якова, застряв в шкуре здоровенного секача, заставил его забыть о собаке. Просто попасть в кабана мало, в него ещё нужно попасть куда надо. Звериное чутье мигом определило источник новой опасности, и он, развернувшись в сторону кустов, резвым галопом кинулся к стрелку.
Клац-клац! Визг смертельно раненого зверя огласил лес, и он, пробежав с разгону ещё с десяток шагов, споткнулся и завалился рылом в мокрую траву.
Яшка наконец взвел самострел, отметив про себя, что отроки выстрелили не все, один выстрел у них ещё оставался. Молодцы.
Выждав время, чтоб мальчишки зарядили оружие, и внимательно оглядевшись, командир разведчиков осторожно выбрался на поляну. Неслух, услышав призывный свист, рванулся к хозяину, подбежал, заглядывая в глаза, а потом, заскулив, развернулся к людям.
То, что старик умер ещё до того, как отроки добрались до поляны, было очевидно. Про таких Матвей на занятиях говорил сразу – не жилец. Федька безуспешно пытался сдёрнуть мальчонку с дерева. Командир кивнул Елисею:
– Помоги.
Разведчик обошёл дерево так, чтоб паренек его видел, подождал, пока глаза мальчишки соберутся на его лице, и мягко сказал:
– Ну чего ты, дурашка? Спускайся! Давай, помогу.
Пальцы мальца, цеплявшиеся за ветку из последних сил, разжались, и он свалился прямо в протянутые к нему руки.
– Ну, вот и все. Нету кабана больше. Сдох он, – тихо приговаривал Елисей, наклонившись к самому уху мальчонки. – Тебя как звать-то? Тимка? Вот и хорошо, Тимка, давай-ка я тебя в плащ укутаю, а то ты что-то совсем вымок.
«Умеют же близняшки с людьми обращаться, – позавидовал Яков. – Со старшими вежество знают, вона даже с Сучком ладят, да и мелкоту обихаживать приучены».
Второй близнец встал рядом.
– Губа у него поранена, у кабана-то, – тихо сообщил он. – И язык проколотый. Видать, когда желуди жрал, боярышник схватил. Болюче очень, зверь тогда на всё кидается.
К деду Тимку не пустили. Странные мальчишки, изображавшие из себя взрослых воев, перетащили искорёженное тело под корни вывороченного дерева, прикрыли лапником с тёрном, а сверху ещё и здоровенной корягой придавили. Молодой красивый парень, в своей кольчуге похожий на царевича из сказки, про которого рассказывал отец, держал Тимофея на коленях, что-то ему говорил, утешал, о чем-то расспрашивал. Как зовут, откуда шли, куда направлялись… Да какое теперь это имеет значение, дед-то умер?.. Не знал Тимка, куда шли, и куда теперь идти, он тоже не знал. Мальчишка отвечал, не особо вникая в вопросы и не задумываясь над ответами, просто смотрел на работающих отроков.
Все они казались чем-то похожими друг на друга, в одинаковых, плохо подогнанных кольчугах. Но Тимофей, выросший в мастерских, разницу углядел сразу. Вот тот, невысокий и гибкий, у них за мастера, сразу видно. Он даже не командовал, не распоряжался, просто негромко говорил, и для остальных этого было довольно. Так всегда говорит человек, которого уважают и чьё слово для остальных – закон, что превыше всего. Рыжий, что копошился возле убитого кабана, и другой, похожий на парня, к которому сейчас прижимался мальчик, вели себя как подмастерья: что делать, знали сами, не суетились понапрасну. Видно, что люди понимающие, Тимка и сам так пытался вести себя в дедовой мастерской, и когда мастера это замечали, гордился немеряно. Оставшиеся двое более походили на учеников, которых в первый раз приставили к делу. Постоянные вопросы к «мастеру» и «подмастерьям» выдавали их неопытность, а готовность взяться за любое дело говорила, что мастера из них получатся. Дед постоянно обсуждал с ним учеников, так что Тимка такие различия замечал, даже и не думая о том.
Когда изломанного, покорёженного деда положили на лапник, Тимка только тогда и осознал: он остался один-одинешенек на свете. В глазах защипало, и почему-то всё поплыло. Он поднял взгляд на стоящего рядом с ним отрока, и было в этом взгляде столько боли скулящего, потерянного щенка, что мальчишке-воину просто захотелось прижать к себе дрожащего пацанёнка.
– Не боись. С нами пойдешь.
Дорогу через лес Тимка почти не запомнил. Дождь хоть и стих, но низкие облака почти без остатка выпивали последние лучи вечернего солнца, неохотно роняя на землю остатки пасмурного света. Выросший в большом селище мальчишка проводил почти всё своё время в мастерских, и даже в погожий день он не часто уходил далеко от слободы, в которой жили они с дедом. А сумеречный лес и вовсе показался… Нет, не злым – страха Тимка не чувствовал – скорее, недобрым, наблюдающим за мальчишками настороженным взором. Молодые воины, которые забрали Тимофея с собой, то и дело останавливались, спешивались, присматриваясь к следам. Иные места, наоборот, проходили быстро, стараясь поскорее проскочить неуютную чащобу.
Вспомнились рассказы, которыми слободские мальчишки пугали друг друга у летних ночных костров. О леших и русалках, о нежити болотной, о волках-оборотнях. Но чаще всего о жуткой ведьме, что живёт за болотом, и вход в земли которой чужакам заказан. Может, из-за неё, этой колдуньи, даже совсем молодым отрокам на этой стороне болота приходилось носить на себе тяжёлый доспех из холодного железа? Тимка зябко поёжился и постарался сильнее вжаться в спину Елисея, крепко ухватившись за его пояс.
К крепости подъехали уже затемно. Длинные тени стен, сталкиваясь между собой, поднимались недостроенными громадами башен, окутанных призрачным туманом. Тимке невольно вспомнились сказки, что рассказывал отец. Мальчик вздохнул: раз неподалеку живёт страшная волхва, а по болоту шастают мальчишки в доспехах, то и жить они должны, наверное, в крепости. Ну, не в землянках же?
Обогнув тяжело шумящее в темноте водяное колесо, дозор направился к воротам. Тимка поёрзал на крупе Елисеева коня и, осторожно выглянув из-за спины молодого воина, невольно вздрогнул: воротная башня напоминала увенчанную шлемом голову великана, что торчала на самом берегу острова. Длинный язык мостков, протянувшийся через реку, казалось, сейчас затащит ступивших на него отроков с лошадьми в тёмную пасть ворот. Сверху что-то прокричали. Дозор остановился. Тимофей поднял голову и заглянул в тёмные провалы глаз великана.
– Наряд разведчиков вернулся из дозора. Старший урядник Яков, – отозвался командир.
В башне что-то грохнуло, заскрипело, и… Ночной морок рассеялся. Глаза великана оборотились бойницами, жадный язык – крепкими мостками, а пасть – воротами, перекрывающими проход в глубину рубленной из толстых брёвен башни.
Тимка опять спрятался за спину отрока. Ему вдруг стало невыносимо стыдно: это ж надо было так перепугаться крепостных ворот, до мурашек по спине. И деда на кабана в лесу бросил, поддавшись на его истошный крик: «Беги!» Вот и сейчас испугался, что там, в башне увидели его насмерть перепуганную физиономию. Мальчик вздохнул и, утерев глаза рукавом, попытался успокоиться.
«Никогда не поддавайся страху, – учил отец, когда маленький Тимка, напуганный грохотом тяжёлого молота, жался к его груди. – Бойся, но не поддавайся. Держи себя в руках. Ты же у меня уже совсем большой».
Тимофей выглянул было из-за Елисея, но тут лошадь остановилась, и чьи-то сильные руки подхватили его, поставив на землю. Он невольно покачнулся, потеряв равновесие – все-таки несколько часов на крупе лошади давали о себе знать.
– Это ещё что за дичь? А говорили, кабанчик, Тимка поднял взгляд на высокого, сильного воина, снявшего его с коня. Внимательные серые глаза спокойно наблюдали за незнакомым мальчишкой.
И пятаком не вышел. Кто таков?
– Тимка, – найдёныш посмотрел на вытянувшихся рядом отроков. – Тимофей. Кузнец я…
– Ишь ты! Кузнец? – усмехнулся воин. – Мелковат как будто.
– Так откормим, вырастет, дядька Макар, – встрял Яшка. – А пока Кузнечиком сойдет, – и, посерьёзнев, добавил: – А кузнецом… кузнецом у него дед… Был.
Ворота с натужным скрипом закрылись, и тяжёлый брус, громыхнув, улёгся на место. Наступившую неловкую тишину нарушало только недовольное пофыркивание лошадей, которые не понимали, зачем их держат у ворот, если сухой навес совсем рядом, а запах сена дразнится так, что стоять невтерпёж. Все молчали, поглядывая то на мальчишку, то на высокого воина. Тимка ещё раз посмотрел ему в лицо, перехватив всё тот же внимательный изучающий взгляд, и опустил голову. Понимание, что именно сейчас этот воин решает, что с ним делать, пугало до оцепенения, но и показать свой страх он не хотел.
– Хорошо держишься, парень, – спокойный голос наставника разбил тишину, вмиг сняв напряжение.
Тимка огляделся. Отроки зашевелились, заулыбались, небольшая площадь сразу заполнилась каким-то шумом, лёгким позвякиванием кольчуг, перестуком копыт. Стоявший рядом Елисей воспринял похвалу как свою собственную.
– Эт да, дядька Макар. Молодец он. И там, на поляне, хорошо держался – не бегал, не шумел. Пока Неслух кабана на себя держал, к дереву убёг и на суке подтянулся. Закричал бы – кабан на собаку не повелся б. А что за дедом плакал, так за родной душой негоже слезу не уронить. И по-людски, и по-христиански грех. А он христьянин, опять же. Свой, в обчем.
– Ну, а коли свой, так и не держите в воротах, – наставник ухмыльнулся. – На кухне вам перекусить оставили, так что лошадей в загон, и вперёд. Там и поговорим.
Добравшись до навеса, отроки первым делом скинули с себя надоевшие за день кольчуги. Пока они рассёдлывали и обихаживали коней, Макар потихоньку расспрашивал Якова.
– Сами-то секача сразу положили?