Ее копия
Рассказ
***
В последние годы Лида Деева сильно осела.
Как старая тяжеловесная баржа уныло искала она глазами радушный веселый порт, чтоб «высушить вёсла», отдраить палубу, залить полные баки.
Но всё понапрасну.
Рабочие будни-волны подтачивали силы натруженной женщины.
Некогда темные вьющиеся волосы больше не радовали Лиду. Давно были срезаны за ненадобностью. Теперь Лидина шевелюра сильно кучерявилась за счёт шестимесячной химии.
Острые карие Лидины глазки – поблекли.
Длинные ноги – отяжелели. Покрылись извилинами вертлявых венозных змеек, как материк Евразия голубизною рек.
***
Лида по-прежнему нуждалась в заработке.
Взрослой дочке, Ларисе, нужны были деньги.
Ее гражданский супруг, артист театра, Аркадий Черепахин, по словам Лиды, «туши мамонта» в дом не таскал.
Он мечтал о славе.
«Туши» в дом таскала Лариса, медицинская сестра, работающая в отделении гнойной хирургии.
А Лида ей помогала.
***
Лида с тоской смотрела на потускневшую дочку.
Ей уж давно «костью в горле» стояли все Аркашкины театральные бенефисы, которые она иначе как «шабашами» да «пьяными кутежами» не величала.
Но Лида дочкиному счастью мешать не хотела.
Лариса же носилась с мужниными прихотями, как с писаной торбой. Холила их и лелеяла. Потому что любила Аркадия как личность, по ее словам, неординарную.
Лариса была терпелива.
Все ждала, когда к Черепахину, провинциальному артисту «средней руки» нагрянет слава, с шальными деньгами, газетными публикациями и повальным обожанием зрителей.
И уж тогда ее старания окупятся с лихвой, в виде благодарных и нежных возлияний супруга перед журналистскими теле и фото – камерами, что, дескать, музой его, творческого человека, Аркадия Черепахина является скромная девушка Лара Деева.
***
Когда Лариса, в отсутствии Черепахина, во время долгих вечерних чаепитий с матерью, делилась с ней своей мечтой, то та, надувшись, будто «мышь на крупу», отрешенно макала в черный чай мятный пряник.
Постепенно «лысый» пряничный бок тяжелел, и невесело плюхался в чашку.
А Лида все сидела и натужно пыталась представить, как к нелюбимому зятю придет эта самая слава.
Иногда ей это удавалось.
***
Слава представлялась Лидии Петровне в виде полуголой девицы, срамно вихляющей тугой загорелой задницей, как это делают бронзовые танцовщицы на порочном бразильском карнавале.
Трусы у славы только спереди.
Сзади трусов нет.
Девица сучит ногами, и перья на ее усыпанной блесками голове монотонно колышутся.
***
И тут, как черт из табакерки, выскакивает Черепахин.
На нем алый, как клюква, тесный костюм с золотистой «искрой».
Слава берет лучезарного Черепахина по локоток, и ведет куда надо…
И в этот момент Лида видит глаза свой покинутой дочки, отчаянные и больные.
***
– Зачем тебе Черепахин? –
Уж тысячный раз включала «до дыр заезженную пластинку» упрямая Лида. – Плюнь ты на своего артиста из погорелого театра! Даст Бог, приличного мужчину встретишь. Серьезного. Работящего. Знаешь, что дочь?
На каждый горшок – своя крышка!
А твой Аркашка, никакой он не горшок. И не мужик он вовсе, а поросячий хвостик!
***
Лариса обижалась.
Замыкалась в себе. Упрямо терла под краном чайные чашки, давая тем самым Лиде понять, что тема про непарные горшки и крышки давно уж закрыта.
А матери нужно домой.
Потому что скоро вернется Аркадий, нервный и усталый.
Лида все понимала, молча одевалась и, не сказав хозяйке обязательное спасибо-до свидания, в сердцах хлопала дверью.
***
Ну а сегодня, все утро Лида терпеливо шлепала котлетки, из провернутого на тяжелой ручной мясорубке диетического куриного фаршика.
Потом бережно примостила в «брюхатую», лет двадцать назад считавшуюся женской, коричневую сумку, литровую баночку пестрого домашнего лечо, приправленного чесночком да жгучим перчиком, и отправилась кормить дочку.
Дочке хотелось лечо.
Сама Лариса много времени проводила на дежурствах в больничном отделении гнойной хирургии.
Лида дочку опять жалела.
Да и как не пожалеть?
***
Однажды мать с дочерью решили вместе пойти на рынок. Нужно было купить мяса, картошки с моркошкой и меда.
Лида решила забрать Лару с работы.
От хирургии до рынка «рукой подать».
***
В больничном дворе кружила ноябрьская метель.
Лохматые снежные сгустки тяжеловесно и неизящно валились в остывшие грязные лужи.
Лида, чавкая намокшими ботинками, вошла в обшарпанное полуподвальное помещение раздевалки.
Приторный и сладковатый дух гнойных больничных отходов, обильно сдобренный запахом «обеденной» вареной капусты, ударил в Лидину голову.
***
Тяжело опустившись на деревянную низенькую скамеечку, женщина обреченно всматривалась в заплесневелые полукруглые своды старинного помещения, и безрадостно думала: «Ну, прямо склеп. Могила каменная».
Лида сидела и вспоминала о том, как они с Ларой мечтали, что та закончит школу и выучится на медсестру.
Выбор профессии произошел отнюдь не случайно.
***
Старшеклассница Лариса восторгалась тогда красивой соседкой Виолой.
Виола, яркая дородная тридцатилетняя женщина, вовсе не спешила обзаводиться домашним хозяйством и детьми.
Про таких, как Виола говорят: «Любовников меняет как перчатки».
Так или иначе, но деток Виоле заменяла милая карликовая пудельша Снежана.
***
Однажды, поздним вечером Лида спешила с работы. Ручки тяжелой авоськи с картошкой впились в ладонь. Соринка, попавшая в глаз еще днем, доводила до исступления.
У дома гуляла Виола.
Надушенная.
В крупных кольцах волос цвета водной лилии.
Черный длинный плащ стройнил слегка рыхловатое тело соседки, широкий пояс с крупною пряжкой указывал талию.
Снежана, с алым бантиком на шее, трусила рядом.
***
Лида Деева позавидовала Виоле. Ее роскошному виду, ее беззаботности, бездетности, и незамужности. А потому изловчилась, и как бы невзначай, незаметно пихнула уродливым туфлем прямо в пузо изнеженной шавки.
Та взвизгнула, как ошпаренная.
Прикусила Лидину ляжку.
***
Однако ж, что «пулять в слона дробиной»? Здоровье женщины не пострадало. Зато кошелек попал под угрозу опустошения: дешевые «капронки» пошли в стрелку.
Виола в тот же вечер возместила ущерб.
С лихвой.
Взволнованная, в шелковом розовом халате, с золотыми бабочками, Виола вывалила перед Лидой несметное богатство: пар пять «телесных» колготок.
Чтобы загладить вину Снежаны.
И Лида, так и быть, на пудельшу с тех пор не обижалась.
***
Утром, натягивая капронки на кулак для лучшего рассмотрения цвета, Лариса Деева мгновенно решилась.
– Мам, я в медицинское поступать буду, – сообщила матери Лариска, припрятывая в свой шкаф три пары получше. – Че думаешь?
– А что? Нормально. – Согласилась Лида. – Мужу массаж станешь делать, детям сопли «сушить».
Виола трудилась в санатории.
В кабинете физиопроцедур.
Прилаживала магниты, электротоки и ингаляторы к бренным упитанным чиновничьим телам.
***
«Размечтались… – Сидя в подвале гнойной хирургии, думала Лида.
И когда из-за угла впорхнула веселая, довольная жизнью, и даже румяная дочка Лариска, то Лида, в порыве чувств, сентиментально зашмыгала носом.
***
А в день, когда Лида несла дочке лечо, все было иначе.
Золотая осень наведалась город. Махонькие, размером с ноготок, цветочки календулы преданно пялились прямо «в глаза» повеселевшим прохожим.
И ноги людей не боялись дороги.
А Лидины – тем более.
***
Однако, лирическое Лидино настроение умело спугнул зять.
Сначала ей долго пришлось «кукарекать», настырно тыча в кнопку на петушиный лад настроенного электрического звонка.
Потом еще и чувствовать себя виноватой, за то что явилась без предупреждения.
И не вовремя.
***
– Кто? – Наконец-таки изнеможенным хрипловатым голосом отозвался, по-видимому, только что проснувшийся, Аркадий.
– Так это теща твоя пришла, – глянув на часы, и усмотрев что маленькая стрелка уже коснулась двух, неприветливо откликнулась Лида. – Молока принесла… А где Лариса?
– Лариса на дежурстве, – высунулся-таки недовольный Черепахин.
– У нее сегодня нет дежурства. – Лида повела подозрительно носом. Учуяла, что накануне Аркаша употребил алкоголь.
– Так ее внеурочно вызвали.
Помятый вид Ларискиного мужа взбесил Лиду.
Тем паче ее разгневал щегольской наряд Черепахина. Распахнутая розовая рубаха, в спешке была накинутая на голое тело.
***
– Вижу кутил вчера, зятюшко? – Не переступая порога, и мысленно представляя, как ее раздутая сумка уже летит прямо в ненавистный артистический лоб, нарочито-ласково запела Лида.
Она бы ушатала паршивого мужичонку, как пить дать.
Но что она скажет дочке?
Лида уж представила, как пестрое лечо течет по дурной башке, котлеты сыплются на пол.
Но вовремя охолонула.
***
– Так у Смирницкой юбилей вчера случился. – Почуяв недоброе, начал оправдываться Черепахин. – Всем коллективом сели, отпраздновали.
– А че вырядился как павлин? – Продолжала чинить допрос настырная теща. – А на банкете подарки на какие шиши подносил?
Усиливая недовольство в голосе, напирала Лида.
– Я к вашему сведению тоже тружусь, заметил было Черепахин. Но вовремя осекся. Увидел, как вытянулись в трубочку, и побелели от злости тещины губы. Вовремя сменил тактику – Ну что ж мы у порога топчемся? Проходите, пожалуйста, Лидия Петровна!
– Ну, нет… Ты не павлин. – Не удержалась-таки теща. Заслыша, как Черепахин в очередной раз счел свои театральные «па» за труд праведный. – Ты петух ощипаный.
Лида шмякнула сумку на пол.
И развернувшись, стала «стекать» по подъездной лестнице.
***
– Ларочка, дружок мой сердечный, голубушка моя сизокрылая. Я чудовище! –
Театрально «заламывал руки», показывая крайнюю степень раскаянности, вернувшийся домой, экзальтированный Аркадий Черепахин, спустя неделю, после визита крутонравой тещи. –
Прости меня, болвана неотесанного!
Переступив порог квартиры, Черепахин учуял носом, что оконфузился.
Лара испекла ему черемуховые ватрушки.
Лариса решалась на сложные в приготовлении сладкие, блаженно поедаемые артистом плюшки, раз в год.
И неспроста.
Несколько лет назад, в то время, когда Черепахин только начал ухаживания за Ларой, он рассказал ей, о том, что в детстве черемуховые ватрушки пекла для него его деревенская мать. И, дескать, ничего вкуснее этих ягодных шанег он вообще ничего не едал.
***
Лариса сбилась с ног, пока искала для Аркаши еще не созревшую в середине лета, редкую в городе, ягоду.
Лариса видела в ее поиске глубокий смысл.
– Я ему подснежники из-под снега зимой добуду, – решила боготворившая начинающего артиста, ослепленная своею любовью, жертвенная Лара. – Пусть так и знает!
– Так черемуха-то сушеная для шанег нужна, – вовремя подучила уму-разуму влюбленную дочку, знавшая толк в крестьянской стряпне, до совершеннолетия прожившая в деревне, мама Лида. – Сходи на базар, у бабулек поспрашивай.
***
Рыночные торговцы на все лады предлагали разнообразный товар.
Был там сушеный шиповник (меряй хоть стопкой, хоть толстостенным граненым стаканом, хоть килограммами) сухие грибы (бери хоть сушеных обабков, хоть смачно-соленых груздей, хоть пущенных на икру, деликатесных белых) а так же калину, малину, иргу и укроп.
Однако, черемухи в торговых рядах, к Лариному несчастью не оказалось.
– В деревню езжай, там, небось купишь. – Съязвила, узнав о странном желании дочки, реальная Лида. – Неужто наш ПРЫНЦ без шанег месяца не протянет?
– Аркадий протянет. Я нет. – Вступилась за зло обозванного матерью ПРЫНЦЕМ, возлюбленного, Лариса. – Через месяц ему каждая дура черемуховые ватрушки испечь сможет.
Выклянчив в больнице, у напарницы по смене, внеурочный выходной, Лара уселась на первую проходящую электричку, следующую в загородном направлении, и поздним вечером вернулась с добычей.
***
Черепахин мурлыкал как кот, поедая Ларисино лакомство.
Он, закатывая глаза, слизывал синие усики, оставленные вожделенной начинкой.
А Лара ничего не ела.
Смотрела Черепахину в рот.
Весело щебеча, любовалась. Смеялась, рассказывая о том, как рыскала по свету, в поисках любимой Аркашей ягоды.
А Черепахин был не дурак. Тотчас смекнул, что в стараниях Ларочки прок будет. Желай, повелевай! Все стерпит, все сможет!
В тот вечер Аркаша остался на ночь в снимаемой Ларой квартире.
А эта дата, между влюбленными, стала называться днем черемуховых ватрушек.
***
Итак, раздуваемые, «ожившие в деле», избалованные разнообразным запахом семейных ужинов Аркашины ноздри, почуяли ватрушки.
Про праздник Аркаша, конечно, забыл. Но сразу включил воображение.
– Милая моя, – прильнул губами к Лариной щеке сентиментальный Черепахин. –Ты устала?.. А я – сущий болван!
– Ты забыл про наш праздник? – Спросила его, действительно, уставшая Лариса.
– Нет! Что ты, что ты? – В категоричной форме отверг домыслы Лары Черепахин. – Просто со мною сегодня такая история приключилась…
Аркадий обреченно плюхнулся на табуретку спиной к Ларисе, словно в экран телевизора, уставился в стекло микроволновки, в которой готовилась курица.
И начал свой рассказ.
***
Аркадий любил приврать.
Но лицедей лукавил не так, как делают это нормальные люди. Аркадий чистосердечно верил в ту ложь, которая обильно текла из его артистических уст. И верил так искренне, что даже, пожалуй, детектор лжи, наверняка бы задумался, какую линию вывести на монитор.
– Сегодня я зашел в магазин, – по-прежнему глядя на крутящуюся цыплячью тушку, проникновенным голосом, годящимся даже для исповеди, продолжал Черепахин. – В отделе обуви я приглядел для тебя чудесные фиалковые туфельки с золотым ремешком.
Я долго вертел их в руках. Разглядывал со всех сторон. Любовался.
Милая, Лара, мне так захотелось их купить!
Очень захотелось!
Я был готов отправиться с ними на кассу… Но этот ничтожный мажор спутал все карты.
– Что за мажор? – Осторожно уточнила Лариса.
– Типичный мажор. – Конкретизировал Аркаша. – «Золотая» молодежь… Ребенок в норковых носочках… Как таких, как он, ещё называют? Он нагло опередил меня прямо на подступе к кассе. Ему нужна была сумочка. Видимо, для подружки. Он даже не прошел в специальный отдел, потому что обувной отдел к выходу ближе! И сумки в этом отделе, действительно, были. Чтоб сразу к купленной обуви подобрать. Прозорливость торговцев! Что тут скажешь?
На этом месте Черепахин выдержал долгую паузу.
Нарочито проглотил, якобы застрявший в горле «комок». Всем видом показывал, как тяжело ему вновь пережить унизительные ощущения.
***
– Мажор попросил продавца продемонстрировать ему сумку, -
наконец-то возобновил рассказ Аркаша. – И продавец, молодой парень, как закодированный болванчик побежал выполнять приказ. Но мажору сумка не понравилась. И он попросил вторую сумку. Потом третью. Потом четвертую…
Он рылся в сумках, как свинья в апельсинах!
Но самое отвратительное заключалось в том, что я все время стоял рядом! Я бережно держал твои фиалковые туфельки у себя на ладонях. Прижимал их груди. Но меня никто в упор не видел! Ни продавец, ни этот богатенький выродок…
Знаешь, Лара, у него на руках были кожаные перчатки в дырочках, с отрезанными пальцами. Я даже представил, как он приехал в магазин на серебристом мотоцикле, что, наверняка, по его мнению, давало ему право с презрением относиться к окружающим…
Лара, я вконец, возненавидел этого парня, когда в отделе зазвучала мелодия Майкла Джексона. Этот мерзавец, видимо фанат Джексона, прямо с очередной сумкой в руках, начал дергаться и кривляться под музыку. Жалко имитировал лунную походку. Ему было наплевать на тех, кто вынужден лицезреть его отвратительные вихляния. Как будто я пусто место!