Звучит звонок, незнакомый голос спрашивает:
––Простите за беспокойство, наша группа вас ждала два часа, но теперь все разошлись. Почему-то вы не пришли на экзамен?
––Как, разве сегодня?
––Да, по расписанию так. – Начинаю соображать – какое принять решение, как выйти из создавшейся не лучшей ситуации? Спрашиваю, – можно ли будет собрать группу через два часа? – Попробую, отвечает староста группы. –Хорошо, собирайте, я еду. – В назначенный час я смущенный предстал пред улыбающейся группой. Для них неявка преподавателя была событием неординарным, с которым они встретились, как оказалось, впервые. Впервые, неожиданно, но воспользовались этим немедленно, и по их намекам я понял, что они хотят снисхождения при оценке ответов, поскольку преподаватель серьезно провинился. Расслабленность после бассейна еще не прошла, и принимать экзамен у большой группы до девяти вечера не очень хотелось, и я тогда предложил:
––Согласные на три балла могут дать зачетки, а претендующие на более высокий балл сдают экзамен в обычном порядке.
Примерно половина группы положила зачетки на стол, в которые я и проставил «удовлетворительно», остальные сдавали по всем правилам. Таким образом, Ида спасла нескольких студентов от трудного экзамена.
Приближался очередной праздник 1 Мая. Во всей великой стране партия воззвала к бдительности в организациях, ведь враг не дремлет и в праздничные дни. Ожидались провокации заброшенных в Латвию иностранных шпионов и диверсии всех вражеских капиталистических государств. И самое вероятное, что могло произойти – это коллаборационисты, враги советского строя, могли наброситься на освободившиеся на праздники от секретарш – машинисток печатные машинки, и начать печатать, печатать и печатать под многие копирки враждебные воззвания к свержению строя, а потом с верхних этажей, чердаков и колоколен соборов, например, Петровского или Домского развеять их по ветру для жадного к самиздату народу. Поэтому служащую министерства легкой промышленности рекрутировали на неусыпное суточное дежурство в министерстве. Иде предстояло дежурить сутки в ее пустующем министерстве. Местом дежурства был кабинет министра со знаменем. Ида подготовилась к дежурству основательно, что касается провизии. Истомила в духовке курицу, насадив ее на бутылку и обмазав толстым слоем майонеза, методом, унаследованном из местечка под Ровно ее бабушки, испекла пирожное «Наполеон», приготовила овощной салат с первыми пахучими огурцами. Меня же пригласила как защитника и в помощь скоротать вечернее время. И вот я, миновав прихожую секретарши, впервые в кабинете министра. Вошел в большой кабинет с портретами Маркса, Энгельса, Ленина и Брежнева. Посреди комнаты стол на десятки человек, окруженный креслами, а в красном углу два знамени – Союзное и Латвийское. На столе свободно разместилось все изобилие закусок и вино, а потом, под занавес вечера, под звуки праздничной музыки из радиоприемника, на этом столе хватило места, чтобы принять и нас с Идой под взирающими молчаливо, думаю одобрительно, портретами партийных вождей.
Признаться, я примерял себя к семейной жизни с Идой, и она жила у меня. Что-то в этом было необычное для меня, и не проходило чувство некой неловкости, неудобства и стеснения холостяцкого простора. Наверно укоренившаяся привычка быть в лучшей компании самому с собою не могла исчезнуть сразу. Возможно, следовало набраться терпения и ждать, ждать, но как долго? Ида делала домашние дела, но они воспринимались мною как излишняя хлопотливость. Мне не нужны частые борьба с пылью, пятнами, паучьими тенетами, но долгое приготовления непривычной пищи – перенести было нелегко. Роскошные длинные волосы Иды, оказывается, требовали больших хлопот, связанных с их просушкой свистящим феном, наклонами, мотанием головой и ими. Я чувствовал себя просто усталым от этих хлопот. Мужественно терпел, надеясь привыкнуть.
Ида утром выезжала на службу, а я в институт – то раньше ее, то позднее, и иногда вместе. Тогда в автобусе замечал видного мужчину, который поглядывал на Иду с большим вниманием. Я относился к этому с пониманием – сам бы смотрел на нее во все глаза, не будь она моей. Вернувшись в один из вечеров домой, Ида показала мне записку с номером телефона без имени. Кто-то в автобусе положил в карман ее пальто.
––Кто бы это мог быть? –задумалась Ида. Я посмотрел на номер и понял, что это наш, институтский, и связал мужчину, засматривавшегося на Иду в автобусе, с проректором по хозяйственной части нашего института. Встречая его в моем районе и в институте, оценивал его как потенциального конкурента, но сбрасывал со счета за проявленную плутоватость с залезанием в карман моей любимой Иды, и презирал за это. Представил себе, как он протирается сквозь плотно набитый утренний автобус к Иде, шарит тихонечко, боясь прикосновения к ней, оттягивает карман и боязливо всовывает записку, с нервной дрожью от мысли быть схваченным за руку, отвернув голову в другую сторону с безразличным видом. Не могла моя девушка обратить внимание на такого ухажера.
***
Студенческие годы, молодость, сводила в знакомства неизвестно почему, вдруг, совершенно беспричинно то с одним, то с другим человеком – наверно из-за еще оставшейся детской непосредственности и бесхитростности, открытости душ миру и всем. Так в мою жизнь вошел и Влад Шумилов, мало похожий на рижан, как русских, так и латышей. Он выглядел настоящим грузином, как потом оказалось, не только по виду он был им, но и по крови отца, да и появился он в Риге из Батуми. Интонации его говора указывали на его появление с Кавказа. Привез он и любовь к застольям, долгим и витиеватым тостам Грузии чудесной, ресторанам. Однажды мы с Владом оказались в ресторане «Рига». Играл оркестр, пела очаровательная солистка Нона, похоже, что она была казашкой или узбечкой, а может и кавказской народности. Влад был знаком с нею, и познакомил меня. В конце вечера, когда она сошла со сцены, я протанцевал с нею, и пригласил продолжить вечер у меня. Нона согласилась, и так это и произошло. Я уговорил ее не ехать домой, а остаться у меня. Ночь прошла в милом и ласковом противостоянии женщины мужчине. Близилось утро, и только тогда Нона со словами: –У меня больное сердце, я устала и боюсь, что если продолжим в том же духе, придется вызывать скорую. Лучше я отдамся. – Я с благодарностью принял ее жертву и после долгого утреннего сна, счастливого просыпания и завтрака Нона, напевая, покидала меня.
Как не помню появления Влада в моей жизни, таким же и незаметным было его исчезновение из Риги. О том, что его нет в городе, я узнал из открытки, присланной из Батуми. В ней он писал о своем бракосочетании и приглашал на свадьбу. Начало моей скромной инженерной жизни требовало оценить затраты на желанное присутствие на свадьбе Влада в Батуми. А оно поглотило бы мою инженерную месячную зарплату чуть не всю. Зная понаслышке о широких жестах грузин, подумал, что настоящим приглашением на свадьбу было бы и приложение оплаты дороги, и потому послал Владу только поздравительное письмо. Осталось желание хотя бы побывать в Батуми.
Миллионы народов страны и Ида мечтали о теплом Черном море. В один из вечеров Ида затронула, походя, тему о Черном море, а я вспомнил и рассказал, что в Батуми живет мой друг Влад. И тут Ида со свойственным ее темпераменту напором грудью атаковала меня с требованием узнать в турбюро о путевке в Батуми и созвониться с Владом, чтобы хоть кто-нибудь был там из знакомых. Путевка на двоих нашлась и на две недели с перелетом стоила 323 руб., заняв теперь уже только часть моей зарплаты. Созвонился с Владом, и он обещал встретить нас в аэропорте. Начались большие хлопоты Иды о платьях, купальниках, туфлях – ведь девушка впервые вылетала к Черному морю, и хотела предстать пред ним во всей красе. Наконец, все хлопоты приготовления закончились и после долгого полета мы вышли из ИЛ–18 в Батуми.
Встретил нас Влад, обросший черной бородой, в черных брюках, в черных остроносых кожаных туфлях, в черной рубахе с длинными рукавами –обычная, закрывающая от солнца одежда южан, но ни в коем случае не белая. Как всегда сдержанно немногословен, с насупленными бровями над глубоко сидящими глазами, красив, говорит с грузинским акцентом, все время курит. Автобусом доехали до гостиницы «Батуми». Пока мы заполняли бланки, Влад вел разговор с администратором на грузинском. Администратор – пожилая грузинка при этом посматривала на нас каким-то пронизывающим, недружелюбным взглядом, подозревала нас, видимо, в том, что и было на самом деле. Но она против этого и не смирится: –Грузинские девушки необыкновенны, и так не делают и этого не знают, и этой из Риги она не позволит. –Разошлись каждый по своим номерам, чтобы вечером, со всеми предосторожностями, Ида перебралась в мой номер.
По утрам я оставлял Иду спящей, тихо собирался, одевая спортивные майку и трусы, шиповки с вывернутыми шипами и выходил к морю. Бежал по асфальтовой дорожке вдоль моря – по обеим сторонам пальмы, потом мелкий, низкий сосновый лесок, кустарники, а слева море. Бегал около получаса, проделывал упражнения, и наконец, главное, и удовольствие, без бегового напряжения, напряженного дыхания и покрытого потом лба от утренней начинавшейся жары – окунался и неторопливо плавал в теплой воде штилевого моря. После завтрака уходили к морю вместе и лениво лежали пару часов до наступления жары, по нескольку раз заходя в воду. Ида же делала долгие заплывы к горизонту, оставляя меня на мелководье. К полдню вставали и шли к павильону в виде распластанного осьминога, поднявшего тело на щупальцах над бетонным полом. Спина и щупальца осьминога были покрыты синей глазурью с каменными блюдцами наростов присосков на щупальцах. Жара захватывала нас, словно щупальцами осьминога, и заталкивала в его спасительную тень с мороженым и кофе. Всякий раз, заказав кофе, я с интересом следил, как буфетчик – армянин, прижав к полному животу ручную мельницу, молол кофе. Из мельницы в виде гильзы снаряда пятидесятого калибра высыпался кофе, молотый до состояния пудры. Кофе варил в джезве, доводя до кипения несколько раз в разогретом на электроплитке песке. Буфетчик это делал с большим удовольствием и стараньем, словно варил сталь для обороны страны. Кофе получался очень густым и крепким. Мы сидели в тени долго, поедая медленно мороженое, смакуя кофе, добавляя в него каждый свой собственно батумский привкус от созерцания поблескивающего моря, манящей синевы желанной охлаждающей воды. За осьминогом жара несносная, скорее в номер. Далее обед и послеобеденная дрема.
Однажды Влад пригласил нас в дельфинарий с океанариумом. В нем ходили стеклянными коридорами, а за стенами вода, рыбы и морские котики. В бассейне дельфинария три дельфина показывают акробатические номера. Влад был знаком с дрессировщиком, и после завершения выступления перед зрителями, когда все разошлись, мы остались, и он разрешил Иде поплавать с дельфинами, что она начала с опаской, а потом с азартом и проделала. Плавала с ними наперегонки, плавала, держась за плавник дельфина – он ее буксировал на большой скорости. Счастливее Иды от полученного необыкновенного удовольствия общения с дельфинами в Батуми было не найти, да и на всю жизнь она осталась выделенной общением с дельфином. В не меньшей мере был счастлив и я, коснувшись этого чуда морей.
Знакомство с одним из акробатов Батумского дельфинария
Ощущение гладкости кожи дельфина повторилось, когда я нечаянно дотронулся до совершенно голой лысой головы моего знакомого Эдуарда, и мелькнула мысль о общности живого в мире.
После обеденного сна Ида начинала подготовку к вечернему выходу в город. Мыла волосы, сушила их. На это уходили киловатты электроэнергии фена, труднопереносимый шум сильного ветра на протяжении получаса или более в моем маленьком номере. Первый раз я терпел, второй день подряд – тоже, но на третий ушел на период процедуры. В дальнейшем процедура внесла раздражение, не хотелось наблюдать процесс достижения красоты, хотелось созерцать результат, к чему привык в моей свободной жизни.
Как было не побывать в настоящем грузинском ресторане в самой Грузии после суррогатных, вроде рижского или московского «Кавказов» . В один день после пяти часов Влад пришел в гостиницу, забрал нас и мы пошли в рекомендованный им ресторан. Здание в два этажа, ресторан на втором. В зале сидят одни мужчины солидного возраста. Ида оказалась единственной женщиной и привлекла внимание. Официант одет просто, без черкески с газырями, без сапог. Ели какие-то грузинские кушанья, пили белое вино, сидя у окна. Начался дождь и скоро перешел в ливень, а потом начался настоящий потоп. За нашим окном ливень словно занавес повесил.
В дельфинарии г. Батуми. Слава, Ида, Влад
В зале потемнело, включили освещение. Сквозь занавес ливня увидели на улице с уклоном поток воды, по которому изредка проходили машины с фарами, погруженными в воду. Свет от фар казался белыми прямыми щупальцами, которые ищут дорогу в воде. Наши голоса глохли в шуме ливня. В зале посвежело, не помешал бы и джемпер. Обед мы закончили, но сидели и обреченно ждали конца ливня. – Такой ливень здесь недолог, –сказал Влад.– Скоро появится солнце. – Шорох воды затихал, светлело, выключили электричество. Ливень иссяк, и мы вышли на улицу. Стоим у порога, но идти нельзя – поток воды течет, иссякая постепенно. Тротуар освободился от воды, и мы пошли, удивляясь теплому воздуху. Идем по маленькой улочке, и вдруг перед нами мечеть. Посмотрев на нее, на ворота, на двор за ними, вход и показалось, что я попал в древность. Все было таким непохожим на сегодня, на весь Батуми, порт, базар, дома, машины. Веяло спокойствием и отрешенностью от мира. Посовещались – зайдем? Решили зайти и тихо, почти робко вошли в приход мечети. Увидели полки для обуви. Прошли в саму мечеть. Навстречу вышел мулла. Поздоровались. Он приветливо, спокойно и смиренно ответил, приложив руку ко лбу и сердцу, с поклоном. Предложил осмотреть мечеть, молча рукой преградив дорогу Иде. Весь интерьер в дереве, на потолке звезды, окна в восточном стиле, весь пол застлан цветным, заметно старым ковром. И тут мое любопытство подтолкнуло меня попросить муллу показать Коран. Думал, это удивит его, и он откажет. Но нет. Он сходил за ним, принес и протянул мне. С некоторым волнением взял его руки. Обложка выглядела потертой, выглаженной шероховатыми ладонями многих и многих читавших, листавших. Возможно, многих мулл за многие десятилетия. От Корана веяло вечностью, и, держа его в руках и листая, видя арабскую вязь, я чувствовал некоторый страх и ужас, связывая эту книгу с древним Востоком, его народами, набегами на православных и войнами за гроб господень рыцарей с сарацинами. Попрощались с муллой за руку, надели туфли, и смиренно удалились, оборачиваясь на мечеть. Рука инстинктивно поднималась осенить себя крестом, но остановил себя с мыслью не обидеть бы Пророка Мухаммеда.
На прощание Влад принес в гостиницу подарок – саженец лимонного дерева высотой около одного метра, завернутый в бумагу и напутствовал инструкцией по посадке и уходу:
––Он и у вас будет жить, цвести и родить лимоны, если будет посажен в глину с добавками, летом стоять на балконе, зимой в комнате, иногда поить водичкой.
В Риге я обследовал окрестные почвы, ходил в далекие походы по лесам и полям, выезжал на взморье в поисках глины. Но мне не везло – куда бы ни врезался лопаткой, нигде не было глины. Тогда по о своей неудаче рассказал на лекции группе моих студентов–вечерников, и один из них отозвался, сказал, что знает в районе Болдерая место с глинистой почвой, и обещал накопать. Привез мне тридцатилитровый бочонок, наполненный глиной, и я посадил черенки, добавив по инструкции Влада песок и чернозем. Летом лимон жил на балконе, а к осени стал засыхать. Пришли дожди и свежесть, лимон умирал, чернея листьями, и пришлось с огорчением расстаться с ним, словно похоронить еще живого. При этом припомнился Влад. Казалось, что и на расстоянии он почувствует гибель его лимона, и дрогнет в душе, не понимая отчего.
Отношения с Идой продолжались, и я все более ясно, правда, и с сожалением понимал, что способен только на дружбу, и она видимо это чувствовала во мне, и надежда идти рука об руку всю жизнь улетучивалась. Возможно, и в себе она стала разбираться, и потому встречи стали менее яркими, пришла привычность и даже необязательность встреч. По нескольку дней, а иногда и неделю мы не только не встречались, но и не звонили друг другу, и я считал себя уже свободным. В один из зимних вечеров, находясь в почти разорванных отношениях с Идой, чтобы не коротать вечер старого Нового года одному с елочкой и дедом морозом, я пригласил в гости мою прошлую подругу Лилю. Она с радостью откликнулась на приглашение и пришла ко мне. С нею горящие свечки на елочке, музыка и вино наполнили теплом комнату уютом и теплом, когда дом окружал двадцатиградусный мороз. Сквозь мелодию пластинки прорвался звонок. Я подошел к двери и спросил – Кто? – Ида, –открой, – прозвучало в ответ. –Не могу, занят, – Все равно, открой, – не открою,– ответил решительно– и ушел от двери. Но звонок продолжал звенеть, но вскоре смолк. Наступила тишина. Лиля заволновалась, но я ее успокоил, сказав, что это кто-то по ошибке звонил. Вдруг послышались звуки с балкона, потом стук в окно.