Глава 1Читая знаки
В XVI и XVII вв. кальвинистский регион вокруг города Лемго, между Тевтобургским лесом и рекой Везер (в настоящее время земля Северный РейнВестфалия) являлся средоточием преследований ведьм. В ходе четырех волн гонений, с 1561 по 1681 г., 200 с лишним жителей Лемго были казнены за колдовство. Большинство из них были женщины, многиепрестарелые. Люди верили, что, очищая общины от ведьм, они подрывают планы дьявола, выявляют его тайных приспешников и искореняют зло. Разоблачить ведьму означало исполнить волю Божью.
В последующие столетия эта сторона городского прошлого становилась все более неприятным воспоминанием для местных жителей. Марианна Вебер, писательница-феминистка, жена социолога Макса Вебера, училась в школе Лемго в 1880-е гг. Репутация города как «ведьмовского гнезда», вспоминала она, была «позором!».
Полвека спустя, под властью нацистов, в Лемго открылся отремонтированный городской музей, а вместе с ним и новая выставка об эпохе охоты на ведьм. Демонстрируя пыточные инструменты дознавателей, например тиски для больших пальцев и «испанские сапоги», в которых сжимались голени подозреваемых, музей представлял гонения на ведьм «печальным следствием мрачного Средневековья». В речи по случаю открытия музея в 1937 г. мэр города Вильгельм Грефер охарактеризовал эпоху охоты на ведьм как «скорбную главу в истории нашего города», в которой проявилось «совершенно необъяснимое искажение немецкой ментальности, духа и сущности».
Многие горожане разделяли уверенность Грефера. Пришествие Третьего рейха казалось им зарей новой эры. Темные недобрые старые времена ушли. Журналист, посетивший выставку в музее Лемго, почувствовал, как его сердце наполнила «глубокая признательность что судьба уготовила нам более счастливые временавремена не только подписавшие приговор пыткам времен гонений на ведьм, но и гарантировавшие и обеспечившие всем товарищам по немецкой расе право на жизнь». Эпоха охоты на ведьм казалась настолько далекой, так надежно упрятанной за музейное стекло, что в июне 1939 г. во время парада на местном празднике гостей рассаживали по местам члены здешнего отделения Национал-социалистического союза немецких девушек, одетые в костюмы ведьм.
Всего лишь семь месяцев до этого, в ноябре 1938 г., по всей стране прокатились погромы Kristallnacht. В больших и малых городах немцы поджигали синагоги, били витрины принадлежавших евреям магазинов, нападали на евреев и убивали их. Жители Лемго также разгромили местную синагогу, разбили в ней окна и средь бела дня устроили пожар на месте руин. Фотостудию Эриха Катценштайна, еврея, жившего в Лемго, также уничтожили, а два еврейских кладбища осквернили.
Подобно тому, как фантазии о ведьмах приобрели такое культурное влияние в Лемго XVIXVII вв., что привели к расправам, измышления о всемогущем враге-иудее, стремящемся уничтожить Германию, неуклонно набирали вес среди немцев на протяжении 1930-х гг. Когда пришла война, эти выдумки стали объяснением жизненной необходимости такой борьбы. После 1943 г., когда война приняла смертоносный характер внутри самой Германии, неотразимо притягательными были всевозможные химеры. Дурные предчувствия, сплетни и легенды приобрели колоссальную предсказательную мощь. Молва, догадки и слухи достигли гносеологической весомости. Люди читали знаки, чтобы понять то, что для них было непостижимо, даже немыслимо: что они проигрывают войну.
* * *
В Лемго, как и во всей Германии, жизнь евреев стала еще более нестабильной в годы после «Хрустальной ночи». Евреи жили в Лемго с XIV в. В 1900 г., на пике численности населения города, 111 из 8148 его жителей были евреями. К 1942 г. остались лишь 22 человека, в основном пожилые люди. Уже в конце июля того же года многие горожане пришли на рыночную площадь посмотреть, как забирают последних соседей-евреев для депортации.
Что происходило в умах тех, кто собрался на площади, чтобы стать свидетелем этого изгнания? По крайней мере некоторым, как нам известно, происходящее показалось тревожным, более тогоопасным. Они предупреждали, что «германской нации следует ждать Божьей кары» за такое обращение со стариками, людьми, «неспособными обидеть и мухи». Это была непопулярная точка зрения, но, высказанная, она не могла остаться неуслышанной. Она существовала, она прозвучала. Позднее, когда все узнали, какая судьба постигла евреев Лемго, кто-то, безусловно, вспомнил, что слышал эти слова. Или произнес их.
Большинство немцев оставались по большей части равнодушными к гонениям на соседей-евреев. Некоторые, однако, усматривали в том, как велась войнакак бесчеловечная, апокалиптическая кампания, затягивавшая в свой водоворот даже стариков, не только опасность, связанную с насилием, пушками и падающими с неба бомбами, но и опасность духовную. На последних катастрофических этапах Второй мировой войны некоторые задавались вопросом, не кара ли это Небесная. «У немцев тревога по поводу своей вины соединялась с чувством, что сами они жертвы», пишет историк Николас Штаргардт. Люди стали прислушиваться к любым гипотезам, перебирать множество вариантов исхода. Практически каждый занялся предсказанием будущего и стал мастером чтения знаков.
Модель вовлечения в умозрительные толкования, движимые страхом и жалостью к себе, с особой силой проявилась после того, что Штаргардт считает поворотным моментом войны для Германии, после бомбардировки Гамбурга. Больше недели в конце лета 1943 г. британские и американские бомбардировщики атаковали город с воздуха. 34 000 человек было убито, бо́льшая часть второго по величине города в Германии сожжена до основания. Союзники назвали эту кампанию операцией «Гоморра» по закосневшему в грехах городу, стертому Богом с лица земли в «Бытии». Это название, безусловно, было призвано передать нечто большее, чем просто разрушительную мощь. «Гоморра» это было заявление о том, на чьей стороне Бог. Это было пророчество. На определенном уровне союзники понимали, что моральную тревогу можно использовать в качестве оружия и что война, в которой они сражаются, способна пробудить древний страх перед мстительными богами. «Наш родной город умирает, сказал пастор своим прихожанам после бомбардировки Гамбурга. Должны ли мы винить в этом Королевские ВВС?» Нет, заключил он; здесь действовала не только рука врага, это была «Его рука»!.
Пастор отчетливо понимал: знаки должны быть прочитаны. Они неочевидны; их необходимо расшифровать. Пока тянулась война, стали множиться предсказатели всех мастей. Некоторые немцы проводили прямую связь между бомбардировкой Гамбурга и гонениями на евреев. Нацистское государство фактически поощряло эту интерпретацию, во всяком случае ее версию. Чтобы укрепить решимость народа, министр пропаганды Йозеф Геббельс распространил мысль, будто бомбы союзниковэто «месть евреев»: евреи использовали свое влияние на Вашингтон и Лондон, чтобы разрушить Германию. Однако после Гамбурга эта идея зазвучала по-своему. По всей стране немцы шептались, что это возмездие за Kristallnacht. Во многих городах, в том числе в Гамбурге, на месте, где когда-то стояли синагоги, были сооружены грандиозные бетонные бункеры. Из-за этого все большему числу людей бомбы виделись Божьей карой.
Надеясь взбодрить нацию, Геббельс пообещал чудеса, в том числе «чудо-оружие», которое изменит ход войны. Он поручил своим сотрудникам печатать и анонимно рассылать по почте пророчества, предсказывающие окончательный триумф Германии. Распространялись старые легенды и отрывки из фольклора, изображающие сияющий, величайший Германский рейх, символом которого являлась огромная птица, укрывающая птенцов, сюрреалистический образ человеколюбия в разгар войны на уничтожение. Популярные песни с такими названиями, как «Все наладится» и «Это не конец света», заполнили радиоэфир, призывая к стойкости. Другие«Не тревожься об этом», «Я знаю, однажды случится чудо» и «Купи себе яркий шарик» создавали впечатление, что проблемы ушли. Однако бомбы продолжали падать, и фронт подходил все ближе. В преддверии конца уже невозможно было остановить поток слухов, заполонивших каждый уголок рейха.
Итак, люди делали то, чем издавна занимались перед лицом бездны, выискивали предзнаменования в природе. Они высматривали свидетельства вердикта, милости или наказания, пытаясь осмыслить окружающий мир, который рушился у них на глазах. Осенью 1944 г. в Судетах появились сообщения о громадном дымном облаке на востоке и окровавленном кулаке, потрясаемом с угрозой. В Нижней Силезии видели, как Солнце «пляшет», и кажется, в любой момент может столкнуться с Землей. Свидетели верили, что мир вскоре «погрузится в огнь и тьму». Огненный меч материализовался над Богемским лесом. Кто-то наблюдал огромный крест в небесах, с полной Луной в центре. Во Фризойте, в Нижней Саксонии, местный житель, наделенный даром предсказателя, имел виде́ние: весь его городок поглотило пламя.
Эта апокалиптичность не была беспричинной. Адольф Гитлер отказывался допустить повторение того, что случилось в 1918 г., когда закончилась Первая мировая война, финал которой многие немцы считали позорной капитуляцией. Нацистская верхушка преисполнилась решимости сражаться до самого конца, каким бы он ни был. «Война продолжалась, пишет историк Ричард Бессель, не только из каких-то стратегических соображений, но и ради нее самой». Мальчиков-подростков отправляли воевать едва обученными, старикам и юнцам вручали противотанковые ружья, чтобы они шли защищать родину. Солдат бросали в самоубийственные бои, в которых у них не было шанса на победу. К осени 1944 г. на Восточном фронте умирали по 5000 немецких солдат ежедневно. За один лишь январь 1945 г. погибли 450 000 солдат вермахтанамного больше, чем потеряли Соединенные Штаты и Великобритания за всю войну.
И чем дольше немецкая армия пыталась удержать свои, все более плачевные, позиции, тем более смертельно уязвимым становилось гражданское население перед военными действиями. К весне 1945 г. порядка 19 млн человек были эвакуированы из городов в сельскую местность, чтобы спастись от бомб, либо бежали на запад от Советского Союза, оккупирующего восточногерманские территории. Среди них было много женщин, которые брели пешком, таща на себе все, что у них еще оставалось, иногда вместе с детьми. Им негде было остановиться, почти нечего есть, и они были совершенно беззащитны перед насилием со стороны местных жителей и вторгшихся военных. По мере ослабления воздушной обороны Германии союзнические бомбардировки городов стали более интенсивными и губительными. Воздушные налеты теперь достигали юга и востока страны, до сих пор считавшихся относительно безопасными. В феврале 1945 г. до 25 000 человек были убиты в Дрездене за одну ночь бомбардировок. После этого ничего другого не оставалось, кроме как навалить горы тел на металлические решетки, облить горючим и поджечь. Они горели несколько дней.
По мере того как с востока надвигалась Красная армия, ожидание возмездия Советоврасплаты за бесчеловечную политику уничтожения, которую проводили нацисты против Советского Союза, вызывало особую тревогу. Люди «судорожно пытались себя успокоить, рассуждая, что, возможно, в итоге все обернется не так уж плохо». Эти наблюдения, записанные анонимным разведчиком в СД в марте 1945 г., особенно поразительны. «Восьмидесятимиллионный народ, продолжил он, имея в виду немцев, попросту невозможно истребить до последнего мужчины, женщины и ребенка». Разумеется, «Советы не могли всерьез взяться за рабочих и фермеров, пустился в рассуждения агент, они нужны в любой стране». Вероятно, кто-то находил утешение в подобных оправданиях. Другие прибегали к спиртному, пользуясь «самым ничтожным поводом, чтобы выпить последнюю бутылку, приберегаемую для празднования победы или возвращения мужа или сына». Люди открыто говорили в автобусах и поездах «среди совершенно незнакомых попутчиков» о вещах, которые «еще несколько недель назад никому и в голову не пришли бы», и в последние дни войны сосредоточивались на практических задачах, откладывая неприкосновенный запас, пытаясь найти места для укрытия или добывая яд, пистолеты и другие средства самоубийства».
Стоя перед бездной неведомых масштабов, переполненные ужасом люди спрашивали себя, что это значит, что Германия проигрывает войну, и какой смысл таится в колоссальном разгроме и разрушении жизни. Или, хуже того, понимали, что извлекать из этого нечего. «Ощущение, что во всем этом нет смысла, заставляло сотни тысяч немцев испытывать почти физическую боль», писал агент СД. Он слышал, как люди говорили: «Мы не заслужили, чтобы все так обернулось» или «Мы не заслужили, чтобы нас ввергли в катастрофу». В конце концов, разве они не выполняли свой долг? Разве не делали то, что им приказывали? Даже в разгар ужасов войныбомбардировок, бесконечных бессонных ночей, когда горели дома и терялись родные и друзья, разве немецкий народ «не доходил до пределов своих физических возможностей в этой войне и не проявлял верность, терпение и готовность к самопожертвованию, невиданные ни для какой другой нации?».
Всякий раз, когда люди перечисляют свои добродетели и перестают задаваться вопросом об истоках провала, имеет место теодицеяпоиск скрытого смысла событий, первопричин, если непосредственные причины кажутся неудовлетворительными. Когда простые факты не могут ничего прояснить, остаются более глубокие нравственные и экзистенциальные вопросы. «Я пережил уничтожение Гамбурга как зритель. Я был избавлен от судьбы участвовать в нем лично, вспоминал Ганс Эрих Носсак. Я не знаю почему. Даже не могу понять, было ли это привилегией». Когда падали бомбы, Носсак находился в отпуске в деревне, достаточно близко, чтобы видеть, как разрушается его город, но достаточно далеко, чтобы быть в безопасности. Позднее он будет вспоминать, что обычно испытывал «ужасную неохоту» покидать дом и «попусту тратить драгоценное время» по выходным, когда мог бы работать. Носсак не мог постичь, почему именно в тот раз, когда жена Мизи попросила его уехать из города, он ответил согласием. Не было «объяснения тому факту, что я и тогда не ответил "нет"», писал он.
* * *
Неожиданно, на пике хаоса и смерти, все закончилось. Там, где когда-то были большие и маленькие немецкие города, на месте жилых кварталов громоздились кирпичи и камни, искореженный обгорелый металл, разбитое стекло и шершавые бетонные плиты.
Из окон уцелевших зданий или их каркасов тут и там вывешивались полосы белых простынейимпровизированные флаги капитуляции. Наблюдались нехватка топлива, продуктов, повсеместный дефицит любых товаров. Деньги стали бесполезны. Свирепствовали болезни: туберкулез, сифилис, дифтерия. Инфраструктура была разрушена, в том числе в результате бомбардировок. Миллионы беженцев находились в стране или пробивались в нее. Одни выжили в концентрационных лагерях, другие являлись бывшими подневольными работниками, третьи бежали от яростного натиска Красной армии или были согнаны с места бомбовыми ударами. Вскоре в это «общество изгнанников» планировали влиться миллионы этнических немцев, бежавших или насильственно выселенных из родных мест в Восточной Европе.
Сначала оккупационные силы союзников контролировали едва ли не все стороны повседневной жизни, в большом и в малом. Объем материальных задач был колоссальным. Надлежало расчистить завалы, восстановить проходимость улиц, реконструировать или построить заново железные дороги, мосты, стоки, канализации, школы, больницы и жилые дома. Армиям союзников пришлось выделять ресурсы: топливо, медикаменты, жилье, транспортные средства. Им нужно было кормить огромное и неоднородное население.
При всей остроте этих проблем нравственная задача являлась по меньшей мере столь же масштабной. Советские солдаты начали освобождать узников нацистских лагерей еще в 1944 г. То, с чем им пришлось там столкнуться, никто никогда не видел за пределами этой лагерной империи и едва ли могло вместить человеческое воображение. Они нашли кучи костей и пепла, крематории и массовые захоронения; комнаты, полные волос и обуви, чемоданов и игрушек. Когда несколько месяцев спустя французские, американские и британские солдаты стали освобождать лагеря в западных частях Германии, то обнаружили тысячи больных, голодающих и умирающих людей. Они увидели мертвецов, которые были собраны в огромные курганы или разбросаны по территориям. Дж. Гленн Грей, американский солдат, впоследствии ставший философом, участвовал в освобождении лагеря. «Я сознавал, писал он, что меня настиг час истины, который едва ли повторится».