1
В девять часов зал театра "Варьете"былещепуст.Лишькое-гдена
балконе и в первых рядах партера, скупо озаряемых люстрой сприспущенными
огнями,ужеждализрители,елевидныевкреслах,обитыхбархатом
гранатового цвета. Большое красное пятнозанавесатонуловомраке.Со
сцены не доносилось ни звука, рампа была погашена,пюпитрымузыкантовв
беспорядке сдвинуты. Итольконаверхуподсамымкуполом,наросписи
которого в позеленевших от газа небесахстремилисвойполетженскиеи
обнаженные детские фигуры, толькотам,нагалерке,непрестанногудели
голоса, раздавалсясмех,иподширокимиполукружиямизолоченыхарок
громоздились друг над другом головывчепчикахикаскетках.Времяот
времениозабоченнаябилетершасбилетамиврукахпропускалавперед
господина с дамой; заняв места,мужчинавофракеистройнаянарядная
женщина медленно обводили взглядом зал. В партер вошли двое молодых людей.
Они остались стоять, разглядывая зал.
- Я тебе говорил, Гектор! - воскликнул тот, что был постарше,высокий,
с черными усиками. - Мы пришли слишком рано. Я успел бы докурить сигару.
Мимо прошла билетерша.
- О, господин Фошри, - непринужденно обратилась она,-доначалане
меньше получаса!
- Зачем же тогда назначили на девять часов? - проворчалГектор,ина
его худом, длинном лице выразилась досада. - Еще утром Кларисса - она ведь
занята в спектакле - уверяла меня, что начнется ровно в девять.
С минуту они молчали, подняв головы, всматриваясь в неосвещенныеложи.
Но ложи казались еще темнее от зеленых обоев,которымибылиоклеены.В
полный мрак был погружен и бенуар под галереей.Вложахбалконасидела
лишь полная дама, облокотившись на бархатный барьер.Справаислеваот
сцены,междувысокимиколоннами,ещепустовалилитерныеложи,
задрапированные занавесками с длинной бахромой. Белый с золотом зал иего
светло-зеленая отделка потускнели, словно их заволокло светящейся пылью от
язычков пламени, дробившихся в хрустале большой люстры.
- Ты получил литерную ложу для Люси? - спросил Гектор.
- Получил, - ответил его товарищ, - хоть и не без труда...Нуда,за
Люси беспокоиться нечего, уж она-то спозаранку не приедет!
Фошри подавил легкую зевоту и, помолчав, прибавил:
- Тебе везет, ведь ты еще не бывал на премьерах... "Златокудрая Венера"
будет гвоздем сезона. О ней говорят ужеполгода.Ах,милыймой,какая
музыка!.. Сколько огня! Борднав свое дело знает, он приберег этуизюминку
для Выставки.
Гектор благоговейно слушал, затем спросил:
- А ты знаком с новой звездой, с Нана, которая играет Венеру?
- Ну, вот! Опять! - воскликнул Фошри, разводя руками. - Ссамогоутра
только и разговору, что о Нана! Я встретил сегодня человек двадцатьиот
всех только и слышал: "Нана,Нана".
Янезнакомсовсемипарижскими
девками. Нана - открытие Борднава. Хороша, должно быть, штучка!
Фошри былоуспокоился.Нопустотазала,окутывавшийееполумрак,
сосредоточеннаятишина,каквцеркви,нарушавшаясялишьшепотоми
хлопаньем дверей, раздражали его.
- Ну, нет, - сказал он вдруг, - тут можно помереть со скуки. Я ухожу...
Может быть, мы разыщем внизу Борднава. От него все и узнаем.
Внизу, вбольшом,выложенноммраморомвестибюле,гдерасположился
контроль, мало-помалу сталапоявлятьсяпублика.Дверибылираспахнуты
настежь, открывая глазу кипучую жизнь бульваров, сверкавших огнямивэту
прекрасную апрельскую ночь. Ктеатрустремительноподкатывалиэкипажи,
дверцы карет с шумом захлопывались, публика входиланебольшимигруппами,
задерживаясь у контроля, затем, поднимаясь по двойной лестнице вглубине,
женщины шли медленно, слегка изгибая стан. При резком газовом освещении на
голых стенах вестибюля, которым убогиелепныеукрашениявстилеампир
придавали подобие бутафорской колоннады храма, бросались в глазакричащие
желтые афиши с именем Нана, намалеваннымжирнымичернымибуквами.Одни
мужчины останавливались, внимательно читаяафишу,другиеразговаривали,
столпившись удверей,аукассытолстыйчеловексширокой,бритой
физиономией грубо спроваживал тех, кто слишком настойчиво выражалжелание
получить билет.
- Вот и Борднав, - сказал Фошри, спускаясь по лестнице.
Но директор его уже заметил.
- Хорош, нечегосказать!-закричалБорднавиздали.-Так-товы
написали для меня заметку? Заглянул я сегодняутромв"Фигаро",атам
ничего!
- Погодите! - ответил Фошри. - Прежде чем писать о вашей Нана мне нужно
с ней познакомиться... Кроме того, я вам ничего не обещал.
Затем, желая переменить разговор, он представил своего кузена,Гектора
де Ла Фалуаза, молодого человека, приехавшеговПарижзаканчиватьсвое
образование. Директор с первого взгляда определил, что представляетсобой
юноша. Но Гектор с волнением рассматривалего.ТаквоткаковБорднав,
человек, выставляющий женщин напоказ, обращающийся с ними,кактюремщик,
человек, чей мозгнепрестанноизобретаетвсеновыерекламы,циничный
крикун, который плюется, хлопает себяполяжкамиотпускаетглупейшие
остроты. Гектор счел своим долгом сказать любезность.
- Ваш театр... - начал он вкрадчиво.
Борднав спокойно поправил его, подсказав то глупоеслово,котороене
смущает людей, любящих называть вещи своими именами.
- Скажите уж прямо - публичный дом.
Фошри одобрительно рассмеялся; у Ла Фалуаза комплимент застрял в горле.
Молодой человек был чрезвычайно шокирован, но постарался сделать вид,что
ему нравится острота директора. Борднавпоспешилнавстречутеатральному
критику, чьи статьи имели большое влияние, ипожалемуруку.Когдаон
вернулся, Ла Фалуаз уже овладел собой. Боясь показатьсяпровинциалом,он
старался победить робость.