Владимир КороткевичПредыстория
Повесть
В начале пути
Повесть «Предыстория» была написана Владимиром Короткевичем, скорее всего, в конце 40-х или в начале 50-х годов, когда он был студентом русского отделения филологического факультета Киевского государственного университета им. Т. Г. Шевченко, когда искал себя как художник, писал на русском и белорусском языках.
Повесть состоит из трех достаточно самостоятельных в сюжетном отношении частей. Это произведениеодно из первых крупных творений Владимира Короткевича, и является как бы праматериком будущего творчества классика отечественной литературы. В нем затронуты многие идеи, темы, мотивы, сюжеты и образы, которые позже писатель активно развивал в последующих произведениях.
В центре авторского повествования студент, а затем магистр Свайнвессенского университета Ян Вар, автор исследования «Вопрос о культуре, насаждавшейся насильственным путем». Характер героя, «яркого романтика в жизни», раскрывается в его размышлениях о судьбе своего народа, в отношениях с возлюбленной, аристократкой Нисой, в отношениях с другими людьми. Он достойно ведет себя на дуэли с гвардейским офицером Рингенау, решительно защищает крестьян от издевательств управляющего имением, спасает Яна Косу, одного из руководителей народного восстания. Повесть затрагивает важные моменты национально-культурных и социально-политических отношений в обществе с колониальным правлением и возрожденческими стремлениями народа.
В заключительной части описывается казнь участников восстания 1863 года. Здесь писатель использует семейное предание о Томаше Гриневиче, предке со стороны своей матери, которого, как одного из руководителей восстания 1863 года, расстреляли в Рогачеве.
В повести «Предыстория» раскрылись многие характерные черты творчества писателя. Это и патриотический пафос, и историческая проблематика, и романтическая поэтика, и масштабность мышления писателя, его стремление осмыслить универсальные проблемы бытия, отношений между людьми и народами.
Публикуется повесть по рукописи, хранящейся в домашнем архиве Владимира Короткевича.
Предыстория
Это было много столетий назад в неведомой далекой стране, в которой жили мудрые, честные и трудолюбивые люди с сильными руками, ловкими и могучими телами и светлыми головами.
Эти люди жили на неудобной земле, кое-где плоской, как блин, и заболоченной, покрытой в сухих местах вековыми деревьями, густым и дремучим бором, кое-где гористой и скалистой, везде неудобной для житья. Откуда они пришлинеизвестно. Самые старые деды слышали в детстве от таких же старых дедов о сильном и жестоком племени людей, закованных в железо, говоривших на чужом языке, которые напали на этот народ, начали грабить и жечь его села, уничтожать людей и от которого это племя, питая ненависть к кровопролитию и убийству ушло в эту страну, благо было куда уходить, благо была просторна земля, благо везде на ней одинаково светило солнце и одинаково тянули свои лепестки к небу цветы. И вот они пришли в эту страну, поднялись на горы и увидев бескрайние леса, решили остаться здесь, зная, что лучшая защита труда человекав природе страны.
Край был велик и просторен, но совершенно нелюдим и страшен в своей медвежьей глуши. Огромные просторы болот дышали на людей вековой своей сыростью, своими густыми туманами, своей безжалостной мошкарой; вековые леса со стволами, которые не могли обхватить руками десятеро взрослых юношей, не поддавались топору, сопротивлялись людям, пели над их головами ночью грозную и воинственную песню бури; твердые скалы, на которых тщетно пытались найти люди малейший признак земли для того, чтобы посадить злак, были лишены дорог, лишены влаги, лишены зелени, лишены жизни. Впору было опустить руки, впору было сдаться натиску природы и идти искать себе пристанища в другом месте или влачить жалкое существование, постоянно опасаясь грозной и жестокой природы. Но эти люди любили жить и умели трудиться, трудиться для жизни, для счастья своих светлоголовых детей, для будущего их, светлого и яркого, как отблески солнца на скалах этих гор. И хотя и велик и безмерен был их труд, но они взялись за него.
День и ночь мужчины ровняли скалы, день и ночь носили женщины в долины этих скал болотный мокрый ил, день и ночь люди отводили воду болот в реки и ручьи, бегущие к далекому-далекому морю, по берегам которого они когда-то шли, день и ночь эти люди рубили вековые деревья, на которые страшно было даже взглянуть, а не то что рубить, и то, что не мог сделать топор, делал брат человекаогонь. Много лет трудились ониэти люди. Их засасывала трясина безбрежных болот, поля их покрывали обломками камня горные обвалы, деревья от бури и порывов дикого ветра падали на их жилища, дикие звери выходили из чащи лесов и уносили в свое логово детей и женщин. Страшной была эта борьба, но люди жили и побеждали, и ничто не могло остановить их на их пути. Против них было всё, и они боролись со всем и побеждали всё. Годы проходили в едком дыму от горящих пней, в непрерывном стуке топоров, в резких звуках от каменного обвала, катящегося вниз. Самые глубокие трясины они забрасывали обломками скал доверху, а сверху оставался болотный ил и перегнившие кочки и корни болотных трав и толстый слой торфа. Горелый лес покрыл пеплом большие пространства, и почва стала пригодной. Долины были заполнены илом и стали хороши для разведения садов, таких больших, каких не имел никто.
В этой постоянной борьбе закалялись и крепли тела и души этого народа, люди привыкли своим великим трудом украшать жизнь И дети их были крепки и сильны, умели и любили трудиться. Праздная леность была неведома им, и они трудились как пчелы. Одному нельзя было побороть бескрайние леса, скалы и болота, и люди росли в сознании, что жить можно только вместе, что человек отдельно от другихничто, а вместе с нимивсё, что нужно быть кулаком собранных воедино пальцев. Народ был дружен как никто и с честью выходил из всех испытаний, которые ставила перед ним природа.
В ночь, одну ночь, бурную и темную, вода прорвала шлюзы плотин на реках и хлынула на равнину. Казалось, что через несколько часов вся страна превратится в одно бушующее море, но народ за эти несколько часов исправил все плотины и вырыл выход для будущей воды в Большую реку. Много раз лесной пожар окружал посевы и хижины их безжалостным горящим кольцом, но народ выходил с топорами и широкими просеками преграждал ему путь, весь народ, могущий сделать то, чего не мог ни один. И их труд вознаградил их: широкими и просторными сделались поля, буйно шумела и красовалась на почве, удобренной торфом и золой, не страдающей от засухи из-за почвенных вод, золотая пшеница и литая, словно из меди, рожь. Хижины, чистые и удобные, рубленые из золотой сосны с янтарными каплями смолы в углублениях, могли надежно противостоять ветру и непогодам, были обузданы разливы рек, и почва стала так высока, что уже не боялась их, были сглажены скалы, и в расселинах их, защищенных от холодных ветров, каждую весну белой кипенью вдохновенно цвели сады, алые маки и розы поднялись вокруг хижин и буйно обвил их стены сочный зеленый плющ. Сытая и гладкая скотина бродила по изумрудным заливным лугам по пояс в сочной траве, роняя белоснежные капли густого молока. Край был сказочно богат, несметно зверя водилось в густых лесах, не сведенных еще и наполовину. Словно жужжание пчел на их пасеках, раздавались песни их детей, краснощеких, ловких и сильных, радостных и веселых. По вечерам на улицах плясали молодые парни и девчата, радостные и веселые, пели и хохотали так, как только могут хохотать люди, знающие, что такое труд до сладостной боли в мускулах.
Люди умели жить, смеялись восходу солнца, любили светлое небо их страны, любили эту землю, которую они своими руками превратили в цветущий сад, любили свои густые леса с их девственной мощью, свои светлые поля, свои луга, покрытые разливом цветов без конца и края, любили своих детей, своих жен и невест, любили лес и сады, дремлющие в птичьих трелях, любили вечное дыхание жизни, свет ее и ее любовь. Ими руководили люди, которые сами трудились лучше всех, лучше всех веселились, лучше всех понимали все многообразие их труда, люди с золотыми руками и золотыми головами. Эти люди распоряжались и управляли работами и должны были быть вождями на войнеибо самые старые люди слышали от других стариков, что на свете есть война, и в доказательство этого показывали орудия, не похожие на орудия труда, орудия, которыми неудобно было срубать деревья и нельзя было вскапывать землю. Старики знали, что если узнают об их жизни, об их счастье, об их великой радости жизни, те, другие, «одетые в железо» враги, все рухнет, и они говорили об этом молодежи.
Девушки и юноши широко раскрытыми глазами с отвращением смотрели на эти плоские длинные ножи, могущие врезаться в тела людей, в святое тело человека, источать из него кровь, которая так бурлит в пору любви, которая предупреждает их о том, что они уже могут рождать детей, своих детей, которые затем будут неловко топать за ними по дорожке огорода между гряд и маленькими пальчиками выдергивать рассаду, которую только что посадила мать, которые вырастут, будут трудиться, которые потом (смешно даже подумать) приведут в дом чужую женщину, чтобы во внуках повторить дедов и прадедов и их самих. Эти ножи могут врезаться в тело возлюбленного, могут исковеркать его, лишить силы, лишить способности с улыбкой встречать солнценет, это слишком жестоко, этого не может допустить человек, если он не сумасшедший. И они, стремясь забыться, отходили от стариков и весело плясали в тени векового дуба свои веселые, беззаботные танцы, которые были похожи на их жизньбурны, прекрасны и целомудренны. И так проходили их дни, полные труда, и ночи, полные любви. Они улыбались солнцу, цветам, деревьям, птицам, щебечущим в зелени дерев, прекрасной и зеленой весне, своей родине. И одного только не было у нихсвоего письма, своей книги, на которой мудрые люди могли бы беседовать со своим народом. Они слишком много трудились, их души удовлетворялись тем, что они творили красоту вокруг самих себя. У них не было своих книг, но зато были песни, похожие на песни жаворонка на рассвете, которые он поет над росистыми зелеными лугами, песни, звенящие радостью жизни, света, солнца над их милой землей. У них были чудесные легенды их земли, у них были сказы, полные мудрости, и танцы, полные грусти и веселья. Когда они веселились, их бессмертная душа, душа человека, изливалась в песне, когда они грустилиони опять пели песни. Песней приветствовали они появление Человека на свет, песней они приветствовали его созревание, песни радости пели они, когда трудились, песни они пели во время отдыха, пели, когда совершалось великое таинство свадьбы, таинство продолжения рода себе подобным, и когда они умирали (а умирали они без горя и боли, с сознанием жизни, прожитой недаром, отходя в смерть, как в объятия сна), они тоже пели песни о том, что человек умер, но в детях он возродил себя и вечно будет жить в них.
Песней они встречали зарю и песней же провожали день. Но книг у них не было. Они появились бы тогда, когда народ их расчистил землю и сделал ее похожей на сад, и они создали бы их, пройди еще некоторый отрезок времени, еще отрезок безопасной жизни. Но случилось не то А пока что их певцы довольствовались тем, что песни их поет народ, что песни их помогают ему в жизни и труде. Они жили, трудились, смотрели в женские глаза, ласкали детей, плясали с цветами в волосах, пели песни и, главное, беспредельно любили жизнь и человека. И старались сделать жизнь прекрасной.
Все было бы хорошо и безоблачно, если бы не пришли сильные и злые враги, извечные враги их, люди, закованные в железо. Самые старые деды уже не помнили их, но по их рассказам сразу узнали, кто они есть.
В один летний день, когда солнце уже скрылось за черной стеной бора, из леса выехали два всадника на измученных, словно покрытых мылом конях.
Их лица были коричневы, как кора, они обросли густыми волосами, и глаза из-под кустистых бровей смотрели, как гады, затаившиеся среди кустов.
Лица их пересекали белые полосы, которые иногда бывали у лесных людей, если на них нападали дикие звери и делали на теле раны, которые потом заживали. Кони были черные, покрытые сверху такой же черной броней, оставлявшей открытыми только их жилистые и массивные ноги.
Всадники тоже были закованы в железо, и руки их поэтому напоминали черное кольчатое брюшко змеи, на поясах были привешены такие ножи, какие показывали когда-то старцы, и другие, более короткие, с ручками из какой-то белой кости и золота, напоминавшими кресты. И такие же рукоятки были нашиты на плащах, небрежно ниспадавших с плеч. Они были усталы и, очевидно, долго ездили по лесу. Остановившись у крайней хижины, один, более высокий, грубо потребовал себе воды. Лесной народ всегда соблюдал закон приема гостейони всегда принимали их хорошо, угощали всем, чем могли, даже неприятных им, как эти двое, ибо смертельной обидой для всей страны был плохой прием гостя. Они сняли заблудившихся странников с коней, усадили их за стол в саду, угостили плодами, свежим ржаным хлебом и медом с мелкими кусочками сот, душистым и пахучим, как цветы, но незнакомцы отодвинули это и потребовали хриплыми голосами вина. Повинуясь капризу гостей, они дали им столетнего меда, который они пили сами редко, ведь они были пьяны жизнью, природой и любовью. Гости начали пить и горланить песни. Один из них толкнул другого под бок и с наглым смехом указал на красавицу дочку хозяина, стоявшую невдалеке в белом платье и напоминавшую яблоньку в цвету. Изрядно пьяных железных людей усадили на коней, ибо они не пожелали проспаться на месте, и отправили восвояси. Они уехали, и хозяева облегченно вздохнули. Вскоре после этого лесорубы нашли невдалеке в лесу одного из гостей, низенького. Грудь его была пробита каким-то широким оружием, он уже начал гнить, и медведи съели те части тела, которые не были защищены железом. Это были плохие люди, если один товарищ убил другого. Следы от трупа вели к страшной «Волчьей трясине», которую люди пока еще не могли осушить. Без сомнения, второй в пьяном виде залез в болото, и оно засосало его вглубь вместе с конем.
Прошло много месяцев, прошел год, и все было по-прежнему тихо и спокойно. Так же рождались здоровые дети, так же любили друг друга люди, так же целовались в цветущих садах юноши и девушки, так же люди обуздывали силы природы, радовались солнцу и цветам, цветущим лугам, лесам, звенящим на рассвете птичьим трелям, так же смеялись дети, так же кипела их жизнь, такие же были деревни, утопающие в садах, и дома, обвитые плющом, такие же песни пела молодежь на отдыхающих вечерних улицах, когда последняя алая полоса заката угасала в синем ночном небе. И такие же были звезды в бездонной ночной вышине, и так же любили жизнь счастливые и здоровые люди. И это продолжалось до тех пор, пока в страну не вторглись враги.
Они появились из черной чащи леса, неизвестно откуда, как и те первые два, только на этот раз их было значительно больше, их было так много, что когда первые всадники проехали половину расстояния от хижин до леса, хвост колонны еще терялся в лесу. Они были одеты в такую же железную одежду, кони ржали и храпели, и передний всадник держал в руке громадное алое полотнище с портретом какого-то человека в венке из колючек, а не из цветов, какие носили лесные люди. Они неслись, как буря, и черные кресты на их белых мантиях были похожи на пауков, зловещих и страшных. Пели рога, и эти люди производили какие-то странные крики, вроде: «Хух! Хух!»
Они построились черным клином, черными были их лошади, их железная одежда, черными были перья на их наглухо надетых шлемах и хищно чернели кресты на их белых мантиях. Это было так уродливо и страшно, что люди отводили глаза. Это были три цвета, которые не любили лесные люди. Кровавый цвет хоругви, белый, мертвенный цвет, такой, какой бывает у умерших, и черный цвет смерти. Этот клин летел на деревню, и когда они были невдалеке, в руках их заблистали, неведомо откуда взявшиеся длинные, плоские и широкие ножи. Они ворвались на улицу так, как врывается огонь в лес, опустошая все. Они приблизились к людям и на ходу врезались в толпу, как нож врезается в масло, их руки мелькали, как руки лучших лесорубов в лесу, когда они рубят деревья. Кони не боялись врезаться в толпу, очевидно, они были приучены к этому.
Люди еще недоумевали, когда на белую стену дома хлынула чья-то кровьи женщина, женщина, которую они почитали, как богиню, святая мать человечества, эта женщина упала на песок с раздробленным черепом и начала царапать песок скрюченными пальцами. Это было так страшно, что люди даже не сразу поняли, что произошло, а затем бросились бежать в смертельном страхе, бежать не в лес, который мог бы дать им спасение, а в свои хижины, которые им казались надежнее всего. Они бежали, еще не понимая всего ужаса происшедшего, а враги следовали за ними. Они гнались за этой беспорядочной толпой и рубили убегавших, так что когда улица сделалась пуста, на ее желтом песке везде алели пятна, как на их знамени, и везде лежали тела с черепами, рассеченными напополам, истоптанные и обезображенные копытами вражеских коней. Люди, успевшие спастись, заперлись в своих хижинах. Но и тут произошло невероятное. Чужеземцы оскорбили святость домашнего очага, они подожгли многие хижины и убили выбежавших хозяев, а в другие ворвались и вытащили людей на улицу. Кровь текла рекой, бежала ручьями по ступенькам хижин, и враги деловито рубили стариков, женщин и детей. Они тут же, на виду у других, с громким хохотом валили на землю сопротивлявшихся девушек и женщин, срывали с них одежды, насиловали их на виду у их женихов и мужей, а когда те рвались из их рук, чтобы спасти честь любимых, убивали.