Лакей уселся на козлы, и четверка лихих долгоруковских рысаков весело взяла разбег.
Анисия плавно, почти нежно качнуло на мягком сиденье, предназначенном для куда более благородных ягодиц, и подумалось: эх, ведь не поверит никто.
Господин Фандорин хрустнул сургучом, распечатывая какую-то депешу. Нахмурил высокий чистый лоб. До чего же хорош, без зависти, а с искренним восхищением подумал Тюльпанов, искоса наблюдая, как надворный советник подергивает себя за тонкий ус.
К большому дому на Тверской примчали в пять минут. Возок свернул не налево, к присутствию, а направо, к парадному подъезду и личным покоям "великого князя московского", Володи Большое Гнездо, Юрия Долгорукого (как только не называли всесильного Владимира Андреевича).
- Вы уж извините, Тюльпанов, - скороговоркой произнес Фандорин, распахивая дверцу, - но отпустить вас пока что не могу. После набросаю пару строк для п-полковника. Только с "бузой" сначала разберусь.
Анисий вылез следом за Эрастом Петровичем, вошел в мраморный чертог, но тут поотстал - заробел, увидев важного швейцара с золоченой булавой. Ужасно тут испугался Тюльпанов унижения - что оставит его господин Фандорин топтаться внизу лестницы, будто собачонку какую. Но преодолел гордыню и приготовился надворного советника простить: а как человечка в этакой шинели и картузе с треснутым козырьком в губернаторские апартаменты приведешь?
- Вы что застряли? - нетерпеливо обернулся Эраст Петрович, уже достигший середины лестницы. - не отставать. Видите, какая чертовщина тут творится.
Только теперь до Анисия дошло, что в губернаторском доме и в самом деле происходит что-то из ряда вон выходящее. И вид у сановного швейцара, если приглядеться, был не столько важный, сколько растеряннтолько важный, сколько растерянн вносили с улицы в вестибюль сундуки, коробки, ящики с иностранными буквами. Переезд что ли какой?
Тюльпанов вприпрыжку догнал надворного советника и постарался держаться от него не далее как в двух шагах, для чего временами приходилось несолидно рысить, потому что шаг у его высокоблагородия был широкий и быстрый.
Ох, красиво было в губернаторской резиденции! Почти как в храме Божьем: разноцветные (может, порфирные?) колонны, парчовые портьеры, статуи греческих богинь. А люстры! А картины в золотых рамах! А зеркальный паркет с инкрустацией!
Анисий оглянулся на паркет и вдруг увидел, что от его позорных штиблет на чудесном полу остаются мокрые и грязные следы. Господи, хоть бы не увидел никто.
В просторной зале, где не было ни души, а вдоль стен стояли кресла, надворный советник сказал:
- Посидите тут. И п-папку подержите.
Сам же направился к высоким, раззолоченным, дверям, но те вдруг сами распахнулись ему навстречу, и вместе с гомоном разгоряченных голосов в зал вышли четверо: статный генерал, долговязый господин нерусского вида в клетчатом пальто с пелериной, тощий лысый старик с преогромными бакенбардами и очкастый чиновник в вицмундире.
В генерале Анисий признал самого князя Долгорукого и, вострепетав, вытянулся в струнку.
Вблизи его сиятельство оказался не так молодцеват и свеж, как ежели из толпы смотреть: лицо все в глубоченных морщинах, кудри противоестественно пышны, а длинные усы и бакенбарды чересчур каштановы для семидесяти пяти лет.
- Эраст Петрович, вот кстати! - вскричал губернатор. - он по-французски так коверкает, что ни слова не поймешь, а по-нашему вообще ни бельмеса. Вы английский знаете, так растолкуйте мне, чего он от меня хочет! И как только его впустили! Битый час с ним объясняюсь, и все попусту!
- Ваше высокопревосходительство, как же его не впустишь, когда он лорд и к вам вхож! - видно уже не в первый раз плачуще пропищал очкастый. - Откуда ж мне было знать...
Тут заговорил и англичанин, обращаясь к новому человеку и возмущенно размахивая какой-то бумагой, сплошь покрытой печатями. Эраст Петрович стал бесстрастно переводить:
- Это нечестная игра, в цивилизованных странах так не делают. Я был у этого старого господина вчера, он подписал купчую на дом и мы скрепили договор рукопожатием. А теперь он, видите ли, передумал съезжать. Его внук мистер Шпейер сказал, что старый джентльмен переезжает в Дом для ветеранов наполеоновских войн, ему там будет удобнее, потому что там хороший уход, а этот особняк продается. Такое непостоянство не делает чести, особенно когда деньги уже заплачены. И немалые деньги, сто тысяч рублей. Вот и купчая!
- Он энтой бумажкой давно машет, а в руки не дает, - заметил лысый старик, до сей минуты молчавший. Очевидно, это и был Фрол Григорьевич Ведищев.
- Я - дедушка Шпейера? - пролепетал князь. - Меня - в богадельню?!
Чиновник, подкравшись к англичанину сзади, приподнялся на цыпочках и исхитрился заглянуть в таинственную бумагу.
- В самом деле, сто тысяч, и у нотариуса заверено, - подтвердил он. - и адрес наш: Тверская, дом князя Долгорукого.
Эраст Петрович спросил:
- Владимир Андреевич, кто такой Шпейер?
Князь вытер платком багровый лоб и развел руками:
- Шпейер - очень милый молодой человек. С отличными рекомендациями. Мне его представил на рождественском балу...м-м... кто же? Ах нет, вспомнил! Не на балу! Мне его рекомендовал особым письмом его высочество герцог Саксен-Лимбургский. Шпейер - очень славный, учтивый юноша, золотое сердце и такой несчастный. Был в Кушкинском походе, ранен в позвоночник, с тех пор у него ноги не ходят. Передвигается в самоходной коляске, но духом не пал. Занимается благотворительностью, собирает пожертвования на сироток, и сам жертвует огромные суммы. Был здесь вчера утром с этим сумасшедшим англичанином, сказал, что это известный британский филантроп лорд Питсбрук. Просил, чтобы я позволил показать англичанину особняк, потому что лорд знаток и ценитель архитектуры. Мог ли я отказать бедному Шпейеру в таком пустяке? Вот Иннокентий их сопровождал. - Долгорукой сердито ткнул на чиновника, и тот аж всплеснул руками.
- Ваше высокопревосходительство, да откуда ж мне было... Ведь вы сами велели, чтоб я самым любезнейшим образом...
- Вы жали лорду П-Питсбруку руку? - спросил Фандорин, причем Анисию показалось, что в глазах надворного советника промелькнула некая искорка.
- Ну разумеется, - пожал плечами князь. - Шпейер ему сначала про меня что-то по-английски рассказал, этот долговязый просиял и сунулся с рукопожатием.
- А п-подписывали ли вы перед тем какую-нибудь бумагу?
Губернатор насупил брови, припоминая.
- Да, Шпейер попросил меня подписать приветственный адрес для вновь открываемого Екатерининского приюта. Такое святое дело - малолетних блудниц перевоспитывать. Но никакой купчей я не подписывал! Вы меня знаете, голубчик, я всегда внимательно читаю все, что подписываю.
- И куда он адрес дел потом?
- Кажется, показал англичанину, что-то сказал и сунул в папку. У него в каталке папка лежала. - Лицо Долгорукого, и без того грозное, сделалось мрачнее тучи. - А, merde! Неужто...
Эраст Петрович обратился к лорду по-английски и, должно быть, заслужил у сына Альбиона полное доверие, потому что получил таинственную бумагу для изучения.
- Составлено по всей форме, - пробормотал надворный советник, пробегая купчую взглядом. - и г-гербовая печать, и штамп нотариальной конторы "Мебиус", и подпись... Что это?!
На лице Фандорина отразилось крайнее недоумение.
- Владимир Андреевич, взгляните-ка! На подпись взгляните!
Князь брезгливо, словно жабу, взял документ, отодвинул как можно дальше от дальнозорких глаз. И прочел вслух:
- "Пиковый валет"...