Гроссман Василий
Василий Семенович Гроссман
Уже в двадцатых числах апреля Москва начинает готовиться к празднику. Карнизы домов и железные заборики на бульварах заново красятся, и матери всплескивают руками, глядя вечером на сыновьи штанишки и пальто. На площадях плотники, посмеиваясь, пилят пахнущие смолой н лесной сыростью доски. Агенты по снабжению везут в директорских легковых машинах кипы красной материи.В учреждениях посетителям говорят:- Давайте уже после праздника.Лев Сергеевич Орлов стоил на углу со своим сослуживцем Тимофеевым. Тимофеев говорил:- Вы совершеннейшая баба, Лев Сергеевич, пошли бы в пивную, ресторанчик... наконец, просто пошляемся по улицам, посмотрим народ. Подумаешь, жена волнуется. Право же, вы баба, совершеннейшая баба.Но Орлов простился с Тимофеевым. Он от природы был грустным человеком и говорил о себе:- Я устроен таким образом, что мне дано видеть трагическое, скрытое под розовыми лепестками.И во всем Орлов видел трагическое.Вот и сейчас проталкиваясь среди прохожих, он размышлял, как тяжело в такие веселые дни лежать в больнице, как мрачно пройдут они для фармацевтов, вагонных проводников и машинистов, чьи дежурства выпадут на день Первого мая.Придя домой, он рассказал жене о своих мыслях, и, хотя она принялась смеяться над ним, Орлов все качал головой и никак не мог успокоиться.Он до ночи громко вздыхал, размышляя об этом предмете, и жена сердито сказала:- Лева, чем жалеть фармацевтов, ты бы меня лучше пожалел и не мешал спать, мне ведь завтра к восьми часам нужно быть на работе.И действительно, она ушла на работу, когда Лев Сергеевич еще спал.Утром на службе он бывал в хорошем настроении, но обычно к двум часам дня его охватывала тоска по жене, он начинал нервничать и поглядывать на часы. Сослуживцы знали нрав Орлова и посмеивались над ним.- Лев Сергеевич уже на часы смотрит, - говорил кто-нибудь, и все смеялись, а старший счетовод, престарелая Агнесса Петровна, со вздохом произносила:- Счастливейшая в Москве женщина эта жена Орлова.И сегодня к концу рабочего дня он занервничал, недоуменно пожимая плечами, глядел на минутную стрелку часов.- Лев Сергеевич, вас к телефону, - позвали из соседней комнаты. Звонила жена. Она сказала, что ей придется перепечатать доклад управляющего и поэтому она задержится на час или полтора.- Вот так-так, - огорченно сказал Орлов и повесил трубку.Домой он возвращался не спеша. Город гудел, и дома, улицы, мостовые казались особенными, непохожими на самих себя. И это неуловимое, рожденное общностью, было во многом, даже в том, как милиционер волок пьяного, - точно по улицам сплошь ходили племянники и двоюродные братья.Вот сегодня, пожалуй, он бы пошлялся с Тимофеевым. Очень тяжело приходить домой первому. Комната кажется пустой, неуютной, в голову лезут беспокойные мысли - вдруг с женой что-нибудь случилось - вывихнула ногу, неловко прыгнула с трамвая.Орлов начинал представлять себе, как лобастый троллейбус сшиб Веру Игнатьевну, как толпятся вокруг ее тела люди, с зловещим воем мчится карета "скорой помощи"... Ужас охватывал его, ему хотелось звонить по телефону к знакомым, родным, бежать к Склифосовскому, в милицию.Каждый раз, когда жена опаздывала на десять - пятнадцать минут, происходили с ним такие волнения.Сколько народу на улицах! Почему они без дела сидят на скамейках, шляются по бульвару, останавливаются перед каждой расцвеченной лампочками витриной? Но вот он подошел к своему дому, и сердце радостно вздрогнуло: форточка открыта, - значит, жена уже вернулась.Он несколько раз поцеловал Веру Игнатьевну, заглянул ей в глаза, погладил ее по волосам.
- Чудак ты мой, - вздохнула она, - каждый день мы встречаемся, словно я не из "Резиносбыта" прихожу, а приехала из Австралии.- Для меня не видеть тебя день равносильно Австралии, - сказал он.- О господи, у меня эта Австралия вот тут сидит, - сказала Вера Игнатьевна. - Просят помочь печатать стенгазету - я отказываюсь, Осовиахим пропускаю, сломя голову мчусь к тебе. У Казаковой двое маленьких детей, а она прекрасно остается и в автомобильном кружке состоит.- Ну, ну, дурочка, курочка ты моя, - сказал Орлов, - где это ты видела жену, которая в претензии к мужу за то, что он домосед?Вера Игнатьевна хотела ему возразить, но вдруг вскрикнула:- Да ведь у меня сюрприз для тебя... У нас местком сегодня записывал на ребят из детских домов на праздничные дни, и я подала заявку на девочку. Ты не сердишься?Орлов обнял жену.- Умница моя, чего мне сердиться, - сказал он, - мне страшно только думать, что бы я делал и как жил, если бы случай не столкнул нас на именинах у Котелковых.Вечером двадцать девятого апреля Вера Игнатьевна приехала домой на "фордике" и, поднимаясь по лестнице, раскарасневшаяся от удовольствия, говорила своей маленькой гостье:- Что за прелесть ездить на легковой машине, - кажется, всю жизнь бы каталась.Это была ее вторая поездка на автомобиле - в позапрошлом году они со свекровью, приехавшей погостить, наняли на вокзале такси. Правда, та первая поездка была немного омрачена - шофер всю дорогу ругался, говорил, что у него камеры спустят и что для такого багажа нужно нанимать трехтонку.Не успели они зайти в комнату, как раздался звонок.- А вот и дядя Лева пришел, - сказала Вера Игнатьевна и взяла девочку за руку, повела ее к двери.- Знакомьтесь, - сказала она, - это Ксенья Майорова, а это товарищ Орлов, дядя Лева, мой муж.- Здравствуй, дитя мое, - сказал Орлов и погладил девочку по голове.Вид гостьи разочаровал его, он представлял ее себе крошечной, миловидной, с печальными, как у взрослой женщины, глазами. А Ксенья Майорова была коренастая, некрасивая, у нее были серые узкие глаза, толстые, красные щеки и немного оттопыренные губы.- Мы на машине ехали, - хвастливо сказала она басовитым голосом.Пока Вера Игнатьевна готовила ужин, Ксенья ходила по комнате и осматривалась.- Тетя, а радио у вас есть? - спросила она.- Нет, деточка, пойди-ка сюда, мне нужно тебе кое-что сказать.Вера Игнатьевна увела ее по всяким делам, и в ванной комнате они беседовали про зоологический сад и планетарий.За ужином Ксенья посмотрела на Орлова и ехидно рассмеялась:- А дядя рук не помыл.Голос у нее был густой, а смех тоненький, хихикающий.Вера Игнатьевна спрашивала Ксенью, как по-немецки называется дверь, сколько будет семь и восемь, расспрашивала, умеет ли она кататься на коньках. Она поспорила, как называется столица Бельгии, - Вера Игнатьевна предполагала, что Антверпен.- Нет, Женева, - утверждала Ксенья и упорно трясла головой, надувала щеки.Лев Сергеевич отвел жену в сторону и шепотом сказал:- Уложи ее, и я посижу возле нее, расскажу что-нибудь, она чувствует себя у нас как-то по-казенному.Вера Игнатьевна сказала:- Лев, может быть, ты выйдешь покурить в коридор, а мы пока проветрим.Орлов ходил по коридору и старался вспомнить какую-нибудь сказку. Красная Шапочка? Эту она, наверное, знает. Может быть, просто рассказать ей о тихом городе Касимове, о лесах, о прогулках по берегу Оки, рассказать про брата, бабушку, сестер.Когда жена позвала его, Ксенья уже лежала в постели, Лев Сергеевич сел рядом с ней и погладил ее по голове.- Ну как, нравится тебе у нас? - спросил он.Ксенья судорожно зевнула и потерла кулаком глаза.