Евгений Корюкин
Английские эпиграммы и эпитафии XIV-XIX веков в переводах автора
Предисловие
Родиной эпиграммы (др.-греч. πίγραμμα «надпись») является Древняя Греция. Эпиграммы небольшие, но вместе с тем законченные по форме и содержанию стихотворения составляют часть древнегреческой поэзии. Самые ранние эпиграммы приписываются Гомеру, жившему в VIII веке до н.э. Их писали жившие веком позже Артилох, Сафо, Феогнид, а также Анакреонт (Анакреон), известный нам в переводах А.С. Пушкина («Узнают коней ретивых», «Поредели, побелели», «Что же сухо в чаше дно?..»). Эпиграммы писали многие древнегреческие поэты, и, если говорить именно о понятии «древнегреческая эпиграмма», а не «греческая эпиграмма», (принимая во внимание этапы истории Древней Греции), то история древнегреческой эпиграммы заканчивается в I веке до н.э.
Эпитафия не являлась в древнегреческой поэзии отдельным от эпиграммы жанром, а была лишь её видом. Эпитафиями изначально были надписи на предметах культа: изваяниях, алтарях и чаще всего на надгробных памятниках; другими словами, эпитафия это надгробная эпиграмма (др.-греч. πιτάφιος «надгробный»). Древнегреческая эпиграмма писалась почти всегда античным размером гекзаметром и первоначально не носила сатирический характер. Обычно это было размышление о жизни и смерти; стихотворение, говорящее о каком-нибудь событии или посвящённое какому-либо современнику и часто древнегреческим богам: Зевсу, Гермесу, Афродите и др. Постепенно эпиграмма отступала от своих канонов и ближе к новой эре начала приобретать всё более сатирический вид: спокойствие и серьёзность стали уступать место шутке и насмешке. Римляне, заимствовавшие у древних греков практически весь пантеон олимпийских богов (Зевс стал у римлян Юпитером, Гера Юноной, Гермес Меркурием, Афродита Венерой, Арес Марсом, Артемида Дианой и т.д.), стали продолжателями и жанра эпиграммы. Надо отметить, что римская поэзия и драматургия достигла своего расцвета только в I веке до н.э. (Вергилий, Гораций, Овидий), в то время как древнегреческие драматурги (Эсхил, Софокл, Еврипид, Аристофан) творили уже в V веке до н.э., не говоря уже Гомере и других поэтах, творивших ещё ранее. Таким образом, можно говорить о том, что римляне «продолжали всё греческое». Римский поэт Марк Валерий Марциал, живший в I веке нашей эры, придал эпиграмме окончательно сатирический и даже саркастический характер, хотя, по моему мнению, «адресная направленность» многих его эпиграмм, т.е. почти всегда обращение к конкретному лицу, много теряет по сравнению с философской направленностью эпиграмм древнегреческих. Но именно благодаря Марциалу представление об эпиграмме как об «анафеме игривой», говоря словами Пушкина, сложилось в античное время и таким остаётся до сих пор.
В эпоху Возрождения эпиграмма нашла своё продолжение во французской, испанской и английской поэзии. В русскую поэзию эпиграмма вошла позднее, в XVIII веке, и появилась в творчестве Феофана Прокоповича, Кантемира, Тредиаковского, Ломоносова; последний, в том числе, переводил эпиграммы Марциала.
Хочу представить вашему вниманию свои переводы избранных английских эпиграмм и эпитафий из сборника «Эпиграммы и эпитафии» («Epigrams and Epitaphs»). Сборник составлен английским литературоведом Обри Стюартом (Aubrey Stewart), изданным в 1897 году (London; Chapman & Hall, Ltd. 1897) и охватывающим период с XIV по XIX век. В этом сборнике эпитафии отделены от эпиграмм, несмотря на то, что, как сказано выше, древние греки относили эпитафии к эпиграммам. Автор этого сборника, по всей видимости, сделал это не случайно, посвятив эпитафиям вторую часть сборника. Среди эпиграмм есть как серьёзные, так и сатирические. Это же касается и эпитафий: рядом с серьёзными, т.е. скорбными посвящениями, присутствуют шутливые. Моё внимание привлекли не все эпиграммы и эпитафии в сборнике, а только наиболее интересные, переводы которых, надеюсь, будут удостоены вашего внимания.
Эпитафии можно разделить на три группы:
Серьёзные эпитафии, являющиеся реальными надписями на надгробиях.
Серьёзные эпитафии, не являющиеся надписями на надгробиях, а только стихотворными посвящениями.
Несерьёзные и порой саркастические эпитафии, которые, разумеется, не могут быть надписями на надгробиях.
Английские эпиграммы переводили многие российские и советские поэты и переводчики, в том числе Самуил Маршак, известный нам как переводчик всех 154-х сонетов Шекспира, стихотворений Роберта Бернса и других английских поэтов. В 1987 году вышел сборник «Английская классическая эпиграмма» в переводах С. Маршака и В. Васильева, включающий эпиграммы с XVI по XX век. В 2006 году был издан сборник эпиграмм «Пронзённые насквозь: Английские и американские эпиграммы» в переводах Георгия Бена. Отдельные эпиграммы, находящиеся в сборнике «Epigrams and Epitaphs», переведены этими известными переводчиками, хотя они, по всей видимости, не использовали данный сборник. Переводы многих английских эпиграмм и эпитафий можно встретить в Интернете. Моей целью было перевести эпиграммы и эпитафии именно из сборника «Epigrams and Epitaphs», счастливым обладателем которого я являюсь. Надеюсь, переводы создадут у вас более полное впечатление от этого интересного жанра в английской литературе.
Тем, кто будет обращать внимание на текст оригинала, хочу напомнить об особенностях написания некоторых английских слов в XV-XIX вв.: lyve = live, dye = die, seeme = seems, poore = poor, sixe = six, towne = town, sayd = said, в том числе, местоимений, широко используемых поэтами и в XIX веке: art = is, thou = you (в ед. числе ты), thy = your (в ед. числе твой), и т.д.
Пролог
Итог серьёзной жизни самой
Смешной достоин эпиграммы,
И лишь смешная биография
Серьёзной стоит эпитафии.
Эпиграммы
When Adam delved, and Eve span,
Where was then the gentleman?
John Ball, 1381
Когда Адам пахал, а Ева пряла,
Владения где были феодала?1
Джон Болл, 1381
Shakespeares portrait
This Figure, that thou here seest put,
It was for gentle Shakespeare cut;
Wherein the Graver had a strife
With Nature, to out-do the life:
O, could he but have drawn his wit
As well in brass, as he hath hit
His face; the Print would then surpass
All, that was ever writ in brass.
But, since he cannot, Reader, look,
Not on his Picture, but his Book.
Ben Johnson (1574-1637)
(Written under Martin Droueshout's engraving in the first edition of the Plays)2
Портрету Шекспира
Фигура та, что видишь ты,
Шекспира обрела черты.
Гравер борьбу с природой вёл,
Но жизнь саму не превзошёл.
О, если б он заставил медь
Шекспира ум запечатлеть,
Подобно лику, оттиск сей
Все б превзошёл ценой своей.
Смотри ж, читатель, вняв совету,
Не на портрет, а в книгу эту.
Бен Джонсон (1574-1637)3
On alchemists
If all you boast of your great art be true,
Sure willing poverty lies most in you.
Ben Johnson
На алхимиков
О, если правда всё, что вы творите,
То почему вы так бедны, скажите?
Бен Джонсон
To my Book
It will be look'd for, Book, when some but see
Thy title, Epigrams, and named of me,
Thou shouldst be bold, licentious, full of gall,
Wormwood, and sulphur, sharp, and tooth'd withal;
Become a petulent thing, hurl ink, and wit,
As madmen stones; not caring whom they hit.
Deceive their malice, who could wish it so;
And by thy wiser temper, let men know
Thou art not so covetous of least self-fame,
Made from the hazard of another's shame;
Much less, with lewd, profane, and beastly phrase,
To catch the world's loose laughter, or vain gaze.
He that departs with his own honesty
For vulgar praise, doth it too dearly buy.
Ben Johnson
Моей книге
Да будет, книга, чтим не только тот,
Кто лишь твоё название прочтет.
Будь искренней и резкой непривычно,
Язвительной, правдивой, саркастичной;
Ясна направленностью будь своей,
Насмешки дерзкой жертву не жалей,
Ко всякой злобе терпелива будь
И объясняй своих нападок суть:
Что ты не жаждешь самопрославления,
Построенного лишь на унижении,
И не желаешь вызвать смех людской
Ты пошлой фразой, льстивой и тупой.
Кто от похвал избавлен грубых был,
Тот честь свою надолго сохранил.
Бен Джонсон
To King James
How, best of kings, dost thou a sceptre bear!
How, best of poets, dost thou laurel wear!
But two things rare the Fates had in their store,
And gave thee both, to shew they could no more.
For such a poet, while thy days were green,
Thou wert, as chief of them are said t' have been.
And such a prince thou art, we daily see,
As chief of those still promise they will be.
Whom should my muse then fly to, but the best
Of kings, for grace; of poets, for my test?
Ben Johnson
КоролюЯковуI4
О, превосходнейший из королей,
Как скипетр держишь ты в руке своей!
О, возглавляющий поэтов ряд,
Как лавры на челе твоём лежат!
О, кто такой был удостоен чести:
Дары принять от бога эти вместе!
Такой, как ты, поэт пример другим!
Ты вождь поэтов! так мы и решим.
Такой, как ты правитель, был народу
Для преданности дан ему в угоду.
Кого же, Муза, ты должна воспеть:
Поэта или короля? Ответь!
OnMartial
Martial, thou gav'st far nobler epigrams
To thy Domitian, than I can my James:
But in my royal subject I pass thee,
Thou flatter'dst thine, mine cannot flatter'd be.
Ben Johnson
На Марциала5
Ты на Домициана, Марциал,
Добрее эпиграммы всё ж писал,
Чем я на Якова. Чужда мне лесть,
Которой мне в твоих стихах не счесть.
Бен Джонсон
Multum in parvo
It is not growing like a tree
In bulk doth make man better be;
Or standing like an oak three hundred year,
To fall a log at last, dry, bald, and sere;
A lily of a day
Is fairer far in May,
Although it fall and die that night
It was the plant and flower of light.
In small proportions we just beauty see,
And in short measures life may perfect be.
Ben Johnson
Multum in parvo6
Стволом могучим, пышной строгой кроной
Похвастать не дано в воде ей сонной.
На мир сто лет не суждено смотреть,
Подобно дубу, чтоб потом истлеть.
Сияет лилия бела,