Он кашлянул.
Ночь, мертвецкая закрыта, не желая подымать шум, я велел отнести вас сюда. Это кладовая, он кивнул в угол в сторону уже виденных мной тюков. Вас уложили на топчан и прикрыли простыней. Днем собирались обрядить и нести на кладбище. А вы взяли и воскресли он покрутил головой.
Я живучий.
Соглашусь! кивнул он. Хотя странно. Как вас зовут, помните?
Нет.
Чин, полк?
Нет.
Кислородное голодание мозга, кивнул он. Некоторые участки отмерли. Значит, смерть все же была. Клиническая Голова болит?
Нет.
Будем наблюдать, сказал он и встал. Вас отнесут в палату.
Он глянул на санитаров. Один из них выскочил наружу и вернулся с носилками. Те оказались деревянными. Между двух жердей натянут брезент. Убожище! Меня взяли за плечи и ноги и переложили на носилки, предварительно укутав в простыню. Санитары взялись ручки. Врач двинулся к двери.
Доктор! окликнул я его. Так кто я?
Совсем память потеряли? покачал головой он. Вольноопределяющийся Могилевского полка седьмой пехотной дивизии Валериан Витольдович Довнар-Подляский.
Приплыли
Бачу[7] барин на нарах ляжыць и енчыць.[8] Кепска,[9] думаю. Я да вунтера, так, вось, и гэтак. Вунтер да ахфицера пайшов. Той и кажа: вязите у лазарэт. Пока тялягу знайшли, каня запрэгли Ды и ехать тут десять верст. Привезли а барын у непритомнасци.[10] Памрэ, думав. Але доктар добры, выратавав.[11]
Федор умолкает и сворачивает цигарку. Закуривает. Махорка, но запах приятный. Федор себя он зовет «Хведар», с ударением на последнем слоге сослуживец моего донора. Проведать пришел. Не сам офицер послал. Хочет знать: как там подчиненный? Федор рад. Десять километров отмахал, но нисколько не огорчен. Уйти с передовой для солдата радость. Лазарет расположен на окраине села, а в нем лавки. Можно забежать и чего-нибудь купить. Ах, да, лавка
Лезу в карман и достаю бумажник.
Держи, братец! сую Федору червонец. Благодарю.
Глаза его загораются. Десять рублей большие деньги. Пусть берет у него дети. Федор об этом сразу сказал не спроста, ясно. Хитроватый белорус. Пусть. Деньги у меня есть, верней, у Довнар-Подляского. Не могу привыкнуть, что я это он, но придется.
Как там в роте?
Федор прячет купюру, сдвигает фуражку на затылок. По лицу видно: говорить в лом. Ему бы лавку. Но сбежать сразу неудобно денег дали.
Герман не турбуе,[12] сядзиць тиха. Ну, и мы гэтак
Киваю. Речь Федора льется плавно. Понимаю через раз: говорит по-белорусски. Ну, так полк Могилевский По идее должен понимать сам местный, но это донор. Сам я в Белоруссии не бывал как-то не довелось. Федор увлекся и машет руками. Подпоручик Розен, субалтерн-офицер[13] роты, избил какого-то солдата застал спящим на посту. Но солдат рад это лучше, чем под суд. Пару зубов выбили ерунда. Его благородие, командир роты, штабс-капитан Ермошин, мордобой не одобряет. Но он запил и не выходит из блиндажа. Денщик таскает ему водку. Ходит за ней в село там у него лавочник знакомый. Федору сказал, что деньги у благородия кончаются, скоро протрезвеет. Скорей бы! Командир хоть и строг, но нижним чинам морды не бьет. Розена же хлебом не корми, дай в рыло сунуть. Пока капитан пьет, он главный в роте. При Ермошине присмиреет
Как там в роте?
Федор прячет купюру, сдвигает фуражку на затылок. По лицу видно: говорить в лом. Ему бы лавку. Но сбежать сразу неудобно денег дали.
Герман не турбуе,[12] сядзиць тиха. Ну, и мы гэтак
Киваю. Речь Федора льется плавно. Понимаю через раз: говорит по-белорусски. Ну, так полк Могилевский По идее должен понимать сам местный, но это донор. Сам я в Белоруссии не бывал как-то не довелось. Федор увлекся и машет руками. Подпоручик Розен, субалтерн-офицер[13] роты, избил какого-то солдата застал спящим на посту. Но солдат рад это лучше, чем под суд. Пару зубов выбили ерунда. Его благородие, командир роты, штабс-капитан Ермошин, мордобой не одобряет. Но он запил и не выходит из блиндажа. Денщик таскает ему водку. Ходит за ней в село там у него лавочник знакомый. Федору сказал, что деньги у благородия кончаются, скоро протрезвеет. Скорей бы! Командир хоть и строг, но нижним чинам морды не бьет. Розена же хлебом не корми, дай в рыло сунуть. Пока капитан пьет, он главный в роте. При Ермошине присмиреет
М-да. В роту мне нельзя. Бить меня вряд ли станут я вольноопределяющийся, но кто знает? Терпеть точно не стану и дам сдачи. А это трибунал. В любой армии такого не прощают. К тому же в роте донора хорошо знают. Проколюсь вмиг. Объяснить, что утратил память? Не поверят. Что-то должен помнить, а у меня с этим ноль. Пойдут разговоры: «Царь не настоящий!», контрразведка подтянется Мне этого не надо.
Благодарю, братец!
Федор вскакивает.
Бывай, барин!
Ишь, как припустил! Деньги карман жмут. Гадом буду, за выпивкой полетел. Про ротного говорил с завистью, губами чмокал. Водку солдатам не продают, но самогона в селе завались санитары говорили. Я с ними дружу, как и с сестрами. Славные барышни! Мундир мой постирали и отутюжили, сейчас он на мне. Денег не взяли, хотя предлагал. Грех с защитника Отечества. Федор глазом не моргнул. Для него я барин, с него денежку содрать благое дело.
Снимаю фуражку и кладу на лавку. Солнце припекает. На дворе май пятнадцатого года. Тысяча девятьсот Погоды отличные. Живи и радуйся, если б не война. Но она не та, что в моем мире. Поначалу думал, что угодил на Первую мировую. Попросил газеты, мне их принесли. Глянул и понял. Почему? Орфография другая. Нет буквы «ять», фиты и «и» десятеричного, в окончании слов отсутствует твердый знак. В моем мире орфографию реформировали большевики, здесь обошлось без них. На российском престоле не Николай под номером два, а Мария третья. У нее на днях тезоименитство было, газеты по этому случаю елей лили. Но не все. Либеральные показательно отмолчались. Не все ладно в государстве российском
В имении, где разместился лазарет, нашлась библиотека, в ней «История России с древнейших времен». Автор Соловьев. Проштудировав ее, я нашел развилку. Не было здесь Петра I. Царевич имелся, а императора не случилось погиб в противостоянии с Софьей. Как в моем мире поскакал в Троице-Сергиев монастырь, но не доехал нарвался на стрельцов. «Кому-то под руку попался каменюка. Метнул, гадюка, и нету Кука»[14] Камней не было, конечно, но пищали у стрельцов имелись. Ночь, непонятные личности на рогатки прут Залп и не стало Пети. Софья обвинила во всем немцев. Дескать, плохо влияли на царевича, на бунт подбивали. Ближнее окружение Петра пошло на плаху, Лефорт первым. Нарышкиных, родню Петра, сослали, Софья осталась регентом при больном брате Иване. После его смерти села на трон. В этом мире она прожила 66 лет на двадцать больше, чем в моем. Ну, так там она в заключении пребывала братец определил
Оказалось, что для реформирования страны не обязательно уничтожать население собственной страны, как то делал Петр. Историки сочинили много небылиц, а граф Толстой, который Алексей, воспроизвел их в романе. Дескать, глядите: какой царь был! Лапотную Русь преобразовал! Одна современная армия чего стоит! Как будто полков иноземного строя до Петра не имелось. И театр был. Брить бороды да полы кафтанов резать ума много не надо. В этом мире реформы проводил фаворит Софьи, Голицын, человек умный и образованный. При Петре он окончил жизнь в ссылке, а вот при Софье развернулся. Как и в иной истории в Россию потекли ученые из Европы, появилась современная промышленность и наука. В России делали ружья и лили пушки, полки иноземного строя вытесняли стрельцов. А вот преклонения перед Западом не случилось, в европейские дела Россия не лезла. Для начала разобралась с Крымом, затем с турками. Потом пришел черед Польши. К девятнадцатому веку границы России мало отличались от тех, что имелись в моем мире. Победоносными российскими армиями командовали Румянцев и Суворов, Кутузов и Багратион.
Карл XII в Россию приходил, но воевать с ним не стали откупились. Довольный швед забрал золото и пошел в Европу, где и сложил голову намного раньше, чем в моем мире. Его смерть вызвала замятню в Швеции. Воспользовавшись моментом, Россия вернула оккупированные земли. Вышло, что окно в Европу не прорубили, а аккуратно прорезали. На острове Котлин возвели крепость, которая закрыла путь шведам к Невской губе. Те пытались атаковать, но огребли по полной. Тихим сапом Россия отжимала территории на Балтийском побережье, пока не утвердилась на них. Петербург здесь так и не возник, ограничились Кронштадтом, который назывался Котлиным. Столицей государства оставалась Москва.
Если в России история изменилась, то в Европе она катилась по знакомым путям. Революция возвела на трон горячего корсиканца. Наполеон принялся перекраивать карту Европы. Французская армия покоряла одно государство за другим, пока не остановилась у русской границы. Россия с Наполеном не воевала. Аустерлица не было, как и Прейсиш-Эйлау.[15] Корсиканца это не остановило. Он вошел в клинч с Англией, установив ей континентальную блокаду, Россия на это чихала. Наполеон выкатил ультиматум: присоединяйтесь, не то буду воевать. В ответ получил дулю. Император обиделся и переправил армию через Неман. Результат вышел тот же. Русской армией изначально командовал Кутузов. Отступая с арьергардными боями, он заманил Наполеона к Москве, а затем фланговым ударом перерезал коммуникации противника. Сражение у Воробьевых гор французы проиграли и покатились назад. Отступать пришлось по той же Смоленской дороге. Огромная армия растаяла, как сугроб весной. История повторилась: бросив гвардию, Наполеон укатил в Париж.
За границу русская армия не пошла. «Врага со своей земли выгнали, а там вы сами разбирайтесь!» заявил император Михаил II в ответ на просьбы европейских монархов. Разбирались с корсиканцем долго. Войны кипели до смерти Наполеона, который скончался в Фонтебло в окружении семьи и маршалов. Ватерлоо и ссылки на остров Святой Елены не случилось. На трон Франции возвели малолетнего сына Наполеона. Его мать, дочь австрийского императора, стала регентом. Родственники договорились о мире. Франция приросла территориями, получив Бельгию и кусок Германии, и стала самой мощной державой на континенте. Не считая России, конечно.