Севак Арамазд
Армен
ДВА СЛОВА
Вместо предисловия
Время от времени у каждого человека возникает необходимость навести порядок в своем доме. Та же рука, которая создавала хаос, разбрасывая все вокруг, – та же самая рука теперь бережно протирает и раскладывает вещи по местам. Вот так и я однажды решил навести порядок в собственной жизни: настежь открыл окна памяти, чтобы проветрить каждый ее уголок, распахнул пространство любви и тоски, выбросил прочь ветошь ненависти и злобы, стер толстый слой пыли со своих чаяний и надежд и поставил на стол настоящего прозрачную вазу былого, из которой пьют яркие цветы будущего.
И когда устало присел, чтобы немного перевести дух, почувствовал вдруг, как разливается в душе неуловимый аромат вечности, – и незаметно задремал. А очнувшись, увидел свое отражение в зеркале пережитого, висящем напротив, на стене суровой реальности, – и улыбнулся: рядом со мной на столе лежала эта книга – почти сплошь жизнь и чуточку литература.
Автор
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
1
Добравшись до тихой и безопасной поляны, молодой человек по имени Армен остановился и прислушался, тяжело дыша и внимательно глядя по сторонам. Сюда не доносилось ни звука. Вытянувшиеся деревья самозабвенно пили тишину заката, точно старались не уронить ни капли льющегося с неба драгоценного света, который, тем не менее, ускользал от них, падал на землю и рассыпался в траве. Казалось, лес трепещет и содрогается каждым листком. «Как я…» – мелькнуло у него в голове, и внезапно он почувствовал лютый голод. Хотел положить рюкзак на землю, но безотчетно рванулся вперед и на ходу дрожащей рукой вытащил из рюкзака небольшой прозрачный пакет с круглыми пирожками величиной с грецкий орех. Он купил их при входе в село у сидевшей на обочине дороги старухи, при этом ему бросилось в глаза сходство между ее маленькой круглой фигурой и испеченными ею пирожками. Сейчас, вспомнив изучающе-подозрительный взгляд старухи, когда она протянула ему пакет, молодой человек пожалел о своем неуместном великодушии и подумал, что, не остановись он возле нее и не потеряй время на покупку, он не встретил бы тех троих, что хотели его убить.
Дело в том, что в этом небольшом селе, приютившемся в уголке лесистой долины, при невыясненных обстоятельствах погиб двенадцатилетний мальчик, сын старосты села, его тело нашли недалеко от ветхого и уже покинутого жилища, в котором жил какой-то чужеземец; все решили, что именно он убил ребенка – убил и скрылся. Молодой человек случайно забрел сюда в поисках работы и узнал об этом от местного мальчугана, когда попросил его указать дом старосты, но тот, сбивчиво рассказав о случившемся, испуганно повернулся и удрал. В тот же миг молодой человек почуял, что в пустынности этого укрывшегося в лесу маленького села таится засада, и решил было вернуться, но в это время, преградив ему путь, из-за деревьев вышли три свирепых типа и угрожающе двинулись на него. То, что последовало за этим: шум, крики, брань, удары, обрушившиеся на него со всех сторон, – было каким-то кошмаром, от которого в памяти остались смутные, бессвязные обрывки. Отчетливо помнил он лишь то, что во время всей этой неразберихи его не покидало чувство глубокого, непостижимого стыда и страх перед тем, что он может упасть и это будет конец. А потом в какой-то момент драки его ослепил блеск узкого лезвия, и он яростно набросился на того, кто был с ножом, заломил ему руку, заставил выпустить оружие из его обмякших потных пальцев и, не обращая внимания на двух остальных, продолжавших осыпать его ударами, подобрал нож и забросил его в гущу деревьев. Один из нападавших тут же рванулся за ножом, двое оставшихся опешили, не зная, что делать, и он, воспользовавшись заминкой, подхватил упавший на землю рюкзак и скрылся…
Молодой человек поднес пирожок ко рту, но ему почудился звук шагов за спиной. Он тревожно оглянулся, однако на тропинке никого не было, и только жужжание нескольких кропотливых вечерних жуков на поляне нарушало тишину леса. Внезапная мысль о том, что недавнее происшествие – вовсе не недоразумение, а как бы неизбежное возмездие, вызвала в нем смутное и гнетущее чувство, точно именно он стал причиной гибели ребенка. Он вспомнил, как его уверения в невиновности наталкивались на удручающее непонимание: те трое поначалу только орали и угрожали, к действиям они перешли после того, как его собственные объяснения неожиданно для него самого стали звучать неубедительно и он, подавленный, невольно опустил голову: в ту минуту ему показалось, что он в самом деле убил ребенка…
– Им было ясно только одно: ребенка убил чужак… – прошептал молодой человек и с удивлением почувствовал, что это, как ни странно, правда – независимо от того, что произошло в действительности.
Вот, оказывается, что имеют в виду говоря «чужбина»: это обреченность, причем неважно, виновен ты или нет.
Он сел на траву, не представляя, что делать дальше. Впервые в жизни он со всей остротой осознал безвыходность своего положения. Медленным взглядом обвел окрестность: лес равнодушно молчал, погрузившись в себя и словно чего-то ожидая… Чего?.. Того, что уже бывало сотни, тысячи, бессчетное множество раз! Но это жизнь леса, не имеющая к нему никакого отношения. И трава, на которой он сейчас сидит, не имеет к нему отношения. Так же, как и ничтожный муравей, который запутался в волосках его запястья и мечется, ища выход. Глаза молодого человека увлажнились…
Он родился в Армении, в затерянном среди высоких гор маленьком селе Сар, где разбросанные дома почти сливаются с утесами и валунами. Дом, в котором он появился на свет и вырос – единственным ребенком своих родителей, рухнул в одночасье в темную, ненастную осеннюю ночь от неожиданного и страшного подземного толчка. И сейчас, когда он вспомнил заплаканное лицо матери и невыразимое отчаяние отца, молча и потерянно стоявших над руинами, сердце его разрывалось на части. Показалось, что причина их горя – только он и его беспомощность. И горькое чувство, не покидавшее его с того дня, как он попал в эту чужую и далекую страну, вспыхнуло в нем с новой силой: он точно упал с непостижимой высоты и приземлился здесь, в этом месте, представляющем огромную ухабистую равнину, некое безымянное пространство, как бы убегающее из-под ног одновременно во все стороны. Он, всегда живший рядом с небом, выше облаков, чуть ли не в обнимку с солнцем, слышавший ночной шепот звезд, хватавший стремительный ветер за гриву, растворявшийся в молчании бездонных пропастей, оказавшись здесь, в этой стране, чувствует, что его четвертуют четыре стороны света, что он расщепляется, рассеивается в непроглядных туманах далеких горизонтов. И тогда заплакал молодой человек по имени Армен, сидя на глиняном полу этой страны, понимая, что это его судьба и с нею – хочешь не хочешь – надо смириться. Так нашел он способ не ропща переносить ее капризы в чужом краю, и так было до сегодняшнего дня, до инцидента в этом богом забытом селе, где ему открылось истинное лицо чужбины, и он содрогнулся так, словно впервые заглянул в глаза смерти…
Он отправил в рот и попробовал разжевать пирожок, но тот, несмотря на аппетитный вид, оказался на удивление черствым и твердым, как орех. От боли в деснах он чуть не взвыл. Потом сиротливо съежился и лишь теперь почувствовал, что все тело у него ноет от жестоких побоев.
Особенно сильно болел нос. Он осторожно ощупал его: нос распух и был словно сдвинут в сторону. Ладонью вытер губы – увидел кровь. Кровь была и на пирожке. Он ощутил во рту вкус крови. И тут до него дошел истинный смысл того, что произошло. Будто кто-то неведомый пытался его унизить…
– Не выйдет! – глухо прошептал он, сплюнув красную слюну и сжав губы.
Волна безудержного гнева поднималась в груди и наполняла его какой-то непривычной силой. То была сила жизни. Сила его жизни. Его сила. И никто не может отнять у него эту силу…
Он еще немного посидел, потом легко вскочил на ноги и решительной походкой продолжил путь.
2
Выйдя из лесу и проходя над мутной и хмурой рекой, отделявшей лес от степи, он на минуту остановился на мосту и осмотрелся. Далеко-далеко падающий шар солнца будто с неслышным отсюда грохотом ударился о горизонт и рассыпался, при этом его раскаленные лучи брызнули во все стороны, наполнив бескрайнюю степь равнодушной пылью вечернего безмолвия. Мир был так огромен, а путей-дорог в нем так много, что впору было отчаяться, и сердце Армена сжалось от неясной тревоги: куда он попал, как и зачем?.. В следующее мгновение он впервые ощутимо понял, что погруженная в море теней земля кругла, и душу его неожиданно переполнила радость: он открыт и для жизни, и для смерти, и для победы, и для поражения…
Дойдя до первого перекрестка, он снова немного помешкал: дороги, точно бесчисленные морщины, бороздили темнеющее лицо страны. Где-то далеко отсюда едва угадывались в наступающих сумерках поселки, села, города, напоминающие то здесь, то там случайно выросшие в этой бесплодной и бескрайней степи густые кустарники, и Армен невольно вспомнил сидевшую на обочине дороги торговку пирожками.
«Будто морщинистое лицо той старухи», – подумал он о земле, по которой шел.
Слева от него по узкой и бугристой дороге двигалось темное пятно. Непроизвольно Армен тоже повернул влево: наверняка это человек, у которого можно что-то узнать. Немного погодя навстречу ему из сумерек выплыло какое-то существо, припадавшее на одну сторону. По легкому покачиванию вытянутого тела Армен догадался, что это собака. Заметив человека, она замерла, потянула носом воздух, а затем продолжила путь. По всей вероятности, это был бродячий пес, побитый и голодный. «Какя…» – подумал Армен и, остановившись, достал из рюкзака пирожок и протянул его навстречу собаке. Та, к удивлению Армена, сделав большой крюк, обошла его и равнодушно побежала дальше; судя по всему, конечным пунктом ее маршрута был лес, где она намеревалась переночевать. Армен посмотрел ей вслед, и в следующий миг мурашки поползли у него по телу: это был вовсе не бродячий пес, а самый настоящий волк; остановившись на перекрестке, он тоже обернулся и посмотрел на Армена сверкнувшими в полумраке глазами. Некоторое время Армен и волк не сводили друг с друга взгляда. Потом волк отвернулся и медленно удалился в сторону прибрежных кустов, а Армен продолжил путь.
Солнце уже зашло, однако ало-оранжевое зарево все еще освещало горизонт, и от этого вокруг казалось еще темнее, чем было на самом деле. Армена не покидало чувство, что он месит ногами уплотняющийся сумрак. Тишина дороги поглощала звуки его шагов, которые, смешиваясь с дыханием, порождали в нем приятное чувство легкости непрерывного движения. Ноздри ему щекотала терпкая смесь запахов им же поднимаемой пыли – явный признак того, что он уверенно владеет дорогой. Он шел вперед, не глядя под ноги, искусно обходя при этом рытвины и ухабы, поскольку вырос среди скал и ущелий и здешние дороги были для его привычных ступней детской игрушкой. Внимательно глядя по сторонам, он всматривался в каждый камень и кустик, ибо знал: он здесь не один, степь незримо, но внимательно следит за каждым его движением. И это чувство взаимопочитания согревало ему душу…
Спустя немного времени слух его уловил какие-то новые звуки. Обернувшись, он уставился в темноту: глухое, мерное громыхание, словно доносившееся из-под земли, постепенно приближалось, вскоре к нему присоединился монотонно-ритмичный топот. Армен невольно затаил дыхание, когда из темноты перед ним выросло нечто огромное, фыркающее и вздыхающее, и в тот же миг он уловил знакомый запах лошади и травы. Это была обычная крестьянская телега, которую тащила лохматая лошадь. На козлах развалился дюжий сельчанин; по-видимому, он возвращался из леса. Поравнявшись с Арменом, телега остановилась. Обрадованный Армен дружески поздоровался с возницей и подчеркнуто любезно поинтересовался, может ли тот подбросить его до ближайшего населенного пункта. Возница не удостоил его ответом, он сидел молча и неподвижно, его голова четко вырисовывалась на фоне угасающего горизонта, но лица не было видно. Армен, не мешкая, сел в телегу, и та тут же покатила дальше.
– В ваших краях много волков? – начал Армен разговор, удобно устроившись на мягкой соломе. – Я только что встретил одного. Сперва мне показалось, что это собака, а пригляделся – волк… – Армен улыбнулся.
Возница никак не отреагировал. Видимо, это был угрюмый и неразговорчивый сельский мужик, не склонный к дружеским беседам.
Армен немного смутился, потом, вспомнив о пирожках, извлек из пакета несколько штук и, придвинувшись к передку телеги, благодарно протянул их вознице.
Возница не шевельнулся, не повернул головы. Армен в недоумении отдернул руку, в голове у него пронеслась мысль о том, что вот так же и волк отверг протянутый им пирожок, и его охватило странное чувство. Армен проглотил слюну и попытался получше разглядеть возницу, но кроме лохматых, не знавших гребня волос и темного силуэта ничего невозможно было разглядеть. Вскоре он забыл о вознице и поднял глаза к небу, сгущавшийся мрак которого словно стремился подчинить себе все пространство. Армен невольно сравнил его с небом над родным селом – высоким и бездонным, переливавшимся веселым и ярким фейерверком бесчисленных звезд. Убаюканный покачиванием телеги и монотонным топотом копыт, он вскоре задремал, погрузившись в мир сладких сновидений и согревающих душу воспоминаний…
Он проснулся в мучительной тревоге; приснилось, что на лицо ему наброшена невидимая металлическая сеть, от которой он не может освободиться: изо всех сил пытается оттолкнуть ее руками, но запутывается в ней еще больше. Армен откинулся на борт телеги, почувствовал острую боль в спине и окончательно пришел в себя. Была уже глубокая ночь. На непроглядном небе висела круглая, похожая на фонарь луна. Степь затопили смутные тени, сумрак и тишина, в которой скрип телеги казался каким-то потусторонним звуком, доносящимся из неведомого далека. В лицо им дул пронизывающий ветер, казалось, он идет откуда-то сверху, чуть ли не с самой луны. Возница сидел так же неподвижно, за все это время его поза совершенно не изменилась. Черная, расплывчатая глыба его фигуры выглядела еще более жутко и таинственно; скупой лунный свет удивительным образом обтекал ее, и видна была лишь огромная тень, отбрасываемая на дорогу. Внезапно тьма вокруг стала еще непроглядней, будто телега въехала под какие-то мрачные своды. С трудом повернув голову, Армен увидел слева от себя большую гору, совершенно неуместную на этой пустынной равнине. Вид у нее был странный: неестественно острая вершина и зигзагообразные очертания склонов, от которых исходил тусклый серебряный отблеск.
– Что это за гора? – повернулся Армен к вознице. – Вид у нее необычный…
Возница и на этот раз ничего не ответил. «Может быть, он глухонемой?..» – подумал Армен. Его охватил страх, сердце тревожно заколотилось. Ему захотелось вскочить с места и встряхнуть возницу – зачем, он и сам не смог бы объяснить, – когда телега резко свернула вправо и, немного проехав, остановилась. Армен глянул в сторону возницы, но перед ним был лишь непроницаемый мрак. Он, тем не менее, хотел спросить у возницы что-то еще, но почувствовал, что не может. Непроизвольно соскочил с телеги и подошел к нему, чтобы хотя бы попрощаться, но телега неожиданно тронулась с места. Армен замер, ему почудилось, что он видит сквозь мрак большие и сверкающие глаза возницы…