Котлов планировал просидеть в своем районе еще пару-тройку дней, и если ничего не изменится, только тогда высказать инициативу. И как обычно бывает, все тщательные скрупулезные расчеты, все нюансы и оттенки русского языка, любовно втиснутые в короткие рубленые тексты заготовленных заранее радиограмм, все оказалось напрасным и излишним. Недаром армейские говорят, что еще ни один план наступления не пережил начало атаки.
На исходе прошлой ночи Д-3 получила радиограмму из штаба бригады с недвусмысленным требованием срочно возвращаться в Норвегию. Коротко и четко. Командирам «Красногвардейца» оставалось только гадать, в честь чего такая карусель? Подобные радиограммы получили и другие подлодки бригады Северного Флота. Наши штабные гении не любят мудрить с шифрами, и кодируют все сообщения для бригады одинаково.
С тех пор прошли сутки. Налетевший с запада шторм не способствовал улучшению настроения командира «Красногвардейца». Неожиданно вспомнилась точно такая же история происшедшая два с половиной года назад.
Кто не помнит знаменательные события начала 38-го года?! Четверка полярников на дрейфующей станции "Северный полюс-1"! Четверка смельчаков восемь месяцев проведших на льдине! Вся страна, затаив дыхание, следила за небывалой экспедицией наших ученых. Имена Папанина, Ширшова, Федорова и Кренкеля были у всех на слуху.
В конце января достигнувшая района Гренландии льдина начала раскалываться. Пришло время снимать отважных ученых с ледяного поля. В экспедиции приняли участие гидрографические суда, дирижабль и три подводные лодки. В том числе из Полярного вышла Д-3. Виктор Котлов хорошо помнил пережитые в феврале 38-го тревоги, перенесенные испытания.
Дирижабль потерпел катастрофу, и вмиг изменилась роль подлодок в экспедиции. Если раньше они должны были служить ориентирами для дирижабля и обеспечивать связь, то теперь вся надежда была только на флот. «Красногвардеец» полным ходом шел к Гренландии. Люди спешили. Каждый час задержки мог быть фатальным. Обломок льдины дрейфующей станции не устойчив, в любой момент может расколоться.
Поход в сложных метеоусловиях, вдоль кромки льдов, через непогоду. В Датском проливе по курсу все чаще стал попадаться лед. Именно тогда Котлов провел смелый эксперимент — провел подлодку под льдинами. Первым в Советском Флоте! 13-го февраля «Красногвардеец» поднырнул под ледовую перемычку. Всего полчаса под ледяным панцирем, но эти полчаса стоили Котлову и его экипажу как два часа под непрерывной бомбежкой.
Сухопутному человеку трудно понять, с каким риском был связан этот короткий участок пути, а моряк и объяснять не будет. Слишком очевидно. В случае поломки подлодка не может всплыть, если корабль собьется с курса и не найдет полынью, он так и останется подо льдом. Все могло случиться, любая мелочь могла оказаться фатальной. Эти полчаса подледного плаванья могли завершиться катастрофой.
Никто из стоявших на мостике «Красногвардейца» перед погружением никогда в этом не признавался, но все они жутко боялись. Только благодаря стальной воле командира людям удалось пересилить свой страх и продолжать работать, как будто им предстоит обычное погружение. А что сам Котлов? Виктор Николаевич предпочитал не вспоминать о своих переживаниях. Он даже в кругу близких друзей, моряков-подводников за рюмкой чая, если кто проявлял настойчивость, переводил разговор в другое русло, или отвечал, что дескать служба такая, чувства и переживания в Уставах не упоминаются.
В том походе «Красногвардеец» не успел дойти до ледовой станции, его опередили суда «Таймыр» и «Мурман». На траверзе Ян-Майнена подлодка получила приказ возвращаться назад. Папанинцев спасли другие, но само участие в походе запомнилось командиру и экипажу.
Сейчас стоя на мостике посреди штормовых волн северной Атлантике, капитан-лейтенант Котлов вспоминал тот знаменательный поход февраля 38-го года. Счастливое было время, флот не воевал, а готовился к войне. Готовился радостно, по-стахановски, на всю катушку. Даже странно немного, боевой офицер сожалел о том, что ему приходится топить вражеские суда. Но на палубах и в отсеках английских транспортов такие же люди, как и экипаж Д-3. Они тоже хотят жить, и не виноваты, что из-за дурости и жадности Британского кабинета океан превратился в арену ожесточенной борьбы.
Котлову хотелось вернуться в то, довоенное время, время дальних походов, научных экспедиций и нормальной человеческой взаимовыручки между моряками. Тщетно. Время вспять не повернуть. Океан пылает огнем, а замеченное на горизонте судно или самолет прежде всего воспринимаются, как враг, которого надо или утопить, или отразить его атаку. Время, когда одним из лучших океанских кораблей является подводная лодка — смертельно опасная и скрытная, корабль-невидимка.
Д-3 не даром считалась одной из лучших подлодок Северного Флота. Пусть конструкция далека от идеала, по слухам корабелы взяли за образец дореволюционные разработки кораблестроительной программы 1915-го года, но зато экипаж подобрался неплохой, специалисты и командиры менялись редко. Сам Котлов как получил назначение на корабль в 38-м году, так до сих пор им и командовал. Правда, в штабе уже ходили слухи, что в ближайшее время Виктору Котлову дадут новый подводный крейсер серии «К». И эти слухи имели весьма веское подтверждение в виде проектов штатов новых кораблей.
Д-3 «Красногвардеец» принадлежал к первой очереди серии I. Это большая позиционная лодка с надводным водоизмещением 1361 тонна, практически по своим размерам, внушительной дальности плавания и автономности могла считаться эскадренным подводным крейсером. Единственное, проект отличался невысокой скоростью хода, всего четырнадцать с половиной узлов. Зато корабль мог находиться в море без пополнения припасов целый месяц и пройти за это время экономическим ходом в 8,9 узла почти десять тысяч миль.
Внушительные цифры. Тем более если их сравнивать со знаменитыми немецкими «семерками». Немецкая морская подлодка обладала дальностью в 8500 миль. Хотя, более крупные корабли серии IX, будучи немного крупнее советских «декабристов» могли пройти 12000 миль, и развивали скорость до 18-и узлов. Новые же советские подводные крейсера имели дальность в 16500 миль. Очень хорошо, внушительно — хоть у берегов Америки и в южной Атлантике работай.
Соответствующим было и вооружение советской подлодки. Считавшие, что сила подлодки определяется числом торпедных труб, конструктора втиснули в корабль шесть носовых и два кормовых аппарата калибром 533 мм. Кроме того, в первом отсеке хранились шесть запасных торпед.
На палубе размещалось орудие Б-24ПЛ калибром 100 мм. В кормовую часть рубки судостроители воткнули 45-мм полуавтомат. Пушка, которой лучше бы не было. Балтийские подводники, которым посчастливилось пострелять по финским транспортам во время Зимней войны, докладывали, что для потопления среднетоннажной посудины приходилось тратить минут сорок времени и половину боекомплекта.
Д-3 в Финской войне не участвовала. Корабль попал в график по капремонту, и с осени по весну ленинградские корабелы возвращали ему вторую молодость. Заводчане переделали ходовую рубку, изменили форму носовой оконечности, опустили орудие на палубу, убрали лишние цистерны плавучести. В результате корабль стал более мореходным, устойчивее на волне, немного сократилось время погружения, улучшился обзор с мостика, с орудием обращаться стало не в пример удобнее и легче. Раньше артиллеристам мешало ограждение ходовой рубки.
— Товарищ командир, — из люка высунулась голова вахтенного краснофлотца — Вас зовут вниз. Радиограмма важнецкая пришла.
— Тогда геть на мостик, смотреть за горизонтом — отреагировал Котлов. — Штурман, прими на себя командование.
Ответ Серебрякова командир уже не слышал. Да и не важно это было. Все равно мы в море одни, кораблей не видно, земля далеко. И отсутствие у лейтенанта Серебрякова допуска к командованию кораблем, не имеет ни какого значения. Человек он неглупый, не первый день в море. Справится.
2
Зря говорят, что моряки не любят землю. Ерунда все это. Наоборот, отношение флотских к нашей родимой незыблемой тверди под ногами куда более бережное, нежное и трепетное, чем у сухопутных сограждан. Иначе и быть не может. Только тот, кто неделями и месяцами не видит земли, кто отвыкает от неподвижной твердой опоры под ногами, кому ночами снятся родимые осины и кто иногда готов выть на луну от того что родной дом находится на другом конце света может любить сушу, так как моряк.
Есть поверье, что моряком надо родиться, капитан корабля должен вырасти на берегу моря и с детства слушать морской прибой вместо колыбельной, играть с ракушками на берегу и с молоком матери впитать любовь к соленому морскому воздуху. Наверное, есть в этом доля правды. Но так же верно, что любовь к морю может проявиться в любом возрасте.
Виктор Котлов помнил, как год назад в Ленинграде на дружеской посиделке в теплой компании морских офицеров один из гостей распинался о высоком, о роли судьбы и места рождения, о наследственном морском характере несвойственном сухопутным крысам. Товарищ успел принять на грудь лишнего, и страдал недержанием речи. Спорить с ним никто не стал.
Многие из гостей сами в душе соглашались с говорившим, они выросли на берегу моря, их отцы или старшие родственники в свое время служили на флоте. Те же, кто попал на флот по комсомольским наборам, помалкивали и про себя скептически усмехались. Не спорь с дураком — люди могут не заметить между вами разницы. А кто и не обращал внимания на разглагольствования набравшегося по ватерлинию капитан-лейтенанта, мало ли что сболтнешь под хорошую выпивку в дружеской компании, главное чтоб не вразрез с политической линией и не против начальства.
Никто и не заметил, как сидевший за столом старший лейтенант со значками подводника на форменном кителе молча поднялся, бросил на болтуна красноречивый взгляд из-под бровей и вышел. Виктор Котлов не собирался с кем либо спорить. Ему просто было противно оставаться под одной крышей с самовлюбленным болваном, гордившемся тем, что его дядя в свое время десять лет служил на флоте, дослужился до унтер офицера и вовремя перешел на сторону Революции.
Подводник спокойно вышел из квартиры, спустился во двор и, не оборачиваясь, двинулся в сторону Мойки. Только дойдя до мостика, Виктор набил трубку и закурил. Глупо получилось, но он не мог иначе. Обида, смешная в общем то, но оставаться с компанией он не хотел. Табак помог успокоиться, привел мысли и чувства в порядок. Ничего страшного не случилось.
Гнев и злоба постепенно отступали, мало ли кто что сболтнет под загрузкой. Сам потом будет раскаиваться, да еще чего доброго побежит извиняться. Таких вещей Котлов не любил. Извинения это нечто старорежимное, поповское. Дескать, извинился перед человеком и с тебя как с гуся вода — ничего ему больше не должен.
Виктор Котлов вспомнил, как в далеком детстве ему досталось от отца за разваленную поленницу дров. Поиграли с дружками в штурм Перекопа Красной армией. Игра шла весело и с размахом, так что проходящие мимо старушки мелко крестились, при виде с гиканьем прыгавшим по сложенным из дров «укреплениям» шкетов.
Вечером наступила расплата. Извинениями и униженными мольбами о прощении не обошлось. Витьке и пойманным на месте преступления его друзьям и братьям пришлось до глубокой ночи складывать дрова обратно в поленницу. Урок пошел в прок — на собственной шкуре понял, что чужой труд надо уважать. Любой труд надо уважать.