— Она улыбнулась уголками совершенных, сочных губ. — Ты ведь скоро уезжаешь. Я уже заранее скучаю.
— Я привезу тебе подарок из Флоренции, — пообещал Рамиро.
— Лучше бы ты взял меня с собой.
— Как же я возьму тебя с собой, если королева против?
Леокадия тяжело вздохнула.
— Матушка не понимает, что мне нужно повидать мир. Я уже два года не покидала остров. Я устала сидеть здесь, словно в клетке, хотя и люблю Фасинадо. Но Италия… Мы могли бы путешествовать, поехать в Рим, в Венецию, в Неаполь.
— Это требует больших средств и приготовлений. Ты же знаешь, что мы с тобой не можем просто куда-нибудь поехать.
Все это время ее ладонь лежала на его, а тут Леокадия, расстроившись, убрала руку.
— Рамиро, ты сухарь. Как с тобой вообще можно разговаривать?
— Тебе удается с этим справляться.
Он постарался улыбнуться ей, и знал, что улыбка выходит усталой и кривой, только ничего иного сейчас предложить не мог. Впрочем, Леокадия по достоинству оценила его усилия.
— Только я не хочу, чтобы без тебя матушка опять начала искать мне жениха.
— Почему нет? — Возможно, это решило бы кое-какие проблемы. — Ведь, насколько мне известно, есть несколько подходящих кандидатур.
Леокадия закатила глаза; выглядело это очаровательно.
— Подходящих! Я хочу выйти замуж за живого человека, который будет меня любить и ценить, а не за какую-то кандидатуру. Неужели ты не понимаешь?
— Нет. Не очень. Долг прежде всего.
— Какой ты! — притворно надула губки Леокадия. Сегодня вечером она изволила играть в маленькую девочку. Рамиро не собирался ей мешать — пускай развлекается. Ей скоро надоест. — Едешь без меня во Флоренцию да еще язвишь. Вот сейчас разрыдаюсь, и ты пожалеешь, что меня расстроил!
— Леокадия, — сказал Рамиро, не выдержав, — хватит, прошу.
Он устал, у него болела спина, во сне опять являлась смерть, и законопроект написан слишком мелко.
Надо сказать де Моралесу — пусть своего секретаря выгонит, что ли. Может быть, это изменит жизнь к лучшему.
— Хорошо, — сказала Леокадия, прекратив притворяться, — я пришла к тебе мириться и по делу.
— По какому?
— Хочу, чтобы ты со мной потанцевал, когда закончишь ужин.
— Леокадия… Я устал, как крестьянская лошадь.
— Пожалуйста.
— Если я там появлюсь, меня не отпустят до утра.
— Пожалуйста! — она молитвенно сложила ладони.
Красивая женщина. Чувственная. Прекрасная.
Он редко был в силах ей отказать — и сейчас не смог.
— Хорошо, — сказал Рамиро, встал, бросил на стол салфетку. — Ты мне поможешь потом сбежать. Я переоденусь и приду в зал.
— Спасибо. — Она сверкнула угольными глазами, поднялась и пошла к выходу.
«Как это получается, что она мною вертит в таких мелочах, — думал Рамиро. — Как вот так выходит?» Он же никуда не собирался идти. Он думал выпить половину бокала вина и лечь спать, чтобы завтра встать еще до рассвета и прочитать законопроект. А теперь придется потратить час, чтобы удовлетворить прихоть Леокадии.
Ну что такое, в самом-то деле.
Камердинер что-то ворчал, помогая ему переодеваться. Рамиро не слушал. Он на себя и в зеркало не смотрел. Нового ничего не увидит, какой костюм выбрал услужливый камердинер — безразлично, не забыть причесаться, и все, можно идти на бал. Ах да. Цепь, еще одно кольцо. Вот так.
— Вы прекрасны, ваше высочество, — произнес камердинер.
— Вы прекрасны, ваше высочество, — произнес камердинер.
— Ступай.
Он не благодарил за такую традиционную лесть — да от него и не ждали соблюдения подобных мелких традиций. Лесть обычно проскальзывала мимо Рамиро, словно маленькая песчаная змейка, и исчезала в высокой траве. Он не слушал этого, он не должен был этого слышать — иначе голова полнится совсем не теми вещами, какими должна. Рамиро хотел, чтобы разум оставался чистым для тех дел, что уготовал ему Господь.
Уготовал ведь, если уж ткнул пальцем именно в это место на земле.
Место — размером с тусклую медную монетку на Божьей ладони. Место — остров, очертаниями похожий на раскинувшую крылья чайку. Может, потому чайка и на гербе. Пуэрто дель Фасинадо, рай земной, ад земной, наказание и благословение Господне.
— Ладно, — пробормотал Рамиро, — один танец… два танца, и спать.
Он вышел — перед ним распахивались двери — и быстрым шагом направился в старую часть дворца, где лилась рекою музыка, горели громадные люстры (с их медных ободов иногда капает на головы танцующих воск) и королевские гости веселились, беззаботно, словно налетевшие на свет мотыльки.
Рамиро шел, спускался по лестницам, поднимался, и шепот летел впереди него, двери распахивались, ему даже не нужно было приказывать — словно он являлся волшебником. Только это не волшебство. Это традиции с церемониями под ручку.
Он не слышал, как о нем доложили, но музыка смолкла и пары уже не кружились — конечно, оркестр ведь предупрежден, что нужно завершить танец в удобный момент. Рамиро пошел по сверкающему полу (зал ремонтировали совсем недавно) к возвышению.
Там, в креслах с высокими узкими спинками, сидели люди, которые были дороги Рамиро больше всех на свете.
Король Альваро V, раздвинувший локти и развалившийся на троне так, что казалось, будто это большая спящая птица. Та самая чайка, с герба, — потому что облачение короля было ослепительно-белым.
Королева Дорита, с высоко поднятым подбородком и идеально прямой спиной.
Принцесса Леокадия, лучившаяся довольной улыбкой навстречу Рамиро.
И Марко, младший брат, глядевший исподлобья и недоверчиво.
Семья. Какой Бог наградил.
Что-то сегодня слишком много думается о Боге…
Рамиро поклонился отцу, затем мачехе, после чего занял свое место по правую руку от короля — место старшего принца. Ему полагался не менее неудобный, чем у остальных, стул, и пришлось выпрямить спину так же, как у Дориты, чтобы было удобно сидеть. После чего Рамиро махнул рукой музыкантам — те немедля заиграли — и первая часть долга оказалась выполнена.
— Я так и думал, что ты придешь, — буркнул Марко.
— Почему? — спросил Рамиро, не поворачивая головы.
— Твой пес уже некоторое время тут ошивается.
Рамиро покосился влево — точно, у боковых дверей маячит Лоренсо, прохиндей.
— Марко, где ты подбираешь такие слова?
— Они отражают истинное положение дел, — хмыкнул брат. Рамиро видел его краем глаза. — Послушай, тебе не кажется, что дочка баронессы Отеро призывно на меня смотрит?
— Они все призывно на тебя смотрят.
— Не все. Половина примерно. Вторая половина смотрит на тебя.
— Ты жалеешь, что я пришел и отобрал у тебя внимание девушек? Не беспокойся, я скоро покину праздник.
— Почему же ты явился, если тебе здесь не нравится?
— Леокадия попросила.
— Хочет с тобой станцевать?
— Да.
Марко наклонился к брату поближе и попросил негромко:
— Возьми меня с собой.
— Нет, — отрезал Рамиро, — это не обсуждается.