Кандидат был перепуган до безумия.
Он был в экипировке из бутика Гуннара Эйе – серый костюм от Эрменеджильдо Зенья, сшитая вручную рубашка от Борелли и бордовый галстук в мелкий сперматозоид – по моим прикидкам, «Черрути‑1881». А насчет туфель я точно знал – «Феррагамо» ручной работы. У меня самого когда‑то были такие.
Бумаги, лежащие передо мной, гласили, что на счету кандидата – сданный выпускной экзамен Норвежской высшей школы экономики и управления бизнесом в Бергене со средней оценкой почти в семь баллов, один депутатский срок в стортинге от Партии Хейре и четырехлетняя история успешного руководства неким норвежским промышленным предприятием среднего бизнеса.
И тем не менее Иеремиас Ландер был до безумия перепуган. Верхняя губа блестела от пота.
Он поднял стакан с водой, который мой секретарь поставил на низкий столик между ним и мной.
– Мне хотелось бы… – сказал я и улыбнулся.
Не той открытой, бесхитростной улыбкой, словно приглашающей совершенно постороннего человека к огоньку, нет, не настолько несерьезной. Но вежливой и чуть тепловатой, которая, согласно специальной литературе, сигнализирует о профессионализме интервьюера, его объективности и аналитической дистанции. Именно отсутствие эмоциональной вовлеченности интервьюера позволяет кандидату сохранить к нему доверие. А кандидат при этом тоже – согласно той же литературе – будет сообщать о себе более трезвую, объективную информацию, поскольку у него возникнет ощущение, что любое актерство тут же раскусят, преувеличения разоблачат, а за уловки накажут. Но я улыбаюсь так совсем не по рекомендации специальной литературы. Ведь я плевал на специальную литературу, эту копилку патентованной муры разной степени заумности; а все, что мне надо, – это Инбау, Рейд и Бакли с их девятишаговым методом допроса свидетелей. Нет, я улыбаюсь так, поскольку в самом деле таков: профессионален, логичен и эмоционально не вовлечен. Я охотник за головами. Вообще‑то это не очень трудно. Но я – царь горы.
– Мне хотелось бы, – повторил я, – чтобы вы рассказали теперь о своей жизни вне работы.
– А такая существует? – Его смешок прозвучал на полтона выше, чем следовало. Когда человек отпускает такого рода вымученные шутки во время интервью, то ему приходится не только самому улыбаться, но еще и следить взглядом за принимающей стороной – дошло ли?
– Надеюсь, – сказал я, и его смешок превратился в покашливание. – Я полагаю, руководству предприятия важно, чтобы жизнь их нового шефа была сбалансированной. Им нужен человек, который сможет просидеть на этом месте не один год, стайер, способный рассчитывать силы. А не такой, что выгорит за четыре года.
Иеремиас Ландер кивнул, выпив залпом полстакана воды.
Он был примерно на четырнадцать сантиметров выше меня и тремя годами старше. То есть ему было тридцать восемь. Немного молод для такой работы. И он это знал и поэтому чуть подкрасил волосы – в легкую седину на висках. Я это еще раньше заметил. Я все заметил раньше. Я заметил, что кандидат, страдая от потливости ладоней, пришел с куском мела в правом кармане пиджака и ответил мне сухим и белоснежным рукопожатием. Из горла Ландера вырвался клекот. Я пометил в анкете: ВЫСОКАЯ МОТИВИРОВАННОСТЬ. ОРИЕНТИРОВАН НА ПОИСК РЕШЕНИЯ.
– Так вы живете тут, в Осло? – спросил я.
Он кивнул:
– В Скёйене.
– И женаты на…
Я полистал его бумаги и сделал раздраженное лицо, показывающее кандидатам, что это от них ожидается инициатива.
– На Камилле. Мы женаты десять лет. Двое детей. Школьники.
– А как вы охарактеризуете ваш брак? – спросил я, не поднимая глаз. Дал ему две долгие секунды и продолжал, когда он так и не собрался с ответом: – Вы считаете себя по‑прежнему женатыми, притом что последние шесть лет вы проводили на работе две трети вашей жизни?
Я поднял глаза. Растерянность во взгляде, как и ожидалось. Я был непоследователен. Сбалансированная жизнь. И требование самоотдачи. Вместе они плохо сочетаются. Прошло четыре секунды, прежде чем он ответил. Одна секунда – лишняя.
– Надеюсь.
Уверенная, отработанная улыбка. Но все же недостаточно отработанная. Для меня. Он ответил мне моими же словами, и я зачел бы это в плюс, будь тут осознанная ирония. Однако в данном случае это лишь неосознанное копирование реплики человека, чей статус воспринимается как более высокий. НИЗКАЯ САМООЦЕНКА, записываю я. К тому же он «надеется», он не знает, не выказывает прогноза, не читает будущего в хрустальном шаре и даже понятия не имеет о том, что всякий руководитель должен как минимум производить впечатление ясновидящего.
НЕ ИМПРОВИЗАТОР. НЕ ПИЛОТ ХАОСА.
– Она работает?
– Да. В адвокатской конторе, в центре.
– Каждый день, с девяти до четырех?
– Да.
– А когда дети болеют, кто остается дома?
– Она. Но к счастью, Никлас и Андерс так редко…
– Так у вас ни домработницы, никого, кто находился бы дома в дневное время?
Он колебался, как все кандидаты, когда они не уверены, какой ответ предпочтительнее. Врут они при этом до обидного редко. Ландер помотал головой.
– Судя по вашему виду, вы следите за своим здоровьем, Ландер?
– Да, занимаюсь спортом регулярно.
Никаких колебаний на этот раз. Все знают, что предприятиям не нужен топ‑менеджер, которого хватит инфаркт на первой же крутой горке.
– Бег трусцой и на лыжах, надо полагать?
– Да‑да. Вся моя семья любит бывать на природе. У нас даже горный домик есть в Нуреуфьелле.
– Ясно. Значит, и собака есть.
Он покачал головой.
– Нет собаки? Аллергия?
Энергичное мотание головой. Я записал: ВОЗМОЖНО, ОТСУТСТВУЕТ ЧУВСТВО ЮМОРА.
Тут я откинулся на спинку кресла и соединил кончики пальцев.