10
Хоть поклажа была и небольшая, но переезд – это переезд. Пока все на своих местах, то вроде бы и ничего, а стоит вытащить наружу – хлам, да и только. В Муджине Кан Инхо поселился в съемной квартирке площадью в сорок квадратов и теперь разбирал свое скромное хозяйство: кастрюля, кружка, стакан и пара тарелок – вот и вся утварь. Расставив все аккуратно в буфете и установив ноутбук на кухонном столе, он наконец реально ощутил, что уехал из дома и начал новую жизнь. Настроение, навеянное простотой и новизной, было приподнятое, как в студенческие годы, когда он заглядывал к приятелю на съемную квартиру.
Раздался звонок в дверь. Как он и ожидал, пришла Со Юджин.
– Надо же, и вправду приехал! Кто знал, что увижу тебя вновь, да еще и в таком месте! Рада встрече!
Она протянула ему руку, опуская на пол пакет со стиральным порошком и другими мелочами, что принесла в подарок. Некоторое время они стояли, держась за руки и улыбаясь. В университете она училась курсом старше. Еще в Сеуле от однокашника он узнал, что Со Юджин осела в Муджине. Кан Инхо сначала списался с ней по электронной почте, потом они стали обмениваться сообщениями по телефону, и именно она выхлопотала для него это жилье. Однако лицом к лицу они встретились впервые за почти десять лет после выпуска. Он пытался отыскать в ней ту хрупкую студентку с короткой стрижкой, какой ее запомнил. Однако от прежней Юджин ничего не осталось – перед ним стояла женщина средних лет, на ее лице отразилась вся череда испытаний, через которые ей пришлось пройти.
– Со Юджин развелась. Одна поднимает двоих детей. Говорят, младшая чем-то серьезно больна. Несладко ей приходится… – рассказывал однокашник, который в свое время страдал от неразделенной любви к ней. Он напился вдрызг и сетовал, чуть не плача: – До чего нелепо! И почему только красивым, умным, хорошим женщинам непременно попадаются какие-то придурки, чтобы потом мучиться всю жизнь…
– Эй, старик! Ты на свою жену посмотри, вот уж кому действительно не повезло!
В конце концов Кан Инхо перевел все в шутку, на самом деле эмоции захлестнули его – кого угодно расстроят подобные невеселые новости, и уж тем более от однокашника. Поражение мужа на политическом поприще, появление на свет ребенка с врожденным пороком сердца и, как следствие, постоянная нехватка денег. Ему было неведомо, каким образом она оказалась здесь в Муджине. Однако вот она перед ним, в чужом городе, на пороге нового жилища. Он смотрел на ее миловидное лицо с тонкими и правильными чертами, и неожиданно в памяти начал вырисовываться образ той юной и свежей девушки со студенческой скамьи. Благодаря ее присутствию Муджин стал немного ближе и понятнее, беспросветный туман уже не так давил на психику, и постепенно уходили напряжение и скованность.
– Я переживала из-за кромешного тумана – семь потов, поди, сошло, пока доехал? Имей в виду, к туману в Муджине надо привыкнуть. Вон, гляди, потихоньку рассеивается.
Она подошла к окну и замерла, скрестив руки на груди. Глядя ей в спину, он вдруг осознал, до чего же она миниатюрная.
– Моя квартира вон там! Под самой крышей, где горит свет, – проговорила Со Юджин, кивнув на дом напротив.
В воздухе еще клубился туман, и видно было смутно, однако он примерно понял, где находится ее квартира. Неожиданно для самого себя Кан Инхо задался вопросом, сколько всего окон в ее квартире. Когда-то в прошлом чистенькая белая многоэтажка успела кое-где облупиться, а окон было всего два.
– Мы вчетвером живем, с мамой и детьми. Родители золовки тоже в Муджине, вот брат и перебрался поближе к ним, начав свое дело, а я хвостиком увязалась за ним. Надо было, чтобы кто-то присматривал за матерью. Да и из Сеула хотелось сбежать подальше.
Последние слова она произнесла нарочито бодрым тоном, и он понял, что в нынешних обстоятельствах как минимум из вежливости ему стоит поверить в это ее «я не несчастна».
– Ты ведь не ужинал? К нам пойдем или куда-нибудь?..
Они встретились впервые за много лет, и, по идее, полагалось пригласить старого университетского товарища домой, однако размытая концовка вопроса выдала ее неуверенность.
– Давай куда-нибудь сходим. Заодно и город посмотрю.
Похоже, его ответ снял груз с ее сердца – она широко улыбнулась, на одной щеке появилась ямочка. Он сразу вспомнил эту ее особенность и, пускай всего лишь на какие-то доли секунды, представил, будто Со Юджин – его девушка, заглянувшая к нему, двадцатилетнему юноше, в гости на съемную квартиру. Настроение у него заметно поднялось, и он решил, что не такое уж мрачное будущее ожидает его здесь, в Муджине. К тому же его охватил некий трепет, которого он не испытывал уже долгое время. И ему не хотелось упустить это сладостное ощущение легкости и радостного предчувствия, овладевшего им в этот момент.
11
Они вышли на улицу. Стоило отойти друг от друга на три-четыре шага, как пространство между ними заполнялось туманной мглой – уже не такой густой и непроглядной, скорее похожей на слабый дымок от затухающего костра. Был ранний вечер, но казалось, что город только-только пробуждается ото сна, приходя в движение. То там, то здесь зажигались огни, однако от этого улицы не становились наряднее. Надо всем витал дух ветхости и какой-то безнадежности, унылые здания вдоль побережья больше напоминали времянки, готовые вот-вот рухнуть под ударами морской стихии. Показалась шумная стайка девчонок лет шестнадцати-восемнадцати в мини-юбках и довольно откровенных кофточках с глубоким вырезом, в длиннющих ботфортах не по сезону. Громко щебеча, они спускались по лестнице в цоколь здания с вывеской «Караоке-бар». Бродячая кошка выискивала съестное в драном мусорном пакете, но, почувствовав взгляд, настороженно выгнула спину. В конце проулка у стены полоскало в стельку пьяного юнца.
В этот момент какая-то девушка крошечного роста, с длинными, явно ненатуральными локонами и выставленной напоказ грудью подошла к Кан Инхо и потянула за рукав:
– Эй, парень! Не хочешь чуток развлечься?
Шестым чувством он понял, что девчонке от силы лет пятнадцать, и молча высвободил руку. Он зашагал вперед, потом остановился и обернулся, ощущая на себе взгляд Со Юджин. Снова тронулся с места, однако девчонка опять преградила ему дорогу. Ее черные, чуть косоватые глаза странно блестели, источая необъяснимую плотскую чувственность. И хотя макияж был чересчур броским, дурнушкой она не казалась. Он попытался обогнуть ее, но она уткнулась лицом ему в грудь и принюхалась. Он хотел оттолкнуть ее, но девчонка проговорила:
– Ух ты! А от тебя попахивает Сеулом. Свежо и приятно.
Она гоготнула, и Со Юджин с каменным лицом подошла и, схватив его за полу пиджака, увлекла за собой в сторону проспекта.
– Прости. Думала, ты голодный, и решила сократить путь – вот и завела тебя сюда, – кусая губы, сказала Со Юджин.
Она сконфузилась, словно вынесла на всеобщее обозрение нечто постыдное из собственного прошлого. Кан Инхо понимал, что это характерная черта многих скромняг-отличников, которые в своем простодушии полагают, что всегда за все в ответе. А также поймал себя на мысли, что наверняка именно наивность послужила одной из причин ее нынешних мытарств.
– Чего ты извиняешься? Ты что, владелица всех борделей и кабаков на этом свете? – шутливо поддел он ее, и она рассмеялась в ответ, убирая за ухо выбившиеся волосы.
– В Муджине ничего не производится. Конечно, это звучит: город с богатой историей. И что с того, что когда-то в прошлом он был Меккой демократического движения? Сегодня это всего лишь пришедший в упадок захолустный городок. Что толку молодым от прошлого, если после окончания университета некуда податься?
Уже когда они сидели друг напротив друга в ресторанчике, где жарят самгепсаль[2], он почувствовал: она жалеет, что пришлось осесть в этом месте. Но ведь и он оказался здесь потому, что больше некуда было деваться. Его лицо на мгновение омрачилось. Она же протянула ему визитку. Перед именем была указана должность Со Юджин: штатный администратор муджинского центра по правам человека.
– Чего смеешься? – спросила она, заметив, как он разглядывает визитку.
– Да просто сто лет не слышал этого сочетания: «права» и… «центр».
Внезапно на Кан Инхо навалилась усталость. Неужто это тоже можно назвать профессией, подумалось ему, и одновременно перед глазами промелькнули узкие окна-бойницы в обветшалом доме Со Юджин – всего два в ее квартире. От легкого трепета, что он испытал при первой встрече с ней, не осталось и следа. И на ее вопрос, почему он решил стать учителем в школе для глухонемых, он с иронией ответил: мол, хочу принести хоть какую-то пользу этому миру. Однако она, похоже, не уловила в его словах издевку: посмотрела с уважением и одарила поощрительной улыбкой, словно младшего брата, которым она гордится.
– Ты молодец! Кстати, помнишь, эта девица сказала, что от тебя пахнет Сеулом… Стыдно признаться, но сегодня, когда я увидела тебя впервые, у меня пронеслась подобная мысль. За три года жизни здесь я успела превратиться в провинциалку, – простодушно улыбнулась Со Юджин, разливая соджу[3] по рюмкам.
Он вдруг подумал, хорошая ли была идея поселиться с нею в одном жилом комплексе.
12
В свой первый рабочий день в коридоре он столкнулся с мужчиной в коричневой куртке, тот выходил из директорской, куда как раз направлялся Кан Инхо в сопровождении зама. Их глаза встретились, мужчина моментально прозондировал новичка с головы до пят. Только Кан Инхо подумал, какой необычно цепкий взгляд у этого типа, как зам принялся радушно приветствовать «коричневую куртку»:
– О! Какие люди! Неужто сам инспектор Чан? А я как раз с утра директору докладывал. Дети наши, понимаете ли… Говоришь им по воскресеньям не покидать стен школы без разрешения, так ведь не слушаются. Вот и результат… Что тут поделаешь? Мы-то со своей стороны предпринимаем все усилия, смотрим за ними, а им хоть кол на голове…
Тирада зама прозвучала несколько наигранно, напоминая речь актера из мыльной оперы. Кан Инхо не очень понял, что он имел в виду, но расценил монолог так, словно зам открытым текстом заявил: «Да, за это должен отвечать я, но на самом деле это не моя вина».
– Да что толку говорить? Они же все равно ничего не слышат!
И оба, будто от весьма остроумной шутки, разразились хохотом. Смех тоже прозвучал несколько натянуто. Кан Инхо молча стоял в сторонке. Судя по всему, речь шла о здешних воспитанниках – достаточно было соотнести слова «дети» и «не слышат», – но он засомневался. Пусть даже ты заведуешь подобным учреждением не из побуждения принести хоть какую-то пользу этому миру, как он выразился во вчерашнем разговоре с Со Юджин, все же реплики звучали довольно оскорбительно.
– Вот я и прилетел на всех парусах, понимая, как переживает директор.
– Особых трудностей, надеюсь, не возникнет? Я хочу сказать, лишние проблемы нам не нужны… – произнес зам, почесывая лысую голову.
Пока Кан Инхо без особого интереса следил за диалогом, у него вдруг пронеслась мысль: уж не зам ли, случайно, тот самый лихач из синей иномарки, что нырнула на всей скорости во вчерашний туман?
– Вы уж уладьте все как надо. А то у нас и без того голова пухнет от бесконечных проверок да комиссий.
– Да чего там улаживать-то? Несчастный случай же! Туман был хоть глаз выколи, даже сам машинист, похоже, не понял, что произошло. А ежели машинист, находившийся непосредственно на месте происшествия, и тот не заметил, то как вы, учителя, смогли бы это предотвратить? Вот так мы на это и смотрим. Не переживайте! В прошлом месяце я же все уладил, не правда ли?
На последних словах инспектор Чан многозначительно улыбнулся, а зам вдруг побледнел, но тут же, хохотнув, ляпнул ни с того ни с сего:
– Да уж, только благодаря вам мы и можем спать спокойно!
Кан Инхо подошел к двери с табличкой «Директор Ли Гансок». Директор обтирал руки носовым платком – видимо, только что вышел из туалета. Он тоже был лысоват. Кан Инхо непроизвольно обернулся к заму. Ему почудилось, что один и тот же актер исполняет две разные роли – до того их лица были похожи! Эти двое – директор Ли Гансок и зам Ли Ганбок – были однояйцовыми близнецами.
13
За спиной директора с портрета в огромной позолоченной раме какой-то мужчина, сидящий вполоборота, взирал на Кан Инхо. Подпись гласила: «Основатель интерната “Чаэ”, уважаемый педагог Ли Джунбом (псевдоним Пэсан)». Значит, Ли Джунбом – это основатель и генеральный директор интерната, а близнецы Ли Гансок и Ли Ганбок – его сыновья.
И хотя они были на одно лицо, впечатление производили совершенно разное. Может, потому что директор был облачен в темно-коричневую тройку, а его зам носил простую серую трикотажную кофту. Разумеется, с годами род занятий человека отпечатывается на его внешности. И когда Кан это осознал, наконец стал воспринимать их как двух разных человек.
– Как я понял, моя племянница из Сеула приходится близкой подругой твоей жене.
Речь директора была ровной и, в общем-то, как и ожидалось, высокомерной. Хотя нет, даже сверх ожидаемого: он процедил фразу, почти не глядя на посетителя, перелистывая газету на письменном столе. Обращение на «ты» можно было трактовать по-разному, но Кан Инхо расценил тыканье как презрительное: мол, приехал тут невесть кто, ухватившись за связи благоверной… Однако он вспомнил, что утром во время бритья дал себе слово довольствоваться размеренной жизнью обывателя, который из месяца в месяц живет в ожидании получки. Он мысленно вернулся в те времена, когда затеял хоть и небольшой, но все же свой бизнес в Китае. Каждый раз, когда приближался срок выдачи жалованья работникам, он страшно нервничал. По идее, сейчас ему следовало бы возблагодарить судьбу за шанс жить относительно спокойно, как бы унизительно это ни звучало. За все надо платить, в том числе за право работать здесь. Кан Инхо смиренно склонил голову и выдавил нечто наподобие улыбки.
– Дотации на соцобеспечение с приходом нового правительства постоянно сокращаются, а нам и без того-то тяжело – на детей много уходит…
Директор постучал свернутой газетой, которую толком и не просмотрел. Зам тут же поднялся с места и взглядом дал понять Кан Инхо, что пора на выход. Он в замешательстве встал вслед за замом. Его именем не поинтересовались и даже не пожали руку… Он почувствовал себя уязвленным. Директор, глянув на часы, нажал кнопку вызова секретаря и несколько раздраженно проговорил:
– Скажи учителю Чхве из компьютерного класса, чтобы поскорее принес, что я просил. Мне до обеда выезжать, так что поторопи его!
Видимо, произошло что-то экстраординарное. Кан Инхо решил списать дурное расположение духа начальства именно на это.
Когда они вышли в коридор, зам, подойдя к окну, развернулся лицом к Кан Инхо и, подождав, пока тот приблизится, выставил большой палец. Ответом ему был лишь недоуменный взгляд снизу вверх. Зам показал расправленную ладонь. Предполагая, что таким образом пытаются протестировать его знание языка жестов, Кан Инхо, запинаясь, пробормотал:
– Видите ли, я так понял, что вроде бы необязательно в совершенстве владеть сурдоязыком… Но я приложу все усилия, чтобы научиться. Для начала буду общаться с детьми в письменной форме.
Рот зама перекосился.
– Ну надо же, какой выискался – с двух раз не понимает! Обычно требуется одна большая бумажка, но раз супружница твоя в тесной дружбе с сеульской племянницей, то обойдемся пятью маленькими. В течение месяца принесете в мой кабинет. Банковские чеки не принимаются.