Инна Фидянина
Инчик-Сахалинчик
Коренные и некоренные каторжане
К 1970 году на острове Сахалин проживало 615700 человек, в Александровск-Сахалинской области 35000, а в поселке Мгачи 6000.
Сахалин это такое место, куда постоянно кто-то приезжает и уезжает. Наемники работают месяц, два, полгода, пять лет, десять и уезжают обратно. Поэтому Сахалин их глазами это перевал база, вечный поезд, караван-сарай. Но есть и такие, кто остаётся тут навсегда. И тогда в их глазах остров постепенно превращается в родину, ту самую, самую-пресамую, родную и близкую. А о своей прошлой жизни они забывают навсегда. Вот спросишь их:
Ты, друг, откуда?
А он и не помнит:
Так местный я, свой! Вы чё, ребята?
Но есть ещё и те, кто родился на острове. Их называют аборигенами (независимо от национальности) и их уже большинство. Вот им то Сахалин не кажется караван-сараем, для них это статичная территория окруженная колючей проволокой, то есть водой. И они точно знают, что тут рождённый, здесь и должен умереть. А те недосахалинцы, которые рискнули покинуть островную зону навсегда, умирают в страшных муках где-то далеко-далеко в Краснодарском крае или того хуже в Калининграде. Ну такова участь всех предателей, не будем об этом.
Бабушка и мама
Деревня Поконь, близ города Клинцы голодна Брянщина. Кулацкий сын поляк Красновский снарядил резвую тройку и помчался по ближайшим деревням подыскивать себе невесту. И нашёл он себе девку сугубо русскую. Родили они дочь Варвару красу, длинну русую косу. А как Варварушка заневестилась, так и жених ей нашёлся Колька из древнего рода Горыня. Тем самым наши поляки окончательно обрусели и успокоились. Варвара и Николай Горыня нарожали трёх детей. Одна из них была мамка автора Горыня Валентина Николаевна (1941 года рождения).
А когда началась война. Николая Горыню забрали на фронт. Выдали ему форму, ружьё, отправили в первый бой и приказали:
Беги!
Ну он и побежал. Вскоре упал. Над ним склонился друг Степан:
Николай, что с тобой, давай помогу!
Но тут в спину Степана глухо ударили, и командир грозно прорычал:
Беги, не останавливайся! Без тебя подберут.
Больше Стёпа не увидел дружка Колю ни живым, ни мёртвым. Обидно. Да. Погиб солдат не сделав ни единого выстрела.
А теперь перенесемся на 16 лет вперёд в Брянский железнодорожный вокзал в могучий кипящий муравейник, где народу тьма-тьмущая. На тюках сидит закутанный в старушечьи платки скелетик.
Мама, говорит скелетик вяло. А куда едут все эти люди?
Туда же куда и мы, детка, на Сахалин.
Худосочная мать скелетика Варвара Горыня, сжимает в руках заветное письмо от старшей дочери. Письмо прилетело с Сахалина, в нём взрослая дочка Лида описывает как она, её муж, брат Володя и его жена сытно живут на далеком острове, работают на шахте Мгачи, носят дорогущие шубы из натурального меха, а весной собирают папоротник в обмен на японские товары.
Вот выдержка из письма: «Мама, ты не поверишь, тут как в раю. Жизнь есть, оказывается! Хватай сестрёнку Вальку и к нам. Вам и квартирку в бараке дадут. Правда, правда!»
Чтение Варвары прервал склонившийся над скелетиком небритый мужик:
Сколько ей?
Шестнадцать.
И куда ты ее везешь такую?
В рай! То есть на сытный Сахалин, мечтательно ответила Горынька.
Мужик равнодушно ткнул в скелетик пальцем:
Не довезешь, сдохнет в дороге, и неспешно подошел к кассам.
Мам, а этот дяденька тоже на остров едет? промычал скелетик.
Варвара, глотая слёзы, ответила:
Да, Валентина, да. Куда ж ему ещё ехать? Сейчас все дороги ведут в рай.
Скелетик на Сахалине прижился: пошла Валя в школу, картошку с мамкой на сопке сажала, по грибы, по ягоды в лес с подружками бегала, ела кислое варенье (ведь сахар был дефицит). А рыбу даже не ловила: вместе со всеми собирала на берегу идущую на нерест, выброшенную волнами корюшку, салакушку, горбушу и даже кету. В общем, скелетик потихоньку отъедался: наращивал мышцы и жировую прослойку.
А Варвара устроилась на шахту коногоном (но странным таким коногоном: бабы вместо лошадей толкали вагонетки с углём). И мешки с картошкой на сопку с сопки тоже тягать приходилось самой. И мешки с рыбой до дома. Валька, конечно, помогала, но дочку сильно не обяжешь: девка должна расти здоровой, ей же ещё и рожать.
Рай там, где нас нет, бурчала Варвара Горыня, падая от усталости.
Нет, мамочка, Сахалин это самый настоящий рай! Никогда в голодный Брянск не вернусь! Слышишь, никогда.
Валя выросла девушкой чернявой-пречернявой, большеносой, тонкогубой с маленькими глубоко посаженными глазами ну самая что ни на есть исконная (типа того) россиянка. И по зову поляков-предков (а может, ещё каких иных рас) начала искать: с кем бы разбавить свою чёрную, горючую Горынинскую кровь? И нашла таки мужичишку Зубкова Ивана мальчишку. А Ивашка рыжий-рыжий, конопатый-конопатый, голубоглазый и все время хихикал, как дурачок. Ну вот и всё. Законы жанра соблюдены можно жениться.
Свадьбе быть! сказала Варвара, выдала свою младшую дочь замуж и уехала с острова навсегда.
Старшая дочь Лида и её муж умотали жить в Ростовскую область и позвали мать к себе, туда, где есть фрукты и их можно есть. На Сахалине же остался средний сын Володя с женой и детьми. Ну и конечно же, младшенькая Валя.
Валентина Николаевна устроилась работать нянечкой в детских яслях. Но однажды ей надоело уставать от истеричных вредных сопляков, и она решила выучиться на какую-нибудь «белоручку». Надумала поступать в Южно-Сахалинский педагогический институт на исторический факультет. Поступила. Ну и училась себе потихоньку. А потом забеременела. Но вскоре стала сдавать экзамены. И так сильно перенервничала, что родила раньше срока. Институт Валюша всё-таки закончила, но работать в школу не пошла.
Эти учителя не успеют дитя родить, как уже сдают двухмесячных младенцев в колыбельную группу, а сами на работу! Заставляют их что ли? возмущалась Валентина Николаевна.
Зато её из нянечек перевели в воспитатели. Потом в старшие воспитатели. А когда ясли упразднили в связи с тяжелыми временами, накрывшими всё государство в 80-90-ые годы, то наша баба Валя ушла на пенсию.
Отец
Где-то там, в Сибири (а где конкретно неизвестно) жили кулаки Зубковы. И эка как оно обернулось: революция и продовольственная разверстка выгнали их аж на Камчатку. Там они и продолжили свой род. А когда началась война 1941-45 годов, глава семейства Вавила Степанович Зубков занялся выращиванием картошки для фронта, а его супруга Прасковья Никаноровна работала поваром на кухне кормила пахарей и весь другой честной народ. И было у четы Зубковых три сына: Колька, Сашка и младшенький Иванушка-дурачок (отец авторши) Иван Вавилович Зубков (1937 года рождения). И жили они в селе Ключи, у подножия вулкана Ключевская сопка у самого высокого и активного вулкана Евразии.
Однажды Вавила Степанович окучивал колхозный картофель тяпкой, а один из сыновей прибежал и вертится рядом:
Пап, а Камчатка это самое красивое место на земле?
Да, Ванятка, да.
Пап, а я точно самый баский в семье?
Ну да.
//Баский, то есть красивый.//
Пап, а почему Американский хлебушко такой пышный, вкусный, а мамкин липкий и кислый.
А потому что у неё лисичкин хлеб.
Как это?
Мамкин хлеб волшебный, лесной, с травками. Лисичка его печет и мамке даёт. А тот, что с корабля, так то обычный хлеб. Ну хлеб и хлеб. Пучит от него, да и только.
Неужто?
Вот те и неужто.
Пап, а это правда, что на большой земле идёт война с фрицами?
Правда, сынок.
А кто такие фрицы?
Не знаю, но думаю, что это черные-причерные птицы, кружащие над нашей страной.
А наш Колька на фронт собрался.
Да? Беги-ка, Ванечка, до Коляна и скажи, что батя ему ножичек боевой подарит. В дорожку, так сказать.
Покатился Ивашка с горки до хаты, а Вавила поплелся гибкий прутик искать:
Эх, жалко тощу пацанячью жопу пороть, но надо!
После войны семья Зубковых переехала на остров Сахалин в посёлок Мгачи. Младший сын Иван окончил школу и пошёл в Александровск-Сахалинский техникум. И хорошо так пошёл: три года пешком по берегу моря 31 км туда и обратно. А чё? Все так путешествовали. Не напасешься на этих каторжан автобусов, ишь размечтались!
А потом Иван Вавилович устроился электриком на шахте. И заприметил он себе на шахтовых танцульках невесту младую Валентину Николаевну Горыню. Ну и поженились они. Так всю жизнь вместе и прожили. А хорошо или плохо пусть сами разбираются.
Пуп земли
В 1970 году мать надумала меня рожать. Нет, обо мне она совсем не думала, она думала о своих институтских экзаменах. И сильно так думала распереживалась, разнервничалась! Я разнервничалась тоже и решила выскочить из этого ада наружу. Так во Мгачинском роддоме 14 ноября, ближе к полуночи появилась семимесячная девочка весом 1700 грамм.
Валя, а что это что за синий комочек?
Это, Ванечка, твоя дочка!
А это у нас одних комок такой страшный чёрно-синий или они все такие?
Не знаю, Ванюша, но это не комок, а пуп земли! Ну как ты не видишь?
А давай-ка этот пуп оставим тут ещё на год-другой, на доращивание, так сказать. Вот станет пупочком, тогда и заберем.
Вань, там буран что ли за окном?
Буран, Валя, буран. Метель непролазная!
Тогда точно надо ехать домой. Заметёт роддом, никто его не откопает. Умрём мы тут с пупочком твоим Неси живо пальто, чего рот раззявил!
Пуп земли рос довольно быстро, к первому году уже догнал своих сверстников. Ну да, а вы пожрите икру ложками с пелёнок, посмотрю я тогда и на вас! Одно было плохо орал этот комочек с утра и до ночи. До пяти лет орал.
Ну что ей спокойно то не живётся? всплескивала руками мама.
А я откуда знаю, может, её всё время пучит! отвечал отец. На, доча, съешь рыбку.
Пупочек выплевывал рыбу и снова орал. После долгих совещаний (пять лет орать, это всё-таки срок), решено было отвезти меня к бабке Дусе поселковой ведьме. Та долго приглядывалась, принюхивалась, наконец спросила:
Как кличут этого выродка?
Пуп земли! ответили родители хором.
А нормальное имя дать ребёнку не догадались?
Да вроде и это нормальное, развели руками родители.
Но баба Дуся была непреклонна! Пришлось выбирать пупочку другое имя.
Вань, надо девочку назвать модно.
Ты уже назвала модно, хватит!
Нет, Вань, тенденция это важно. Со мной в роддоме еще три женщины дочек ждали, так все обещались назвать их Инночками. Модно же! Инна это что-то космическое Иннапланетянка. Или японское, как Инь и Ян. Вань, у нас Япония рядом, надо соответствовать, вдруг они остров у нас навсегда отберут. Нас с тобой в печь, конечно. Но хоть ребёнок выживет за свою сойдёт. Вон она какая смуглая и глазки у неё узкие-узкие.
Отец в ответ долго орал про наше могучее, вооруженное до зубов государство, но всё-таки переименовал своего пупочка в непонятную ему Инну.
И Инна заткнулась, окунувшись в долгие раздумья о космосе, дзен-буддизме, да долго косилась на раскосые глаза своего отца и его огненно-рыжую шевелюру.
Непонятный мир, непонятный! вздыхала она и шлепала спать.
Спи, пупочек, тебе его никогда не понять!
Русская печка
Вы когда-нибудь лежали на русской печи? А я да. У нас дома стояла русская печь, мать её регулярно белила, но один бок у печурки обшит алюминием и выкрашен в чёрный цвет. Долгими зимами я всё детство просидела на корточках спиной к этому боку с книжкой в руках. Поэтому все мои свитера были прожжены. Наша печь-кормилица не имела лежанки, а у соседей старших Зубковых (деда Вавилы и бабки Прасковьи) лежанка была. Мы, внуки, на ней валялись, играли, копошились. Я частенько спала там в младенчестве. Моя мамка, бывало, припрется по хрустящему снежку к родителям мужа с лялькой на руках и говорит бабушке Паше:
Мам, можно мелкая у тебя сегодня поспит? Двенадцать градусов в хате, ну совсем житья нет! А на вашей печи она так сладко супонит.
Ничего не знаю, у нас тоже не больше десяти градусов, а печка занята, там котяра дрыхнет.
Так сгони кота.
Ты шо, хочешь, шоб мой кот околел?
Значит тебе плевать: будет жить твоя родная внучка или умрет от холода?
Таки и родная? бабка открывает конверт, долго с сомнением вглядывается в крохотное личико и не найдя на нём своего огромного носа картошкой, разворачивает мою мать в обратную сторону.
Но моя мамка к таким концертам привыкла! Она отпихивает свекровь, укладывает меня рядом с котом и уходит. А отец потом дивится:
И как у тебя получается раскрутить старушку с дитём посидеть?
Никак, кот Васька за нашей Инкой присмотрит.
Да ну?
Не сомневайся! И сказку на ночь расскажет Идём, Ванюша, спать.
Как отец меня в сугробе утопил
Зимняя дорога, вот мой дом родной,
даже у порога снег стоит стеной.
Чистит батя тропку, мать печет пирог,
а дочуля топает прямо за порог.
Ты куда раздетая?
Выйду погулять.
Дочек неодетых отец отправит вспять!
Ведут меня одеться в шубу и вперёд:
Тятенька, приветик! снег мы тянем в рот.
Что мне с ней тут делать, сугробища стеной?
Мне и дела нету! мать спешит домой.
Маленькую Инночку садят на сугроб:
Будь хорошей девочкой, а я пророю ход!
Сидеть в сугробах, знаете, не очень то легко,
вокруг всё расплывается, я иду на дно:
молча иду, мне нравится,
вокруг всё расплывается.
Оглянулся отец:
Нет здесь дони, где юнец?
Вот и откапывай дочь руками,
а потом рассказывай маме
какой ты всё-таки дурак.
Она скажет: Родом так!
и всю родню друг другу припомнят,
пока дочка стол не уронит,
большой такой стол, журнальный,
чуть было не поминальный
по кошке нашей Марыське.
А за окном близко, близко
зима неспешно гуляла
и звала, звала, и звала.
Пойдем погуляем, мама!
Нет, дочь, раз ты Иванна,
то тебе и гулять с отцом.
Вань, одевай её!
Бани
На выезде из посёлка стоит общественная баня, в которой были женские и мужские дни. Холл: касса, ларёк с очень вкусными советскими соками, вход в парикмахерскую, вход в раздевалку. В раздевалке деревянные кабинки без ключей, крашенные лавки и дощатые решетки под ногами. Все раздеваются догола и прут в помывочную, там же находится и парилка. И никаких тебе простыней. Ещё чего! Помывочная ужасна: облупленный кафель, жестяные тазы, дребезжащие краны. Мрачно, как в тюрьме. В парной повеселее: там всё деревянное, и тётеньки хлещут друг друга вениками. Особенно красивы мгачинки к осени: загорелые как негритянки, и белые в местах, где был купальник. Смешно! Тетенькам нисколько не зазорно брать с собой мальчиков лет до шести. Мыться принято раз в неделю. Иногда я и мамка бегали ополоснуться через дорогу на электростанцию. Там помывочная выглядела ещё хуже. А шахтёры принимали душ в шахтном комбинате.
Ну, раз детей с собой брать не зазорно, то как-то раз взял меня (трехлетнюю) папка с собой в баню. Назад привел обиженный, кинул матери и сказал:
Ты вот «это» мне больше с собой не давай!
Вань, а что не так?
А вот у «этого» и спроси.
«Это», конечно, молчало. Но в ходе допроса самого Ивана Вавиловича пыточно-подручными средствами моей матери, выяснилось, что в бане «это» выпучило полный ужаса взгляд на причинные места мужиков, и не сводило его до самого конца мытья. И тут Валентина поняла свою ошибку: она ж уже приучила «это» к женской бане, и «это» точно знало как должен выглядеть человек вообще и в принципе.
Бабка шла, шла, шла
Вот оно море, рукой подать. Эти три толстые тётеньки (моя мама и её подружки Нина Каргаполова и Люся Бурганова) живут у Татарского пролива, но о ужас, они не умеют плавать. Ох, больно на них смотреть, зайдут по пояс в воду, возьмутся за руки и твердят:
Бабка шла, шла, шла, пирожок нашла, села, поела, опять пошла!