========== Пролог ==========
Ноябрь, Воскресенье
Кардифф, Уэльс
Харрис Фергюcсон ждал. Он всегда умел ждать. Ведь если ты знаешь, чего хочешь, и терпеливо ждешь, то рано или поздно воды реки пронесут мимо тебя труп твоего врага. Но и абсолютное, годами отточенное терпение мистера Фергюссона было, как оказалось, не бесконечно. Да и проблеме своей он смерти не желал. Просто хотел, чтобы она исчезла из его компании, из его жизни и из мыслей раз и навсегда. К сожалению, не всем желаниям суждено сбыться.
Проблема мистера Фергюссона звалась Шон Бреннан. Это был здоровенный детина двадцати пяти лет отроду: светловолосый, голубоглазый и чем-то неуловимо похожий на медведя, к тому же обладавший грацией слона. Вместе с тем, среди работников и работниц офиса компании «Фергюссон и сыновья» Шон Бреннан имел репутацию доброго отзывчивого малого, непутевого, но милого, как большой мохнатый щенок, который не осознает своих размеров и отличается повышенным дружелюбием, кое иногда идет во вред окружающим.
Девушки и незамужние женщины, которые вначале полагали его перспективным кандидатом в мужья, через некоторое время посчитали за лучшее оставить любые матримониальные планы в отношении этого представителя мужской половины человечества. Шон Бреннан был ненадежным, безответственным и неприкаянным. А еще он был на редкость ленив и бестолков. И это были те две причины, по которым мистер Харрис Фергюссон желал избавиться от столь непутевого работника.
И всё же было обстоятельство, которое мешало мистеру Фергюссону просто уволить Шона Бреннана. И это обстоятельство крылось в далеком прошлом. А именно: тридцать семь лет назад дед Шона, капитан одной из пожарных команд Кардиффа, с риском для жизни вынес из огня младенца, единственного сына семьи Фергюссонов – Харриса.
По какой-то необъяснимой причине родители Харриса уверовали, что это выполнение пожарным своих прямых обязанностей было ни чем иным, как подвигом, и всячески поддерживали с ним отношения все последующие годы. Поэтому, когда пять лет назад старик Бран Бреннан решил удалиться на покой и переселиться в дом престарелых, отец Харриса, достопочтимый мистер Нолан Фергюссон, не задумываясь, согласился взять под своё крыло его внука. Так в компании с почти вековой историей «Фергюссон и сыновья» появился новый менеджер - двадцатилетний Шон Бреннан.
Чем этот малый занимался последующие четыре года, история умалчивала, но год назад отец и мать Харриса решили сменить обстановку, уйти на пенсию и переехать в Бат, славящийся своим мягким климатом; и компания перешла под управление последнего из рода Фергюссонов. С тех пор вот уже год мистер Харрис Фергюссон ждал, когда же Шон Бреннан признает свою полную несостоятельность и сам уйдет из полиграфической конторы.
Казалось бы, всё было более чем очевидно: таланта продавать услуги у молодого человека отродясь не водилось. Он не мог составить договор без ошибок, причем тут его недалекость сливалась в едином порыве с его невнимательностью и ленью, и они втроем проносились по тексту веселым канканом, оставляя после себя нечто, в чем с трудом можно было угадать юридический документ. Он не в силах был запомнить имена клиентов и названия их фирм, путал телефоны и дни, когда обещал позвонить. В общем, худшего менеджера по продажам у фирмы «Фергюссон и сыновья» еще не было.
В связи с такими скромными, если не сказать отрицательными успехами, мистер Бреннан получал на руки только прописанный в его договоре оклад, что было довольно-таки небольшой суммой. Особенно для молодого, холостого джентльмена его лет. И всё же это не сподвигло его ни работать лучше, ни найти другое место, больше подходившее его способностям.
И мистер Фергюссон ждал, когда же до молодого человека дойдет, что он здесь нежеланен, и когда у него хватит ума и совести уйти с этой работы и освободить место кому-то более подходящему. Но Шон то ли не понимал намеков, которые с каждым его провалом становились всё более прозрачными, то ли напрочь игнорировал их. И продолжал исправно приходить на работу приблизительно к восьми и пытаться продавать полиграфические услуги компании «Фергюссон и сыновья».
Харрис Фергюссон искренне считал, что от молодого человека больше вреда, чем пользы, и только регулярные вопросы от отца по телефону о том, как там поживает юный Бреннан, не давали ему уволить горе-работника к чертовой матери.
Кто-то, возможно, сказал бы, что в мистере Фергюссоне говорит банальная зависть: Шон Бреннан был моложе, шире в плечах, выше, симпатичнее, а также купался в лучах обожания матери Харриса, Марии. Но Харрис не был столь мелочен, чтобы считать те несколько дюймов, на которые он был ниже Шона, серьезной проблемой или измерять ширину их плеч, и, уж конечно, он не комплексовал по поводу своего возраста, приближавшегося к сорока годам. В своем мнении относительно Шона Бреннана он был объективен и беспристрастен, впрочем, как и во всем. И с Шоном Бреннаном пора было кончать.
========== Глава первая. Понедельник ==========
Утро мистера Фергюссона начиналось с контрастного душа, стакана свежевыжатого сока и пробежки. Этот годами установившийся ритм жизни практически не менялся. И только если погода не позволяла, то пробежка по улицам Кардиффа заменялась на беговую дорожку в доме.
Харрис Фергюссон был убежденным перфекционистом во всем. Он любил своё тело и по праву гордился им. К тридцати восьми годам он находился в прекрасной форме, живот радовал кубиками пресса, на руках были эффектные бицепсы, волосы еще не были тронуты сединой. Хотя это у них было семейным, его отец в свои шестьдесят по праву гордился шапкой густых каштановых волос с едва заметной проседью.
Харрису повезло, от родителей он унаследовал самое лучшее: высокий отцовский рост и его телосложение, а также смуглую кожу, не склонную к обгораниям и долго удерживающую летний загар. От матери ему достались пронзительные темно-голубые глаза и благородные черты лица с высоким широким лбом, красивыми скулами, аристократическим носом и тонкими губами.
К большому сожалению родителей, у которых Харрис был единственным сыном, и которые с его двадцати лет мечтали понянчить внуков, мистер Фергюссон-младший оказался не без изъяна. А именно: предпочитал сугубо свой пол, так что естественное воспроизведение потомства было невозможно, а делать это искусственно Харрис не желал, ибо к детям был всегда равнодушен, а также ввиду своих особых, даже для гея, предпочтений, которые слабо сочетались с воспитанием наследников.
Еще в ранней юности, на заре своего пубертатного возраста, мистер Фергюссон обнаружил в себе темную страсть. За несколько лет эта страсть вполне себе оформилась и переросла в нечто большее. Мистер Фергюссон оказался адептом БДСМ, а именно доминантом. Он наслаждался контролем над другими людьми, держа в руках их боль и удовольствие, переплетая их в тугой нераспутываемый узел, вознося на вершину блаженства и низвергая в пучину страсти.
В отличие от многих других доминантов, которые вели практически двойной образ жизни, будучи подчиненными людьми в реальности и беря на себя руководящую роль в Теме, Харрис Фергюссон никогда не терял контроля. Это был его фетиш, его наслаждение. Он контролировал всё: свою жизнь, работу своих сотрудников, своих сабов. Он испытывал практически физическое наслаждение, когда его распоряжение, приказ или просьбы выполнялись сразу и абсолютно точно. Это было божественное ощущение.
В жизни совместить нетрадиционную ориентацию, увлечение БДСМ, властный характер и стремление держать всё под контролем оказалось не так просто. Точнее, непросто для кого-то еще, кроме самого мистера Фергюссона. Поэтому он был холост во всех смыслах этого слова. И как мужчина-гей, и как доминант. Наладить отношения без Темы не получалось: а найти кого-то, кто будет нормально воспринимать нечастые походы своей половинки в «особый» клуб, оказалось невозможно. Выбрать же кого-то из тематических в качестве постоянного партнера тоже оказалось не под силу, потому что многие симпатичные молодые люди, которые полностью устраивали мистера Фергюссона будучи связанными и на коленях, поднявшись в полный рост, становились абсолютно невыносимы. Попытки привить кому-то из ванильных партнеров элементы тематического поведения так же обернулись провалом.
В связи со всем этим мистер Фергюссон махнул рукой на любые попытки наладить личную жизнь и был довольно частым посетителем тематических клубов Кардиффа. Так было даже удобнее. С годами человек становится менее гибким, и желание подстроиться под кого-то еще ради мифического единения душ уменьшается прямо пропорционально количеству прибывающих свечей на торте в честь дня рождения.
И только одно неизменно выбивало мистера Фергюссона из колеи. Точнее, только один человек. Чертов Шон Бреннан, чтоб ему…
На работе мистер Фергюссон, как и всегда, появился одним из первых. Часы показывали без двадцати восемь, а он уже наливал себе в чашку ароматный чай, заваренный собственноручно. Не ждать же прихода секретаря ради этого? Его кабинет и комната, в которой сидели менеджеры, были разделены между собой символической стеклянной перегородкой. Если закрыть дверь, то помещение становилось звуконепроницаемым, а если мистеру Фергюссону требовалась конфиденциальность, то всегда можно было использовать жалюзи. Но обычно дверь в кабинет оставалась открытой, а жалюзи поднятыми: Харрис Фергюссон любил быть в курсе всего, что происходило в его конторе, да и работники меньше расхолаживались под присмотром внимательного и строгого начальника.
Утро в офисе было чем-то похоже на утро муравейника: трудолюбивые муравьишки заполняли помещение, потягивались, наливали себе чай или кофе и приступали к своим обязанностям. Кто-то из женщин наводил марафет. Харрис не приветствовал подобную фамильярность, но официально не запрещал, чтобы не сеять недовольство среди сотрудниц. Достаточно было намекнуть верной мисс Дороти, приятной, типично английской пожилой леди, работавшей еще с его отцом, что молодому поколению требуется поставить мозги на место. И она, со свойственными ей тактом и настойчивостью, доведет до сведения нужного лица, что макияжем стоит заниматься дома.
В восемь десять в офис влетел Шон Бреннан. Его появление не могло остаться незамеченным хотя бы потому, что он сбил стоящую на полу подставку для зонтиков, сделанную из цельного куска дерева и весившую, по прикидкам мистера Фергюссона, не менее тридцати килограмм. Но мистеру Бреннану всё было нипочем: он вбежал в помещение, бедром зацепил подставку и, даже не задержавшись на секунду, рванул к своему рабочему месту. Подставка покачнулась на одном боку, на секунду зависла и рухнула вниз с тяжелым глухим звуком, зонтики вылетели, а она, не остановившись, прокатилась вслед за Шоном еще пять футов.
- Дубина стоеросовая, - пробормотала мисс Дороти. Не то чтобы пробормотала, раз уж Харрис, сидевший в своем кабинете, смог её хорошо расслышать, но всё же сделала вид, что говорит себе под нос.
Шон удивленно обернулся, всплеснул руками, бросился подбирать зонтики и пытаться запихнуть их обратно, но пока подставка лежала на боку, получалось это у него плохо, тогда он, не долго думая, взял тяжеленную кадку на руки и отнес на то место, где она стояла, и уже потом вернул зонты на место.
Мистер Фергюссон шумно выдохнул, у него спина начинала болеть при одной мысли поднять что-то столь тяжелое без дополнительного разогрева, а этот малый даже не крякнул. Офис оживился, кто-то приветствовал Шона, кто-то ругал за невнимательность, кто-то просто что-то бурчал. Шон вернулся к своему столу, включил компьютер, потом метнулся к вешалке, водрузил на свободное место свою куртку и шарф и, только сев за стол, осмелился взглянуть в сторону кабинета босса.
Харрис очень хорошо знал это взгляд - Шон Бреннан каждый раз смотрел так, когда опаздывал. Так, как будто он надеялся, что мистер Фергюссон еще не пришел и не узнает о его вопиющем нарушении распорядка трудового дня. Но, разумеется, Харрис Фергюссон был на месте и многозначительно показал своему нерадивому работнику на часы.
В офисе существовали строгие правила, Харрис не считал нужным штрафовать своих сотрудников за опоздания, вместо этого действовал принцип “один к десяти” - за одну минуту опоздания работник должен был задержаться на десять в конце рабочего дня. Шон Бреннан опоздал на десять, что в его случае это означало уход с рабочего места не в пять, а в шесть сорок.
Шон сразу погрустнел, ссутулил плечи и уткнулся в экран компьютера. Как будто это что-то меняло! Он завозился за столом, начал перекладывать какие-то бумажки. Смотреть на это было выше сил мистера Фергюссона, поэтому он откинул голову на спинку кресла и ненадолго прикрыл глаза. Ну что за наказание?
Мысль о наказании привела его в еще более дурное расположение духа. Не далее, чем в субботу один из его лучших сабов, бывший к тому же вполне приличным в общении человеком, сообщил ему о том, что встретил любовь всей своей жизни и больше не будет появляться в клубе или проводить индивидуальные сессии с Харрисом. И мало того – этой любовью оказалась женщина, к тому же ванильная. Любовь поистине зла. Мистер Фергюссон был уверен, что не пройдет и года, как парень вернется к Теме, в клуб и к гомосексуальным предпочтениям, но до той поры нужно было снова озаботиться поиском сабмиссива. Как будто они под ногами валяются пачками, подбирай любого!
Харрису нравились мужественные партнеры. Хлюпики и откровенно женственные сабы вызывали в нем желание приласкать и пожалеть, погладить по голове, укутать потеплее, а не отшлепать до красноты и не держать на пике удовольствия, не давая кончить часами. В его понимании мужчина должен был быть мужчиной, равным партнером. Партнером, подчиняющимся не потому что он слабее или беззащитнее, а по собственной воле, демонстрируя уверенность в своем доминанте и полное ему доверие. Иначе, зачем это всё?
Он открыл глаза, золотистый затылок Шона Бреннана тут же попал в поле его зрения. Кажется, Шон пытался что-то достать из ящика своего стола, достал, но выронил и наклонился, чтобы подобрать. Харрис Фергюссон сглотнул моментально набежавшую в рот слюну. Мешковатые штаны Шона, которые явно были ему велики минимум на размер, так плотно и туго обтянули его задницу, что совершенно не оставили простора для воображения. И, надо сказать, эта задница была более чем живописна: округлая, упругая на вид, хорошей формы и подходящего размера. Если бы мистер Фергюссон встретил в соответствующем клубе саба с таким «тылом», то обязательно попытался бы завязать с ним знакомство просто потому, что в душе он был ценителем прекрасного, а такой зад выглядел самим совершенством.
Харрис задумался, что бы он мог сделать с этой задницей, в какой красивый цвет раскрасить, как насладиться жаром горящей кожи. Он почти вживую увидел две обнаженные ягодицы, переходящие в мускулистые бедра, покрытые золотистыми волосками. Кожа белая, на такой всегда особенно четко проступают следы от ладони, наливаясь краснотой.