- Добрый день, товарищи, - в преподавательскую торопливо вошел декан, моложавый мужчина, слегка за пятьдесят, за ним следовал молодой человек, по возрасту, наверное, годившийся ему в сыновья. – Поздравляю с началом учебного года, и позвольте вам представить назначенного ректором исполнять обязанности заведующего кафедрой Рахманова Евгения Альбертовича. Прошу любить и жаловать! А я вынужден откланяться, поскольку у нас в актовом зале собрание первокурсников. На все вопросы ответит ваш новый руководитель.
- Здравствуйте, господа, - произнес наш новый начальник, обведя почтенное собрание презрительным и равнодушным взглядом прозрачных бледно-голубых глаз.
Да, вот так, одной фразой настроить весь коллектив против себя надо уметь, просто и элегантно! Обозвать наших отставников-военных, большинство из которых продолжало состоять в компартии, читать оппозиционную прессу и преданно голосовало за папу Зю, господами… Это же смерти подобно. Готов поспорить на годовую зарплату, что наши старички съедят выскочку без соли и хлеба, и не поможет молодому амбициозному доктору наук даже папа-ректор.
В наступившей тишине было хорошо слышно тяжелое астматическое дыхание в соседнем ряду профессора Лисицына.
- Господа-а?! – не смогла промолчать Третьякова, вечно страдающая недержанием речи. - Господа на Рублевках проживают или у нас в Озерках водятся.
- Елена Викторовна, - Шиловский повернулся и осуждающе посмотрел на единственную даму в нашем коллективе. Воспитание не позволяло уважаемому полковнику в отставке хамить даме, но вот сарказма в голосе не убавляло. – Мне кажется, господин Рахманов нам хочет сказать что-то важное.
От того, с какой интонацией было произнесено слово «господин» лицо нашего нового заведующего пошло красными пятнами. Я с интересом уставился на него, подумав попутно, что с такой реакцией на раздражающие факторы ему нелегко приходится в жизни. Господина Рахманова было откровенно жаль, как исправить ситуацию, он пока не знал и потому злился, нервно трепещущие крылья носа выдавали состояние. Ситуацию можно было бы спасти, переведя в шутку, но подобного опыта у нового завкафа явно не было. Я развеселился: противостояние обещало быть весьма увлекательным, и вьюнош – по сравнению с нашими мастодонтами он и был пацаном, как и я, впрочем – изначально оказался почти в безнадежной ситуации.
- Господин Рахманов, не стесняйтесь. Мы вас внимательно слушаем, - «подбодрил» начальника Павел Евгеньевич.
Не знаю, о чем изначально хотел говорить с народом свежеиспеченный шеф, но вот сейчас, выбитый из колеи, он желчно и зло пытался привести подчиненных к повиновению. Получалось так себе. Третьякова вставляла свои пять копеек постоянно, намеков не понимала, профессора и доценты с серьезными лицами уточняли совершенно очевидные вещи, и заседание кафедры медленно, но верно превращалось в балаган.
- Кто был заместителем заведующего при прежнем руководителе? – резко спросил Евгений Альбертович и почему-то посмотрел на доцента Тулепова.
Я дисциплинированно поднял правую руку. Лицо Рахманова скривилось. Представив, как выгляжу в его глазах, чуть не засмеялся в голос, еле сдержался, вытянув губы трубочкой.
- Представьтесь, пожалуйста.
- Лукин Георгий Сергеевич, - отрекомендовался я, немного подумал и, решив, что кашу маслом не испортишь, добавил как можно более невинно, хлопая ресницами за стеклами очков в роговой оправе, - можно просто Жора.
- Георгий Сергеевич, прошу вас пройти в мой кабинет для обсуждения неотложных дел кафедры, - Рахманов резко развернулся на каблуках, полы его бежевого пиджака распахнулись, открывая серебристую пряжку ремня, и он, печатая шаг и гордо выпрямившись, изволил покинуть почтенное собрание.
- Георгий Сергеевич, - догнал меня голос Шиловского почти у самой двери, когда я поспешал вслед за начальником, - вы там держитесь. Мысленно мы с вами, ну и спросите господина Рахманова, имеет ли он еще что-нибудь сказать, или можно домой, к внукам?
Побурчав что-то невразумительное, выскочил в коридор, искусав губы почти в кровь. Нужная дверь находилась метрах в пяти налево по коридору. Взялся за ручку, пару раз вдохнул-выдохнул для того, чтобы успокоиться, и решительно нажал на ручку.
- Я к Евгению Альбертовичу, - сообщил я лаборантке, сидящей за компьютером и вяло играющей в косынку.
Танечка безразлично пожала плечами и продолжила свое занятие, позволяя посетителю пройти в соседнее помещение беспрепятственно.
Рахманов стоял посредине кабинета и с тоской во взгляде рассматривал окружающую обстановку. Да, в кабинете, лет –дцать не видевшем ремонта, заставленном древней мебелью и с кучей бумаг на всех возможных поверхностях, включая подоконник, было на что посмотреть. Петр Иванович, тем не менее, во всем этом безобразии ориентировался отлично и, кажется, за всю жизнь не выбросил ни одной бумажки.
"А как же, вот проведешь ревизию, выкинешь макулатуру, а назавтра раз: извольте представить какой-нибудь приказ о закреплении дисциплины за 1988 год. И плевать им, что документы столько не хранятся. А у нас все есть!" – я как наяву слышал его чуть насмешливый голос, и было так странно, что в его кабинете сейчас имеет полное право распоряжаться совершенно посторонний человек.
- Присаживайтесь, - великодушно предложил мне новый завкаф и сел сам, привычным жестом поддернув свои пижонские брючки, чтобы не оставалось пузырей на коленях.
Пока он садился, на секунду перед моими очами оказалась светловолосая макушка с чуть отросшими корнями. Опа! А господин начальник-то у нас крашеный. Пока я зависал со своим открытием, он выжидательно смотрел на меня прозрачными и холодными голубыми глазами. Надо сказать, что красавчиком он не был, но дорогая и со вкусом подобранная одежда, стильная прическа, осанка – все это подчеркивало образ уверенного в себе человека.
Я почти на автомате повторил его действия, поддернув и без того коротковатые брючата ужасного грязно-песочного цвета, из-под которых сразу стали видны светло-серые носки и видавшие виды туфли. Рахманов чуть заметно поморщился, но промолчал, разглядывая временного помощника. В том, что он попытается как можно быстрее избавиться от такого нелепого меня, сомнений не возникало.
- Итак, я хотел бы знать, где на кафедре хранится документация, в первую очередь рабочие программы, индивидуальные планы и прочее.
Эх, не с этого надо начинать, хотя, конечно, для сынка ректора закон может быть и не писан. Сейчас в связи с переходом на двухступенчатое образование другими делами надо заниматься, но кто я такой, чтобы возражать господину начальнику?
- Прошу великодушно меня простить, но вся документация, кажется хранилась вот в этом шкафу, - я указал рукой на нужную мебель, где действительно стояли папки, на каждой из которых было написано название дисциплины, читаемой на кафедре. – Но, к сожалению, в бумагах Петра Ивановича я совершенно не ориентируюсь.
Явственный вздох Евгения Альбертовича лучше всяких слов сказал о его мнении о том, что он думает о прежнем руководителе и его заме.
- Знаете, - он потер переносицу, - я постараюсь реформировать эту убогую кафедру, влить в нее новую струю. Пенсионеры, согласитесь, должны дать дорогу молодежи, и коллектив от этого только выиграет.
Ну-ну! Молодежь со степенями и званиями просто толпами осаждает стены университета, мечтая трудиться за одиннадцать-тринадцать тысяч рублей и выполнять невменяемые указания нашего руководства. Посмотрю я, как через полгода кое-кто будет бегать за нашими старперами, умоляя не увольняться и не срывать учебный процесс. Проглотив гневную тираду, вместо этого спросил, как и наказывали мне старшие товарищи:
- Прошу прощения, но преподаватели интересуются, можно ли по домам, или еще что-то будет?
- Можно, - великодушно разрешил начальник, - но только тем, у кого нет сегодня занятий. И сообщите, что следующее заседание кафедры состоится в понедельник после второй пары.
«Интересно, он что, нас идиотами считает?», - подумал я, выходя от начальства, неужели и правда полагает, что кто-то из преподавателей может вот так запросто уйти домой, забив на занятия?
Глава 3
Нет, все-таки в том, что новый заведующий кафедрой был сыном ректора, была своя прелесть. Например, в преподавательской оперативно поклеили новые обои, а в кабинете самого руководителя вместе с обновленными стенами появилась современная мебель. Даже в том закутке, где традиционно раскладывала пасьянс на древнем компьютере лаборантка Танечка, ожидая, когда ей дадут что-нибудь напечатать, сделали ремонт и поставили новую оргтехнику.
Только вот даже такие перемены не смогли смягчить суровые сердца наших бравых отставников. Холодная война была в разгаре. Сначала господин Рахманов – а иначе его и не называл никто – пытался давить авторитетом в наивной вере, что это может на кого-то подействовать. За долгую жизнь наши преподаватели всего навидались, а уж слова мальчишки-выскочки для них и подавно были пустым звуком. При этом внешне все выглядело пристойно: никто не возражал, все соглашались, что да, переход на двухступенчатую систему образования требует выполнения определенных требований. Но… Делать все равно ничего не делали. Причины были самые разные: от отсутствия компьютера и неумения им пользоваться до банального «я не понимаю, чего вы от меня хотите».
Евгений Альбертович выходил из себя, грозил, ругался, пытался уговаривать, но воз оставался на прежнем месте.
Новые кадры находиться не желали, а прежним было нечего терять, и соответственно, они ничего не боялись.
Завкаф злился и пытался работать за всю кафедру. Я с интересом наблюдал за ходом противостояния и не вмешивался, благо кредо если и не деревенского дурачка, то недалекого и безобидного парня позволяло такую позицию.
Сидя в своем уголке, я имел возможность быть в курсе всех событий на кафедре. Меня, как правило, не замечали и вели достаточно вольные разговоры, так что я был посвящен в такие тайны, что сам диву давался. Правда, в основном касались эти тайны личной жизни стариканов, вводя в ступор и вызывая недоумение пополам с восхищением. Например, оказывается, у семидесятилетнего Юрия Александровича помимо жены, которая была на лет тридцать младше, имелась еще и любовница.
Я пялился в окно, дожидаясь, когда закончится окно между парами. На сегодня у меня оставалась одна лабораторная работа с группой второкурсников, и затем я был совершенно свободен. Вечер пятницы у меня должен был быть весьма приятственным, знаменуя конец трудовой недели походом в клуб, благо в этом семестре по субботам я не работал. У приятеля был день рождения, и отпраздновать он хотел с размахом, считая тридцать лет практически юбилеем. Я был склонен согласиться, учитывая, что через полтора месяца мне тоже стукнет тридцатник.
- Георгий Сергеевич, - в преподавательскую просунула голову Танюшка, - вас Евгений Альбертович просит зайти.
Дверь закрылась, а четверо преподавателей, до этого мирно обсуждавшие свои дела, повернулись ко мне. Ну что так смотреть? Будто я предатель или дитя неразумное.
- Георгий Сергеевич, вы там держитесь! Помните, что он все равно вам ничего сделать не сможет, - выдал пожелание один из них.
Я покивал, поулыбался как можно неуверенней и, застегнув пиджак, тут же встопорщившийся на животе, пошел сдаваться – понятно же, какой-то косяк, не иначе как, а может студенты нажаловались, хотя я вроде на парах не зверствовал.
- Войдите, - раздраженно ответил начальник из-за двери на робкий стук.
- Можно? – проблеял я, протискиваясь в кабинет бочком.
- Нужно, - чуть насмешливо произнес Рахманов, откидываясь в кресле.
Потоптавшись посередине кабинета и все-таки дождавшись приглашения присесть, плюхнулся за стол, стоящий напротив начальника. Он изучал меня из-под полуприкрытых век и чуть презрительно кривил губы. Нет, с эстетической точки зрения я его понимал. На фоне его дорогущего костюма мой, купленный на рынке за чисто символическую плату смотрелся настолько убого, что оскорблял даже своим видом. Сегодня на мне была клетчатая рубашка и бордовый галстук в горошек… Красота, конечно, не для слабонервных, но мне нравилось, тем более народ обычно разглядывал мое одеяние и, шепотом интересуясь друг у друга, к чему я подбирал галстук, совершенно не обращал внимания ни на что остальное.
- Итак, Георгий Сергеевич, вы у нас, оказывается, соискатель? – с тонкой улыбкой произнес начальник.
Ну да, это же не секрет. Все знают, что я прикрепился соискателем для сдачи кандидатских экзаменов и написания диссертации. В принципе у меня все сдано, и кирпич тоже готов. Только вот научный руководитель скончался, а так я уже к новому году мог бы выйти на защиту. Спохватившись, что долго молчу, покивал несколько раз головой.
- Хорошо, - удовлетворенно сказал Евгений Альбертович. – На каком этапе диссертация? Специальность сдали?
- Экзамены сданы все, диссертация готова, - отрапортовал я, гадая, чем закончится дело.
- Отлично. Вы хотите защититься, я хочу получить звание профессора. Я буду вашим руководителем, соответственно буду помогать по максимуму и способствовать скорейшему прохождению в ВАКе.
В том, что связей и возможностей у него хватит, я не сомневался, только вот такой альтруизм никак не вязался с образом начальника. Оно, конечно, понятно, что для получения звания ему нужны защищенные ученики, а тут, считай, готовенький на блюдечке, но все же природная недоверчивость кричала дурниной, что что-то здесь не так. И как выяснилось, она была совершенно права. После того, как завкаф практически выжал из меня согласие, он победно улыбнулся и сообщил, что так как обязанностей зама с меня никто не снимал, то отныне я сижу вместе с ним в одном кабинете вот за этим самым столом и активно включаюсь в управление кафедрой. Робкие вяки, что я не умею, не знаю и вообще органически не способен чем-либо и кем-либо руководить, разбились о непоколебимую уверенность начальника в том, что человек, написавший кандидатскую диссертацию и имеющий около десятка научных трудов, вполне способен оказать посильную помощь руководителю.