Сборник необычных эротических новелл блестящего стилиста. "Ящерицы" – настоящий "эротический хоррор"; рассказ напечатан за рубежом, в журнале "Reflections" (Чикаго). "Велосипедная прогулка" – не публиковавшаяся ранее повесть; словно бы перешедшие из "Ящериц" сновидческая эрогротескная оптика, "но и не только". "Дневник WOWеристки" – не публиковавшийся ранее рассказ. "Новая сестра" – миниатюрный шедевр 1997 г., имеющий десяток публикаций. "Темь и грязь" – новелла с мрачноватым сельским антуражем.
Содержание:
Ящерицы 1
Велосипедная прогулка 4
Темь и грязь 10
Новая сестра 14
Дневник WOWеристки 15
Примечания 17
Затаившиеся ящерицы
Новеллы
Алексей А. Шепелёв
Ящерицы
У меня было много всего, но такого ещё не было. Они живут с нами, вместе с нами.
Материя – вся Вселенная, всё вокруг. Она – это всё. Гравитация, тяготение-взаимодействие, отражение, протяжение, энергия, разум, мысль…
Вульгарно?! Извините, мэм.
Придётся позвонить родителям.
Как а я… "какая ты?… да?" БэЭтси!
– А вот этого делать не надо!.. то есть я хочу сказать, простите, мэм, этого больше не повторится. Я виновата… Отец… он очень занят… он на конференции.
Вы не знаете, что такое вульгарность! Чего тут неморального – смеясь во весь коридор университета, миновав контроль выбросить пару неприличных слов, шатаясь, виснуть на подруге и, хлопнув её по джинсовому заду, завести в туалет, где бесцеремонно выплюнув розовенькую жвачку мимо урны, закурить, радуясь красоте дерьмовой жизни, прикурить и приписать стоя, и припев:
My girlfriend says
That I need help
My boyfriend says
I’d be better of death!
а потом, последний раз поцеловав накрашенный фильтр, выбросить его вон: куда полетит. Это нор-ма-ль-но.
Мысль – тонкость?
Тонкость – фата, надетая вместо юбочки.
В Англии консерватизм.
Мысли шуршат в голове, как мыши. Щелчок мышеловки – слово. Мышей никто не видит, мы не видим, они уничтожают продукты и газеты и бегают быстро – не то чтоб поймать – не разглядеть. Не вижу – не знаю, (не?) знаю – нематерия. Щёлк! Попался, брат, сестра, навечно.
Бетси было годика 4, а может, и все 5. К этому возрасту дети уже овладевают всеми взрослыми штучками, они знают мало, но знают, что надо знать, а что нет, и знают всё, они чувствуют вас, они играют с вами, они играют в вас, собравшись в компанию, они могут все вместе поиграть в кого-нибудь – для него это страшно, память будет играть ещё долго, всегда.
Всегда надо обрызгать сидение на унитазе! Какой невоспитанный наивн о й ублюдок! Эта "хохотушка Патти" зачем приводит его! Мне это непонятно. И неприятно! Крошка, ешь попкорн за обе щёки, чавкай и не забудь запить из члена! Fuck!
А помню у меня было такое жёлтенькое сиденьице, такое маленькое, мне было лет 5 или меньше, наверно… Не какой-то там ободок, а удобное сиденьице, точненько прилегающее – прилипающее! – ко всей попке, только небольшая вырезка… Помню приехал двоюродный братец Карл, ему было уж лет 12, а я – малышка… Сижу себе, ножками болтаю, жарко – прилипла вся и довольна!.. Нет, наверно, годика 4! Хотя может и 6! А он сунулся и, смутившись, отпрянул, я тоже – молниеносно – оправила платьице и выскакиваю: "Я всё давно! – просто сидела на краю!" и побежала. Он зашёл и закрылся. Я тихонечко проскочила в ванную, встала на край ванны, с неё на трубу, и стала наблюдать через окошко в перегородке, что он там делает – сама дрожу. Он сразу упал на колени и принялся лизать ещё тёпленькое седло…
Детишки инсценируют всю взрослую жизнь, всю. Её белые стороны с поцелуйчиками, песенками, улыбающимися куклами с толстыми ногами без ягодиц, серые – с пелёночками, машинками, игрушечными посудками и прочими заботами, и другие. Они не знают ядовитого взрослого зла, отравляющего всё, но знают другое, не имеющее определения, но знакомое каждому, запретное. У них нет спиртного, сигарет и наркотиков, телефонов, они не пользуются…
Ненавижу "однокомнатные" квартиры, где в каждую дверь можно войти, не применив тарана или хотя бы монтировки. Когда мы переехали сюда – всё же более-менее… два этажа, но тем не менее – тишина и порядок, церковный уют, даже в сортире! Не люблю вашу… и засуху. Хочу расцветать!
Родителей дома нет – я одна! Хети (служанка), два месяца назад поехала к брату в Бирмингем и там умерла, а старина Боб ничего не услышит у себя и, копаясь хоть в гараже или даже в саду, даже не услышит, может прийти, но я его не пущу – закроюсь и пошёл вон!
"Зайдя выпить кофе в "Браун Хорс", Беth зацепила…" нет, не то – я же их не зацепила, в смысле… Хотя, ладно. Зацепила в "Хорсе" двух парней, небрежно вскинув на плечико распрягшийся рюкзачёк и подтянув красненькие чулочки, доходящие практически до ляжек… ещё дальше на ляжки!.. она вытряхнула (оказывается) губную помаду и не заметив этого ушла. Они, конечно, прочитали и запомнили все надписи на её рюкзачке (сделанные лет 8 назад) типа Devil I wanna fuck you! Один сразу начал рассказывать о личности Шекспира, потом Уайлда, сбиваясь на интимные подробности. Второй "классно прикалывался", делая комплименты женской анатомии и всем "штучкам, украшающим её". Беth подумала, что ребята очень оригинальны и ей понравились. Они веселились наперебой, забегая даже ей наперёд. Вдруг Беth резко остановилась, они оглянулись – "Вы мне не требуетесь", они остановились, она ушла. Чувствуя какое-то неприятное волнение, двигающееся внутри вместе с физической неприятностью, когда даже не хочешь есть, не будешь спать от возбуждения и вообще не знаешь, что делать, и тут же просовывалась какая-то интересная свобода, как игра – нажал на кнопку – тебя истязают в аду, как красный пластилин, всё в огне, нажал вторую – и холодные, лазурные облака-амёбы касаются тебя и затекают во все поры, во все клетки, остужая – раздражая и наслаждая, и пошёл контрастный душ… Беth остановилась у входной двери, постояла, прижалась спиной, засмеялась и довольно сползла вниз, сев на корточки и свесив вниз голову так, что волосы лежали на земле. Потом догадалась, что так просидела полтора часа. Кто-то наступил на волосы – медленно подняла голову – никого, значит, сама.
Зашла, замуровала дверь, включила везде свет, закрыла все окна. Сбросила рюкзак и одежду, найдя у двери красные шортики. Нервно скатывая гольфы-чулочки, закурила, изминая ногтями длинную белую сигарету… Достала из холодильника банку коки, купленную вчера на последнюю карманную мелочь…
Ну что, пойдём наверх?
В комнате страшный беспорядок. Истерзанная постель, раскиданные шмотки, куча окурков, мусора, различные вещи, вещицы для удовлетворения плотских нужд – от плитки шоколада до презерватива, "её" слепые рисунки, словечки, какие-то ножи, лезвия, книжки, горы кассет и дисков, всякие вкладыши, открытки и журналы, раскрошенная парфюмерия.
Надо наводить порядок. Только не сегодня! Только не сейчас!
Если философски отнестись к жизни – можно забить на всё. Но каждую секунду во мне возгорается пламя, которое хочет за эту секунду объять это всё, не упустив ничего… Всё – невозможно…
Самое ужасное, что видела Бетси – ящерица в зоопарке. Огромная… длинная, зелёная, блестящая с сопливыми гребешками на гибкой спине, переходящей в хвост… просто фекалия! Стеклянные глаза, цепкий, липкий язык… Рыба в зелёной воде – длинная, скользкая, неприятная. И ещё ближе к стеклу… и тут – громадный глаз рыбы! как человеческий!.. Глаз – ужас, а первые – мерзость… но не только…
"Малы-ы-ш, запомни: темноты бояться нечего, надо бояться только своего маленького обиженного воображения, поставленного мамочкой в угол тёмной комнаты. Не кисни, киска, все призраки в тебе, а там – ничего нет!" – говорила 10-летней Бес красавица-мулатка мисс Кроули, воспитательница из бичстоунского колледжа. На другой день она "уехала", через пять лет Бес узнала по старым газетам, что в тот день мисс Кроули изнасиловали и убили, причём дома, причём девушки… По-видимому, кто-то дал "наколку" из колледжа… Две молодые женщины, бутылка шампанского, кровопускание, бензин… "Сатанинский обряд…" -? Подкараулили у калитки собственного дома, втолкнули и убили, но не сразу, конечно.
О боже, как трещит голова, ка-а-а-к!
– Проходи, Элен, я сейчас.
Элен вышла в большую гостиную, пошарил по стене и включила лампу с розовым абажуром. Райский полумрак, больше никакого света, прямо посередине комнаты роскошный диван под лампой, почему-то подвешенной сверху, причём очень высоко…
Чёрная решётка камина, над ним портрет – равнодушный, оценивающий взгляд молодого шотландца. Разительное сходство с Бес! На журнальном столике два стакана и графинчик с чем-то жидким… Ага… Тут же Элен приметила огромную открытку с лаконичной надписью маркером: "Бес! Бес! Бес! С 18-летием тебя, тебя! Ты просто отпад! (особенно в миниюбке!)! Луис и Сид Лупни"
– А вот и я, – усмехнулась Бетси, включив ещё один светильник у дивана, внизу, – с голубым абажуром. – Присаживайся. Будь как дома. Предков нету. Хочешь виски?
Она видела и жуткого чёрного монстра в ужастике по телевизору, но папа сказал, что таких не бывает. Игрушечный. Ну нет так нет. Хорошо, что не бывает.
– А я иногда того… э… выпиваю! даже с аспирином – убийственно. Блин, голова как чумовая… Уже семь!
Элен аккуратно присела на диван около тумбы с телефоном и светильником. Её голые ноги – чрезмерно длинные – были самой видимой частью пространства. Болтая ножкой, Элен скинула с неё мягкую летнюю сандалию, потом, ведя аккуратными пальчиками освобождённой ноги по другой, уложила её под себя на диван, поправила юбочку. Эта согнутая как ½ лотоса нога отсвечивала голубым на изящном, будто бы сделанном из воска – гладкого, твёрдого и хрупкого – колене, уютно приплюснутая на диване, сама рыхленькая и матерчатая ляжка больше отдавала теплотой розового. Всего мгновенье Бетси стояла так перед своей гостьей, но быстро опомнившись, плюхнулась на диван рядом.
– Нет, спасибо, я тоже устала. Ты уже совсем взрослая, Бес. Извини, я прочла. Ненавижу такие фразы…
К чему это "взрослая"?!
Элен, с полуусмешкой, нагинаясь и хлопая большими ресницами, демонстративно рассматривала свои коленки.
– Я пойду кофе приготовлю что ли. И выпью что-нибудь от головы… Или виски всё же! Предки прибудут только послезавтра. Только вот голова! чёрт!
– Я позвоню, ладно?
– Конечно.
У Бетси была хорошая фантазия. То она представляла себя за рулём огромного грузовика, несущейся по улицам, мелкие прохожие разбегаются, разметаются как игрушки, машины сминаются под колёсами, она сразлёту, точно герой какого-то фильма влетела в витрину магазина, затормозила прямо перед полками с куклами, они теперь её; то она прыгает через деревья, через дома, все смотрят вверх и удивляются; то превращает именинный торт в огромный торт, съедает его и становится такой же огромной и сладкой; а однажды корни яблони, шелестевшей за окном, вдруг повылезли из земли и поползли к дому, проползли сквозь стену и расцветали тут ароматными розами, потом цветы увядали и образовывались такие же розовые – точь-в-точь как розы – яблоки, яблоки дома!
Теперь чистить зубы и спать. Опять спать, спать и чистить зубы. И ещё меня посылают за гигиеной – как же! Она сохранит то, что украсть нельзя и сделает меня счастливой, и его. Нет, да ты только посмотри в зеркальце – брызги мятной пены стекают с подбородка! Они говорят! Тьфу! Fo! Похожа я на птичку в клетке! Конечно! О.К.! Похо-о-ожа. Похо-ожа мо-оя жо-опа! Не любит мои ножки унитаз. И всё тут. Фу какая. Ть-фу-у! Как будто кто-то брызгает оттуда сам! Или – сама! Меня вызывают в кровать.
Кто визжит на улице. Не люблю это. Не нравятся мне ваши порядки. Всё осточертело. Нет. Нету ничего. Совсем. Прости. "Смотри какая! Ты – Элизабет? Тебе ничего не надо, ведь так?" – "Короче." – "До 12 ещё три часа было". – "Ну и что?" – "Принс… и все будут удивлены…" – "Да пошла ты в жопу со своим принцем!" – "К тебе что ль?!"
Бетси была умной. И умницей. Но капризной, как всякий единственный ребёнок в семье. Бетси любила мечтать – одна – и особенно и непроизвольно – после смерти бабушки, когда родители оставляли её под присмотром сиделки, а та – без присмотра.
Часами Бетси находилась в своём маленьком и безграничном мире предметов – кукол, игрушек, стёклышек, палочек – и их известных только ей значений в этом её мире, даже похожем на взрослый, но беспредельно далёким от него.
Снимите… Снимите. Снимите! Сни-и-и-ми-теее!
Одеяло.
Сон такой, значит.
Кого не люблю – их толкователей. Да и вообще, если подойти… Вообще надо спать, экзамен всё же! Нет ничего.
Зудит всё, жаркое одеяло. Так лучше. А поза! Холодно. Иди сюда. Липнет, душно.
…вплыла в комнату в виде рыбки. Бетси сыграла роль девочки-трусихи, которая боится для приличия, а не для ужаса этой большой пустой и тёмной комнаты с комодом. Помогло вроде…
Бетси исполнилось 11 лет. Ей нравился один мальчик из их класса. Он провожал Бетси домой (она уже иногда ходила одна) и нёс её ранец с влюблённым алосердым Мики-Маусом, расставаясь он вымолвил: "Позвони мне вечером", но она, понятно, не звонила, чтобы он немного пострадал, "поделал уроки". А вчера она его поцеловала в щёчку и сказала серьёзно: "Я уезжаю на две недели к папе".
Бетси поднялась и ушла во тьму, шурша обтягивающими её джинсами (поверх шортиков).
Элен звонила Майку, но он не отвечал. Молчание. Ну и сволочь же он: пригласить в чужой город и смыться неизвестно куда, а у неё даже денег на гостиницу нет, даже на обратный билет, даже на жратву и жвачку! Работа – секретутка – офис – а где это? деньжата… Да и что там говорить – Лондон – центр поколения Х, а что это такое? – голубизна, наркоманство, проститня, разбой, SM, рейверы-скины… а я непременно бы потащилась на вечеринку как у себя! Спасибо, что вспомнила про Бетси и так удачно её нашла. В одной школе ведь учились, и она, милашка, на три года младше!
Конечно, первым делом скинуть джинсы. Ещё несколько попыток.
Нет. Он пожалеет! Только по бабам и по пабам! Юркий какой!
Пришла Элизабет с кофе.
Её губы, вишнёвые, полные, влажные, вздрагивающие. Они словно вишни, с которых содрана тонкая кожица, вот-вот потечёт сок, кисло-сладкий и горячий…
Бетси вернулась счастливой и взрослой. Она хотела важно войти в класс, подойти к Фреду и сказать: "Привет, одногодка, я вернулась". Он покраснеет и ничего не ответит. Все мальчишки немного трусливы в этом отношении, они вроде как стесняются признаться, что дружат с девочкой. Ну ладно… Зато когда она его поцеловала чуть-чуть, он, хоть и покраснел, но обнял её и, наверно, не совсем собирался отпустить…
В классе никого не оказалось. Странно. Миссис Уайтхед сказала, что у них физкультура. Уже приунывшая Бетси поплелась вниз, в спортзал, теребя замок своей новой оранжевой курточки. Она не принесла спортивную форму. А надо. Хотя, может и хорошо – переодевание с этими пустышками такая занудная вещь! В зале весь класс сидел на скамейке, три девчонки стояли у брусьев. Какая-то длинноногая незнакомка в теннисной юбочке сидела на коленях… у Фреда! Бетси направилась к ней и грациозно ударила по щеке.
Нет – это слизь! Может. Бетси вдруг почувствовала животное отвращение и даже комок подкатил у неё к горлу. Не может. Сколько можно об этом думать! Каждое движение, каждый едва уловимый звук отзывался грубой электрической дрожью во всём её теле. Вот голубая коленка, вот розовое, вот губы… неужели всю жизнь меня разъедала чёрная зависть – иметь, обладать, чтобы дарить, дарить, чтобы получать, иметь. Всю жизнь, до физической боли! И снились по ночам. Изматывающие, перепрекрасные кошмары, заставляющие при пробуждении себя щипать, чтобы осталось только бесцветная, тихая, бесстрастная темь… И опять – гул в голове и стук крови, опять в глазах наяву её губы… Маленькие волосики на верхней губе, блестящие зубки, проворный язык. Элен, ты очень красива, но губы – это просто что-то извращённое. Больше в мире нет ничего более прекрасного, пошлого, запретного, дьявольского, выставленного напоказ каждой мелкой сволочи, типа Майка… или Фреда!
Элен что-то спросила.
О, нет, Боже, нет! У этого кофе вкус крови. Я свихнулась.
– Что.
– Где здесь туалет?.. Спасибо.
Боже!..
Два цвета света проникали друг в друга, завихряясь. Полумрак вращался вокруг комнаты. В окно что-то стукнуло. Бетси содрогнулась. Ударилась затылком о деревянную спинку сверху. Вверху покачивалась лампа и около неё кружилась толстая бабочка. Она умрёт, я её раздавлю! Её рука корябала тёплое место, где сидела эта незнакомка Элен.
Бетси издала сдавленный звук.
Посмотрите как намалёвана! Накрашена… накрашена! В школе! В нашей-то школе… Чёлка до самого носа, голые ноги… и длинные!.. Нет! Губищи! Нет! Бетси такой не будет, никогда. Никогда! Как не стыдно!
О Боже!.. Я больше не могу. Боже… боги… дьявол… пошли мне привед из ада! Пошли!!! Я хочу изрезать эти губы. Губищи! Хочу!
Нечеловеческим голосом Бетси произнесла: "Боги мои, дайте", – вернувшаяся Элен услышала голос охрипшего пьяницы… "Дайте мне их…"
– Ты что – молилась? – усмехнулась Элен. – Я и не знала, что ты того-этого… о…
Элен завела глаза к небу, засунув палец в рот.
Да-а… – Бетси залезла под майку, сорвала крестик с тонкой серебряной цепочки и бросила его в портрет предка. Лёгкий как дрожь звон, лёгкий смех сверху. Элен села рядом. Надо было о чём-то говорить. Долгие минуты молчания. Как роковой выстрел звонок. Телефона. Элен вскочила.
Майк?!! – звук заполнил каждый миллиметр пространства комнаты, вытеснив весь кислород. Бетси задыхалась. Совсем близко. Её рука мяла материю дивана. Замерла в конвульсии. Элен плюхнулась на руку Бетси.
Конечно, никакой не Майк. Ошибка!
Мгновенно, пытаясь высвободиться, палец угодил во что-то жгуче-горячее, ядовито мокрое, мягкое как густая кровь.
"Мамочка, там они, ящерицы!" – кричала маленькая Бетси, бросившись на шею к разгневанной матери. Захлёбываясь и дрожа, она пропищала: "Там, за комодом! Из-под комода… ящерица и рыба взлетела вверх…" – "Придумай что-нибудь получше", – сказала миссис Спенсер, которой пришлось пожалеть ребёнка (вообще, она была очень доброй). Надо было придумать что-нибудь поправдивее, но это пришло само собой.
Наверно Бетси польстилась на варенье. А родителям вечно жалко. Не варенья – лучшей жизни, страшной формы, которой нет. Съел варенье – заешь горчицей, детка, а то привыкнешь! Бетси была поставлена в свою большую комнату с высоким-высоким потолком, заваленную постаревшими игрушками (ей уже 6!), громоздившимися вокруг огромного комода, который неизвестно как попал сюда через такую узкую для него дверь.
Через секунду Бетси уже морщилась от того, что она, такая большая, вжалась в пухлое тело миссис Спенсер, своей мамочки.
Вместе!
Два искрящихся электрических шара сорвались с чёрной высоты и упали, разбившись вдребезги, орошая вселенную агониями синих молний. Осколки разлетались во все, во все, во все стороны… Разлетались звёзды. Пыль.