"Егор! Срочно! Отправка назначена на сегодня. Десять минут на сборы! Подробности на вокзале. Липягин".
Шилов еще дочитывал бумагу, а рука его уже потянулась к гимнастерке. Застегнув кожанку, он схватил ремень с пистолетной кобурой и выбежал из комнаты.
У ворот стоял большой открытый лимузин. Мотор работал. Шилов вскочил в машину, поздоровался негромко.
- Здравствуйте, товарищи, - и по очереди пожал притянутые руки.
В плотной угольной темноте лиц не было видно. Только сидевшего напротив Шилов смог разглядеть: длинное, узкое лицо, коротко остриженные, ежиком, волосы и светлые, навыкате, глаза.
Мотор заработал громче, и машина покатилась, переваливаясь, по узкой, горбатой улочке.
Той же ночью на станции Кедровка в маленьком полутемном строении зазвонил телефон.
Дремавший у телеграфного аппарата начальник станции Ванюкин испуганно вздрогнул и торопливо снял трубку. Это был сутулый, остроплечий человек в плохо сидевшей на нем форме железнодорожника. Тонкие губы, жиденькие усы, чахлая бороденка и туго обтянутые темной кожей скулы, глубоко посаженные маленькие глаза - все это делало лицо начальника станции непривлекательным. На вид трудно было сказать, сколько ему лет, однако выглядел он наверняка старше, чем ему было на самом деле.
- Подождите минутку, - сказал Ванюкин, постоял с трубкой молча и снова приложил ее к уху. - Слушаю.
Он молча кивал, внимательно слушая, потом, сказав "До свидания", повесил трубку.
- Ну что? - раздался голос из глубокого кресла, стоявшего у канцелярского стола.
- Выехали, - ответил Ванюкин.
Он подошел ближе к креслу, подцепил рукой стул и сел на него верхом, облокотившись о спинку локтями.
- Выехали, - повторил он.
В кресле, вытянув ноги, сидел небольшого роста, плотный человек в кожанке, перетянутой ремнями. На коленях у него лежала фуражка со звездочкой. Человек в кресле громко зевнул и потянулся, хрустнув суставами, заскрипев новой кожанкой и ремнями.
- Вот и хорошо, - сказал он, потом вынул из кармана сверток, подал Ванюкину: - Здесь все. Держи до приказа.
Ванюкин кивнул, взвесил на руке сверток.
- А шприц? - спросил он.
- Я сказал: здесь все! - недовольно повторил человек.
Ванюкин спрятал сверток в ящик канцелярского стола, повернул ключ.
- Не понимаю, зачем все это? - пробормотал Ванюкин. - После операции он мог бы уходить.
- Он никуда не может уйти без распоряжения центра, - ответил человек. - И вообще, голубчик Ванюкин, советую не утруждать свой чахлый мозг подобными мыслями, не по вашему департаменту. - Он подкинул в воздух фуражку. Дважды перевернувшись, она шлепнулась ему на голову, чуть набекрень. Человек в кожанке усмехнулся, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Раннее утро. Солнце хотя и встало, но в квартиру, где жил Шилов, лучи заглядывали только к полудню. Оттого в этот ранний час здесь было довольно темно. Анфиса занималась на кухне хозяйством, достала из-под стола плетеную корзинку с луком, высыпала на стол несколько луковиц и, очистив, принялась резать тонкими круглыми дольками. Делая все ловко, уверенно, она разговаривала с Шиловым. Правда, разговором это назвать было трудно, потому что тараторила одна Анфиса, надеясь, что Шилов слышит ее через приоткрытую дверь. Шилов из комнаты не отзывался.
- Егор, ну, скажи, - громко говорила Анфиса, - с кем ты ночью у себя возился, а? Егор! Вот доложу твоему начальству, что ты бабу себе завел! - Она засмеялась. - И взгреют тебя по партейной линии.
Из комнаты никто не отзывался.
- Вредный ты человек, Егор, - снова заговорила Анфиса, не дождавшись ответа. - Скучно с тобой. Съеду я отсюда или тебя выгоню. - Эта шутка Анфисе очень понравилась, и она захохотала. - Эх, Егор, Егор, а еще чекист.
Она взяла помойное ведро и собралась было вынести его на улицу, но что-то вспомнила, направилась к двери в комнату Шилова.
- Знаешь, чего бабы-то в городе болтают, - говорила она на ходу. - Говорят, что золото это, которое в чека, в подвалах...
При этих словах Анфиса открыла дверь в комнату Шилова и замерла на пороге в жутком оцепенении. На кровати лежал человек с совершенно изуродованным лицом. Подушка, одеяло и пол у кровати были залиты кровью. Человек лежал в неестественной позе: одна нога касалась пола, другая, согнутая в колене, вывернута.
Почти все в комнате было как прежде, если не считать перевернутого стула да распахнутого шкафа, зияющего своей пустотой. Анфиса все еще продолжала стоять, потом вдруг будто проснулась, как от толчка, метнулась из комнаты и с криком бросилась вон из дома.
Во дворе перед домом Шилова толпились снедаемые любопытством бабы и старики. Дородная фигура Анфисы возвышалась среди них. У входа в дом уже стоял красноармеец с винтовкой.
- Так и пролежал целый день, - говорила Анфиса, испуганным и жадным взглядом перебегая с одного слушателя на другого. - А утром-то видишь...
- Да, дела пошли, - вздохнул сутулый, сухонький старик. - У Ксении Кузякиной ночью муж пропал, путевым обходчиком на станции работал.
- Напился небось, - заметил кто-то из толпы.
- Не скажи. Он сосед мой, хмельного в рот не брал, уж я-то знаю...
Все настороженно замолчали, потому что во двор въехала широкая, приземистая машина с откидным брезентовым верхом.
Красноармеец, стоявший у крыльца, подтянулся.
Сарычев, Липягин и Кунгуров быстро прошли в дом. Сапоги гулко простучали по дощатому полу длинного коридора.
Пожилой, худой врач в белой сорочке и жилетке заканчивал осмотр трупа.
Сарычев, Липягин и Кунгуров остановились у кровати.
- Ах, Егор, Егор... - растерянно и как-то подавленно пробормотал Сарычев и отошел к столу, взял удостоверение Шилова, партийный билет, несколько секунд разглядывал документы, потом спрятал их в карман пиджака. Кунгуров тем временем оглядывал комнату, медленно переходя с одного места на другое.
- Может быть, посмотрите? - нерешительно предложил врач Сарычеву. - Так сказать, для опознания.
Сарычев подошел к кровати, взглянул на изуродованное лицо и тут же отвернулся. Судорога свела челюсти.
- Не могу... - выдавил он. - Пусть Липягин.
- Не буду! - Липягин замотал головой, в глазах у него стояли слезы. - Ах, сволочи, сволочи...
Они были ошеломлены и подавлены случившимся. Шилов, еще вчера живой, здоровый... Хотя разве мало похоронили они товарищей за эти годы? Правда, до сих пор бывало не так. Не так страшно и неожиданно. Тогда товарищи погибали в открытом бою, чаще всего в атаке. А теперь...
- По всему телу видны следы пыток, - сказал врач, накрыл труп одеялом и принялся укладывать в саквояж инструменты. - Отрублены руки. Убит двумя выстрелами в затылок. Смерть наступила примерно около трех часов ночи...
- Никаких следов борьбы в комнате. Как же его убили? - В голосе Сарычева слышалось недоумение.
- Могли выманить, а потом привезти обратно, - ответил Липягин.
- Как выманить? Каким образом? - чуть не крикнул Сарычев.
- Ты меня спрашиваешь, будто я был здесь ночью, - нервно ответил Липягин.
- А зачем понадобилось им привозить обратно? - продолжал спрашивать Сарычев, не обратив внимания на возражение Липягина. - Чтобы мы увидели труп? Так или нет? - Секретарь губкома уставился на Кунгурова.
- Черт его знает, - вздохнул тот. - А может, никуда и не увозили?
- Нет, надо же, а? Руки отрубить... Ух, сволочи, сволочи... - Липягин, согнувшись, сидел на стуле, стиснув пальцами виски, застонал, как от боли.
Врач защелкнул маленький саквояж, сказал негромко, обращаясь к Кунгурову:
- Я позвоню вам из морга, после вскрытия. - И неторопливо вышел из комнаты.
Часовой, стоявший в дверях, посторонился.
- Из соседних домов людей опрашивали? - спросил Кунгуров одного из чекистов.
- Опрашивали. Ничего ночью не слыхали, - ответил он.
Снова воцарилось молчание. Сарычев нервно ходил по комнате. Липягин сидел на единственном стуле, опершись локтями о колени и опустив голову.
Двое чекистов подняли завернутое в одеяло тело, медленно вынесли из комнаты.
- Ну-ка позови соседку! - приказал Сарычев стоявшему в дверях красноармейцу. Тот исчез в темном коридоре, вскоре появился с Анфисой.
- Вы все время были дома, никуда ночью не выходили? - спросил Кунгуров.
- Куда ж я ночью ходить стану? - Анфиса даже обиделась.
- Как вас зовут? - подойдя к ней, спросил Сарычев.
- Анфиса Прохоровна, - с достоинством ответила женщина.
- Вы крепко спите, Анфиса Прохоровна?
- Как все...
- Ночью вы ничего подозрительного не слышали?
- Нет... - Женщина подумала. - Вроде бы машина какая-то под окнами тарахтела. А может, почудилось.
- И вы в окошко не полюбопытствовали? - продолжал спрашивать Сарычев.
- А чего любопытствовать? За ним часто по ночам приезжали. Вроде сквозь сон слышала, он в комнате что-то возился...
- А вам Шилов не говорил, почему он дома сидит? - спросил Кунгуров.
- Нет, - посмотрев сначала на Кунгурова, а потом на Сарычева, ответила Анфиса.
- Хорошо. Спасибо, Анфиса Прохоровна, - сказал Сарычев. - Можете идти.
- О-ох, времечко пошло, - бормотала Анфиса, выходя из комнаты. - Режут, стреляют...
- Подежурьте, пожалуйста, в коридоре, - попросил Сарычев часового.
Тот молча вышел, плотно притворив за собой дверь.
- Зачем его пытали? А? - быстро спросил Сарычев, когда дверь закрылась. - Думаешь, зверство?
- Не думаю, - ответил Кунгуров. - Скорее всего хотели узнать, когда будет отправляться золото.
Сарычев нервно ходил по комнате, заложив руки за спину. Липягин докурил самокрутку, тут же начал скручивать другую.
- И все-таки мне не ясно, зачем они привезли его обратно! - с раздражением проговорил Сарычев. - Пытали и убили его не здесь, это ясно, иначе соседка слышала бы крики и выстрелы. Значит, увезли? А зачем привезли обратно? Ведь они рисковали! Могли на патруль напороться! Вот это не ясно, не ясно... - И Сарычев вновь заходил по комнате.
- А может, соседка все слышала, но не хочет говорить? - неуверенно предположил Кунгуров. - Боится.
- Для меня ясно пока одно, - мрачным голосом перебил его Липягин, - отправлять золото завтра нельзя.
- Ты думаешь, Шилов мог выдать время? - быстро спросил Сарычев.
- Ничего я не думаю... Мы вон думали так, а вышло этак. - Липягин горестно махнул рукой и после паузы тихо добавил: - А если выдал?
Сарычев и Кунгуров молчали.
- Я понимаю, негоже так думать о своем товарище, - опять устало заговорил Липягин. - Но и рисковать мы не имеем права... - Липягин затянулся, с ожесточением загасил окурок прямо о стол.
- Золото нужно отправлять сегодня, - после паузы решительно сказал Сарычев, будто подвел итог своим размышлениям, и повторил: - Только сегодня, Николай! - Секретарь губкома взглянул на Кунгурова. - Быстро на станцию, чтобы поезд был готов к семи вечера. И прикажи еще вагонов добавить, чтобы толкучки не было. - Кунгуров кивнул, пошел к двери. - А ребятам пусть вагон получше подберут, - бросил вслед уходившему Кунгурову Сарычев. - Из старых... И чтоб двери все запирались.
- Кто четвертым поедет? - спросил Кунгуров, стоя уже в дверях.
Трое молча переглянулись.
- Я поеду! - Липягин хлопнул себя по коленям и поднялся. - Нового человека искать - дело долгое и хлопотное. У Кунгурова вон рука раненая, куда он с одной рукой? Алешин соплив еще, неопытен, Волин в делах по уши, уголовное дело распутывает. Так что я поеду, братцы. Как вы, не против?
- Тебя весь город знает, - сказал Кунгуров.
- Ну и что? Переоденусь. А в вагон садиться будем за станцией, у водокачки. Сразу запремся. Потом к составу нас присоединят, никто и не увидит.
Сарычев и Кунгуров молча, с сомнением смотрели на Липягина.
- Ну, что вы, в самом деле! - нервничал Липягин. - Кунгуров пока меня по всем вопросам замещать будет, наука нехитрая.
- Нехитрая... - раздумчиво проговорил Сарычев. - Только нам этой науке учиться еще и учиться.
- Ладно, и этому научимся. Я их, гадов, сам в расход пускать буду! В общем, решено! Я пока в чека поеду. Там какая-то женщина меня ждет. Муж у нее пропал, путевой обходчик. Еще одно дело, черт подери! До вечера! - Он взял со стола фуражку и пошел к двери.
Станционное строение - одноэтажное, бревенчатое и длинное, как барак, с фасада обугленное, со множеством следов от пуль. Совсем недавно станцию брали с боем у семеновцев. Напротив здания, через пути, полуразрушенный пакгауз, водокачка с рукавом для заправки водой паровозов. На запасных путях здесь и там приткнулись разбитые вагоны с ободранной на топливо обшивкой. Они просвечивались насквозь, и балки остова выпирали, как ребра павшего животного.
На пустынном перроне китайчонок показывал фокусы нескольким зевакам. Люди молча и равнодушно наблюдали, как мальчишка подбрасывал монетку, извлекал ее то из рукавов драной курточки, то из карманов.
- Фокуса-покуса! - громко выкрикивал китайчонок и протягивал грязную ручонку к зевакам, и глаза его хитро поблескивали. - Товалиса плолеталия, дай покусать! Оцень давно не кусал! Совсем сил нету!
Состав из девяти вагонов, старых, расшатанных, стоял у перрона. Паровоз тяжело пускал желто-белые клубы пара. Машинист в сдвинутой со лба фуражке кричал худому, долговязому парнишке:
- Кто буксы глядеть будет, туды твою! Колчак, что ли?
- Не успел, Гаврила Петрович. Я счас, я мигом.
- Мигом... - продолжал бурчать старый машинист. - Авария тоже мигом случается.
Дежурный по станции стоял у небольшого медного колокола, держался за веревочку, привязанную к "языку", и то и дело поглядывал на часы.
С крыш вагонов кричали ему мешочники:
- Давай отправляй, ирод!
- Сколько ждать можно? Саботажник!
- Трибунала на него нету! Давай команду, черт тонконогий!
Дежурный равнодушно выслушивал ругань.
А на запасных путях, далеко за станцией, стоял еще один вагон, весь в грязно-белых потеках, окна были забрызганы известью. С крыши стекала свежая краска. По боку Вагона, под окнами, огромными кривыми буквами выведено: "В ремонт".
Неподалеку стоял открытый автомобиль. Рядом с ним - Сарычев, Липягин, Кунгуров, Грунько, Дмитриев, Лемех и еще один человек в железнодорожной форме, в старенькой фуражке с треснутым козырьком. Все, кроме Сарычева, были одеты в штатское - кепки, пиджаки, сапоги. Они походили на мешочников. Липягин в руке держал тяжелый брезентовый баул. На запястье руки и на ручке баула поблескивали металлические дужки наручников.
- Хорош! - улыбнулся Сарычев, оглядывая Липягина.
- А что? Все по форме! - в ответ улыбнулся тот.
- Гляди, на какой-нибудь станции чека задержит как спекулянта.
- А при нас документики! - Липягин похлопал себя по нагрудному карману пиджака.
- Ну, счастливо! - Сарычев протянул Липягину руку. Они помедлили и обнялись.
- Алексей, с каждой станции телеграфируй. Из вагона выходить можешь только ты, - обратился Кунгуров к человеку в железнодорожной форме. Алексей с готовностью кивнул. Кунгуров оглядел вагон. - Да, подпачкали его на совесть, известку не жалели. Но зато, ребята, внутри - первый класс! Мягкая мебель и сплошные зеркала! Небось в таких и ездить не приходилось?
- Как это не приходилось? - возмутился Липягин. - А от Саратова до Сызрани, помнишь? Целый поезд был генерала Кутепова!
- Все купе заперты? - спросил Дмитриев.
- Да, - ответил Алексей. - Тамбурные двери тоже.
Они по очереди пожали друг другу руки.
- Главное - до Челябинска добраться, - сказал Сарычев. - Дальше легче будет. Ну, ни пуха...
- К черту!
Пять человек взобрались по ступенькам и скрылись в вагоне, Сарычев и Кунгуров смотрели им вслед. Потом Кунгуров махнул кому-то рукой. Стоявший невдалеке под парами маневренный паровозик тихонько свистнул, подкатил к вагону, легко стукнул его в буфера и погнал к заждавшемуся у перрона составу. Как только последний вагон прицепили к остальным, целая туча мешочников ринулась к нему.
- Куда?! Куда?! - преградил им дорогу Алексей. - Неисправный вагон! Читать умеете?! - Он показал на надпись.
- Мы грамоте не обучены!
- Потому и говорю. В ремонт вагон, в нем пола нет.
А в это время какой-то парень посмекалистей собирался уже прыгнуть на этот вагон с крыши соседнего.
- Куда? - закричал дежурный по станции.
Парень прыгнул, поскользнулся на залитой желтой краской крыше и под общий хохот свалился на землю. Дежурный ударил в колокол. Паровоз загудел, пустил облака пара. Состав медленно тронулся, подбирая последних толпящихся на перроне людей.
Еще совсем темно, но что-то уже дрогнуло в ночи. Зазеленело небо. Тьма ушла, но утро еще не наступило, и все вокруг - лес, телеграфные столбы и клочья тумана, осевшие в низинах, - принимало фантастические, расплывчатые очертания.
Начальник станции Кедровка Ванюкин, зябко поеживаясь, вышел на перрон. Вяло бледнел рассвет пасмурного дня. Ванюкин подошел к краю перрона и долго глядел туда, где в зыбкой дымке терялись стальные рельсы. Потом он вытащил плоские карманные часы, и в то же мгновение издалека донесся протяжный гудок паровоза. Ванюкин напрягся, вслушиваясь, будто старался узнать по гудку, тот ли это паровоз, которого он ждет, а потом снял фуражку, перекрестился и рысцой побежал к станции.
Липягин сидел, откинувшись на мягком диване, и молчал. Он придерживал на коленях брезентовый баул, пристегнутый к запястью левой руки наручником, от которого к баулу тянулась стальная цепочка. Напротив него - Паша Лемех, молодой угрюмый чекист, длинный, худой, с жилистыми сильными руками. Грунько и Дмитриев спали. Вагон раскачивало, убаюкивающе постукивали колеса. Лемех тряхнул головой, прогоняя сон.
- Спать охота страсть, - сказал он и стукнул себя по лбу.
- За двое суток не выспался, - улыбнулся Липягин и прильнул к окну.
- Недели выспаться не хватит, - ответил Лемех.
В дверь условным стуком постучал Алексей. Лемех открыл.
- Чай будете?
- Я нет, - сказал Липягин. - Спасибо.
- Я тоже не хочу, - отказался Лемех.
- Тогда я, ребята, спать. Запирайтесь.
Алексей прикрыл дверь. Лемех запер купе.
Мерно в предрассветной мгле за окном плыла тайга.
- Кедровка скоро, - сказал Липягин. Лицо его было усталым и озабоченным. Он все думал о Шилове, о его трагической гибели и никак не мог найти ей объяснения, не мог понять того, что произошло.