Первый визит к Нептуну
Через десять дней у плавпричала в бухте Южной рядом с "Лососем" стояла уже вторая американская субмаринка - "Судак".
Присыпанный снежком "Судак" стоит, не шелохнется, а "Лосось" с утра будто ожил: внутри что-то утробно урчит, корпус вздрагивает, из зарешеченной круглой дыры позади рубки - голубой шлейф бензиновой гари. Нынче "Лососю" предстоит впервые окунуться в черноморские волны. С высокого борта "Днестра" дивятся матросы-надводники: такое махонькое суденышко "Лосось" - мальчишка соплей перекинет - а поди же, с утра в эту прорву пятый воз разной утвари вваливают. Невдомек флотским: у подводной лодки лишь одна пятая корпуса над водой, оттого и кажется игрушечной. Отрядный коняга Кингстон, доставив очередной воз на пирс, прядет ушами, фыркает раздраженно: к духовитому перегару от флотских привык, но бензиновая гарь явно не по лошажьему нутру.
Внутри лодки душно, жарко, пахнет горячим машинным маслом, красками, парами аккумуляторной кислоты. Тусклые электрические лампочки высвечивают фантастическое нагромождение механизмов, приборов, сплетенных в змеиные клубки трубопроводов, кабелей. Попавшего впервые в эту железную утробу берет оторопь: матерь божья, да тут ступить негде, не то чтобы работать и жить. Но при всем кажущемся хаосе здесь нет ничего лишнего, рационализм в компановке инженерных хитросплетений достиг тут совершенства.
Несвитаев с трюмным квартирмейстером Сорокиным возятся с главным осушительным насосом: неисправен насос. Инженер все эти дни докладывал - нельзя с такой неисправностью в море выходить - куда там! Завотрядом Белкин - опытный, казалось бы, подводник - балагурит: на носу, мол, б декабря, Николин день, тезоименитство царя, Вирену-де неймется телеграфировать государю о досрочном вводе в строй Черноморской эскадры первой подлодочки - окунемся уж как-нибудь, порадуем державного вождя флота.
В машинном отделении кондуктор Горшков взъелся на моторного квартирмейстера 1 статьи Павла Бордюгова, вестового Несвитаева:
- Почто давеча масло в циркуляшке не проверил? Внушал я тебе? Видно, креста на тебе нет.
- Крест не обязательно, - возражает тот, - лишь бы бог в душе был.
- В душе, говоришь? Ну погоди, возвернемся с морей, ужо я тебе организую в бога душу!
Кондуктор последнюю фразу шепчет яростно, но воровато озирается и осеняет рот крестным знамением: ругань, божба на военном судне, тем более на лодке - ни-ни!
Сверху, в круглом проеме входного люка черным лаком сверкнули модные узконосые, на низком каблуке, штиблеты, и сам капитан-лейтенант Белкин явился в лодке - щеголеватый, с лихо закрученными вверх усами. Глянул из-под короткого нахимовского козырька фуражки искристо и шало, бодро спросил:
- Ну что, водяные черти, нырнем?
Встретился с нехорошим взглядом инженера Несвитаева, нимало не смущаясь, добавил:
- Представляешь, Алеша, нас в городе, оказывается, вот уже неделю, как зовут водяными чертями. И почему? Недавно у вокзала, за ночлежкой некоего Кассиди, нашли убитую девицу. Так одна бабка на базаре заявила: дело рук водяных чертей с самотопа-нырялки. И весьма убедительно аргументировала обвинение: какой, мол, порядочный человек полезет под воду - только головорез отчается на такое! И весь город подхватил: "водяные черти".
Завотрядом говорил пустяки, а сам выжидающе глядел на инженера.
- Николай Михайлович, нельзя с такой неисправностью погружаться, - честно сказал Несвитаев.
- Все то, что гибель нам сулит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья, - небрежно обронил Белкин. - По местам стоять, со швартовых сниматься!
Отдав команду на выход в море, Завотрядом направился в корму к матросам, - невозмутимый, самоуверенный. Но кто-кто, а Несвитаев знал: на душе у Николая Михайловича сейчас скверно.
"Лосось" никак не хотел уходить под воду. Весь водяной балласт принят, но лодка словно зацепилась горбом рубки за свод моря. А море сегодня красивое на редкость, будто не декабрь стоит, а ранняя осень - не шелохнется густо-синяя пелена его. С катера-отметчика и неуклюжего киллектора-спасателя (черти его по воле Вирена принесли!) десятки пар глаз с любопытством и тайным, может быть, злорадством следят за тщетными попытками водяных чертей нырнуть. Смехота! Выпуклый глаз перископа затравленно озирается по сторонам, порою в его зрачке яростно вспыхивает пойманный солнечный зайчик.
- Ну что, лавровенчанные, погрузимся мы нынче, или нет?
В голосе самолюбивого Белкина - вибрация туго натянутой струны.
Андреев, командир лодки, молчит. Несвитаев зло шлепнул перчаткой по гильзе "минимакса", огнетушителя.
- Я же предлагал, Николай Михайлович, бросить дополнительно в трюм тонну чугунок: черноморская вода гораздо плотнее балтийской.
- Тэ-экс, - Белкин задвигал желваками скул, - принимать воду в трюм!
- Николай Михайлович! - взмолился Андреев. - Принимать воду в трюм!
И черноморская вода, объявшая тело "Лосося", утробно урча, ворвалась в него через открывшийся кингстон. Стрелка глубиномера дрогнула и медленно поползла вверх: полсажени... сажень... Море сомкнулось над субмариной.
- Стоп принимать, - скомандовал Несвитаев. Из трюма слышалось пыхтение матроса, закрывающего кингстон, но урчание воды не прекращалось, усиливалось.
- Стоп принимать! Закрыть кингстон! - почти в унисон крикнули три офицера.
- Не закры-ыва-ется! - донесся снизу натужный голос трюмного машиниста.
Лодка быстро погружалась. Врывающаяся в нее вода уже не урчала, она шипела, грозно гудела, будто захлебывалась в злобном торжестве.
Белкин прыгнул в трюм, Несвитаев, не думая, автоматически, запустил осушительный насос, хотя и знал о его неисправности, одновременно рванул клапан на продувание балластных цистерн. Но было уже поздно: резкий треск - это пошли рваться балластные цистерны, которые в те времена размещались на лодках внутри прочного корпуса.
- Глубина пять сажень... шесть... семь, - срывающимся голосом все быстрее и быстрее докладывал квартирмейстер Сорокин.
Андреев и Несвитаев, не сговариваясь, лихорадочно отворачивали по обоим бортам стопора сброса аварийного балласта в пять тонн. Поможет ли? Поди, "Лосось" засосал в себя уже с десяток тонн воды. Аварийный стопор заклинило где-то посредине. "Сегодня все против нас", - тоскливо мелькнуло у Несвитаева.
Весь экипаж сознавал, что обречен, но паники не было. Дрожащие губы шептали молитву заступнику моряков, Николе, но руки не мельтешили в крестном знамении - каждая пара судорожно вцепилась в то, за что ей надлежало держаться по погружному расписанию.
А море с ревом врывалось внутрь аварийной субмарины, и "Лосось" в полном соответствии с законом Архимеда шел ко дну. Дифферент{1} резко увеличивался на корму. Толчок - и лодка пошла валиться на ровный киль: грохнулись на дно. Вода из кормового отделения хлынула теперь в нос, яростными кобрами зашипели залитые оксилитовые шашки{2}. "Если морская вода попадет в аккумуляторы - нам крышка, задохнемся от хлора, даже при условии, что у подволока останется приличная воздушная подушка", - отметил про себя инженер.
Мысль Несвитаева лихорадочно работала: он не главный на лодке, но он инженер, он должен, обязан что-то придумать, обязан! - порывисто перевел дыхание... он дышит?., дышит... воздух! А если дать воздух внутрь лодки?!
Несвитаев рванулся к воздушному клапану. "Если и этот заклинит, вырву зубами!".
Клапан открылся легко. И в полузатопленную братскую могилу резко ударила тугая струя, воздуха под давлением двести атмосфер. В его яростном звоне потонули все остальные звуки, уши сразу заложило колючей ватой, в голове что-то хрустело, глаза лезли из орбит.
Схлестнулись две стихии, вода и воздух, сила давила грудью на силу и побеждала большая. Вода еще продолжала поступать, но уже медленнее, вот она остановилась и - не верилось глазам - пошла вниз! Воздух упругими своими ладошками выталкивал из захлебнувшегося "Лосося" разбойно вторгшееся море.
А Несвитаев, вместо того чтобы смеяться, туповато уставился на Белкина, стоящего по грудь в воде: только что тот нырял с головой, а усы у него по-прежнему торчат вверх пренахально - как это он, чертяка, достигает?
Облегченный "Лосось" стремительно рвался из подводных хлябей наверх, к солнцу. Вот он подскочил над морем чуть не до киля, ухнул на сажень вниз, снова подскочил - и закачался, успокаиваясь, - черный, гладкий, блестящий, как вынырнувший кит. Под брюхом у него что-то лязгнуло: то соскочившая со штока тарелка сама села в гнездо, и зловредный кингстон закрылся. А внутри лодки, куда никогда не заглядывало солнце, будто солнечный луч высветил на гипсовых масках вынырнувших из преисподней водяных чертей жалкие, вымученные улыбки.
Современный подводник улыбнется: эка невидаль, воду воздухом вытолкнули - хрестоматия! Но в те времена нужно было в разных морях утопнуть полдюжине субмарин, прежде чем на русском "Лососе" впервые догадались применить сжатый воздух для борьбы с водой.
Белкин, хлюпая разбухшими штиблетами, метнулся по трапу вверх. Не дожидаясь, покуда отравится избыточное давление, отдраил люк. Хлоп! - пробкой из бутылки шампанского выбросило его воздухом из шахты люка - чудом шею не свернул. Ошалело глянул в синее небо, жадно глотнул терпкую свежесть зимнего морского воздуха, блаженно закатил глаза и, выдробив каблуками по железу бешеную чечетку, замысловато выругался (надо отдать ему должное - выругался в свой адрес). Провентилировав таким способом свою душу, глянул вниз, увидел в люке кудлатую голову Андреева.
- Боренька, нечего тебе здесь делать, падай вниз, внуши всем православным: все что сейчас было - не было этого, провели практическое учение. Усек? И - по стакану шила каждому, дабы не простудились. Да, спроси у Алексея, можем ли топать самоходом?
К "Лососю" подскочил на катере-отметчике Новицкий, Начальник отряда минных судов, которому подводники подчинялись.
- Поздравляю, Николай Михайлович, с первым погружением в волны таврические! Все в порядке, надеюсь?
- Спасибо, Аполлон Григорьевич, все преотлично! Погрузился на одиннадцать сажен, дальше дно не пустило.
- Тэ-экс, - протянул Новицкий, видимо, соображая, много или мало одиннадцать сажен для "Лосося", - а почему у вас, Николай Михайлович, вода из-под фуражки бежит?
- Это... а это, когда у меня мысли бурлят в голове, предпочитаю остужать голову морской водой, отнюдь не кельнской!
Капитан 1 ранга, питавший, как знали все в отряде, слабость к духам и о-де-колонам, махнул рукой на дерзость, знал уже: связываться с Белкиным бесполезно. Катер отвалил.
А еще говорят, нет чудес на свете: бензомотор завелся! Русский проект инженера Луцкого, овеществленный германской фирмой Даймлера, работал безотказно. Оплошавший давеча Павел Бордюгов во время аварии отличился: когда вода хлынула в машинное отделение, с ловкостью непостижимой успел перекрыть все пять клапанов на бензосистеме. А уж как цистерну не раздавило при таком давлении - об этом ведали разве что господь бог да русский корабел-работяга, который, полагаясь не столько на заморские чертежи, но больше на ремесловое чутье свое, скроил бензоцистерну из стального проката толщиной вдвое большей супротив хлипкой американской задумки. Теперь Бордюгов гордо восседал в машинном отделении на закрытом унитазе (у мотористов-подводников, из-за отсутствия сидячих мест вообще, самым почетным местом всегда был унитаз) и блаженно ухмылялся: похоже, Несвитаев явно переплеснул в кружку своему вестовому. А кондуктор Горшков почтительно держал грязной щепотью ножку консервированной курицы перед героем - на заедку.
"Лосось" уже скользил по Южной бухте, а Николай Михайлович, стоя на мостике, все терзался вопросом: почему не его, Белкина, не Андреева - не их, морских специалистов, - а именно инженера Несвитаева в критическую минуту осенила мысль, которая спасла всех? Подводник с немалым опытом - лихой, горячий, скорый на решения, гордый и независимый до дерзости - Белкин был человек честный, справедливый и думающий. И снова, и снова всплывала начисто отвергаемая им прежде, до Цусимы, мысль: а ведь инженеры, "березовая братия", лучше нас, золотопогонников, соображают в таком деле, как борьба за живучесть корабля, тем более подводной лодки.
Беспокойная зима
К новому, 1908 году, в отряде было уже пять подводных лодок. К двум американским субмаринам добавились три германской постройки унтервассербота: "Камбала", "Карп" и "Карась" - "Три Ка", как их называли. Они в два раза крупнее американок, носы высокомерно вздернуты, а в узких глазницах мрачных рубок, похожих на рыцарские забрала, - надменный тевтонский прищур. Но лодки эти сработаны добротнее американских. Все внутри ладно скомпановано, подогнано - ничего лишнего, и оттого много свободного пространства, трубопроводы один к одному аккуратно выложены, красиво расцвечены коричневой сиеной, алым вермильоном, желтым гуммигутом и белой немецкой эмалью с добавлением нежно-синего индиго, - во всем немецкая аккуратность, класс. И механизмы работают надежнее американских. Вот только минный аппарат всего один. У Бубнова, на лодках меньшего водоизмещения, - три аппарата. Но и то сказать: какой же дурак будет вооружать своего вероятного противника?
Алексей Несвитаев - теперь уже отрядный инженер-механик, а перед рождеством пришел приказ еще и о пожаловании ему чина инженер-поручика.
С легкими брызгами шампанского, коим обмывалось двойное повышение, очень скоро улетели, испарились щекочущие пузырьки самолюбия, и остались одни заботы. А их было много. Горячий Белкин жал вовсю: давай ему плавать и нырять - и баста! А как тут нырять, когда новая строптивая техника в руках не ахти каких еще опытных подводников постоянно ломалась, отказывала? Американское оборудование ломалось гораздо чаще германского, зато янки щедро снабдили русских моряков запасными частями, тогда как немцы для своих аккуратных машин запчасти сразу не поставили, а после официального оформления Антанты в 1907 году отказались говорить на эту тему вообще, предпочтя заплатить неустойку. Белкин ругался:
- Наши густомыслы из эмтека{3}, под сенью старого маразматика Вирениуса, видно, ждут, что швабы снабдят деталями, когда начнут с нами войну. У, рукосуи окаянные! Шаркуны столичные!
Он не скупился на выражения, этот Белкин, и его можно было понять. Не было, пожалуй, в России, кроме разве что Ивана Ризнича, другого более страстного патриота и пропагандиста подводного дела. И на ж тебе: на Черноморском флоте и так скептически относились к подводным лодкам - первый Вирен, - а тут стоят - простаивают пять свежевыкрашенных лодочек у причала - на мертвой привязи. И это когда надводный флот второй год уже вовсю зимой утюжит море! Было от чего заскрипеть зубами. А здесь еще на приеме у Вирена супруга Главного спрашивает у Белкина этак ехидненько:
- А правду ли рассказывают, прошлым летом на Балтике во время учений, когда одна лодочка высунула из воды этот... лорнет, нет, пардон, пе-ри-скоп, сзади подкрался мичман на катере, накрыл перископ фуражкой, заарканил его и притащил бедных подводничков к причалу?
- Навет, навет, - любезно улыбнулся Белкин, дамам он не дерзил.
Вот и приходилось Несвитаеву практически одному решать все вопросы ремонта уникальной подводной техники: был он в отряде единственный инженер. А как решать, когда нету запасных частей? Хорошо, есть на Руси мастеровые-смыслени, на все руки умельцы. Были такие и в Лазаревском адмиралтействе. С ними Несвитаев не то чтобы сдружился, но сошелся как-то сразу, и они относились к нему с пониманием и доверием, не как к другим господам-офицерам. Обратишься к этим бородачам по-хорошему, объяснишь, мол, не себе - России нужно, так они тебе, может, блоху и не подкуют, но уж какой-то там керосиномотор системы Кертинга-Гайднера за два дня раскидают и соберут непременно как новый. Ну, само собой, без некоего поощрения тут не обойтись... Так Несвитаев и выкручивался из положения, ночами не досыпал, но к сочельнику доложил Белкину, что все лодки, кроме "Карася", к выходу в море готовы.
Николай Михайлович дал команду всему отряду пробежать в надводном положении до Балаклавы и обратно. Втайне мечтал: в Балаклавской бухте, подальше от любопытствующего ехидства, лодки сделают пробные погружения, а по возвращении, уже на Севастопольском рейде, все дружно нырнут и всплывут на виду у города. Сам пошел вместе с Несвитаевым на "Лососе".
Дул довольно свежий ветер зюйдового румба, и, едва отряд вышел за мыс Херсонес, хрупкие подводные челны, имевшие форму веретена и потому особенно подверженные качке, стало так зверски класть с борта на борт, что кренометры зашкаливало. Вскоре маленькие "Лосось" и "Судак" стало заливать через входные люки, из электрических щитов посыпались искры, бензомоторы захлебывались. Ветер усиливался. Нависла угроза катастрофы. Белкин дал команду возвращаться в Севастополь.
Понуро швартовались к причалу сунувшиеся было в сердитое зимнее Черное море субмарины. Жалкие, захлебнувшиеся. Подводники не глядели друг другу в глаза.
Об этом случае кто-то наябедничал Вирену. Тот распорядился без его личного разрешения лодки в море не выпускать.
И тогда инженер Несвитаев стал придумывать устройство для забора воздуха к бензомоторам при закрытом входном люке на лодке.
Страсти отца Артемия
- О, явление Христа народу!
Таким восклицанием встретил Несвитаев неслышно, возникшую на пороге его каюты поздним вечером фигуру судового священника, отца Артемия. Неделю не выходивший из затвора, сказавшийся больным, поп был нынче пасмурно суров, всклокочен и вид имел крайне запущенный.
- Верую в единого бога, отца-вседержателя, творца неба и земли, и верую в раба божьего Алексия, бо не отринет же он страждущего и да воздаст ему, не по заслугам, но токмо из кротости души своей, чарочку Бахуса!
После такого ерничества Алексею ничего другого не оставалось, как плеснуть тому из медной канистрочки в стакан.
Приняв, батюшка крякнул, утер кулаком рот и плотоядно нюхнул галетину.
- Истинно сказано в Писании, всякое древо познается по плодам с него: не снимают смокв с терновника, маслин с шиповника, а опохмелки - с воровской интендантской хари Бориса Корсака.
- Отказал? - сочувственно осведомился Несвитаев.
- А я к тому лихоимцу и не взывал, а прямехонько, како очухался, - к вам, Алексей Николаевич.