Она в испуге подняла глаза от тарелки. Кто-то ел с таким аппетитом, что в буквальном смысле за ушами трещало, - и этот звук стал преобладать в комнате. В наступившей неестественной тишине слышалась только работа челюстей. Это кушала г-жа Моску. Санда обомлела. Г-жа Моску часто забывалась во время обеда и переставала скрывать свой аппетит, но таких вершин прожорливости еще никогда не достигала. Никто не смел произнести ни слова, все в оторопи сидели и слушали.
- Maman! - крикнула ей Санда.
Г-жа Моску продолжала уписывать жаркое, низко опустив голову над тарелкой. Г-н Назарие в ужасе косился на нее, Егор делал вид, что ничего не замечает. Санда подалась вперед и еще раз окликнула мать, снова безрезультатно. "Ей станет дурно!" - в отчаянии думала Санда. Тогда Симина как ни в чем не бывало положила ручку на плечо г-жи Моску и тихо сказала:
- Я видела во сне тетю Кристину, мамочка.
Г-жа Моску тут же перестала жевать.
- Представь, и я вижу ее уже несколько ночей подряд. Такие удивительные сны!
Она деликатно сложила вилку и нож на краю тарелки и подняла голову. Г-н Назарие замер в предчувствии этого жеста: он боялся взглянуть в лицо только что очнувшейся от странного припадка женщины (иначе как потерей сознания он не мог объяснить то варварство, с каким она ела несколько минут назад), и для него полной неожиданностью было встретить на этом лице выражение покоя и внимания. Г-жа Моску, вне всякого сомнения, не отдавала отчета в своих недавних действиях и ничего не помнила.
- Вы будете надо мной смеяться, господин профессор, - заговорила она, - но я все равно вам признаюсь, что сны для меня - иной, лучший мир.
- Нисколько не буду смеяться, сударыня, - поспешил заверить ее г-н Назарие.
- Мама понимает под этим что-то свое, - вмешалась Санда, счастливая, что так легко удалось выйти из неловкой ситуации. - Во всяком случае, "иной мир" не в прямом смысле.
- Мне было бы очень интересно послушать, - подхватил г-н Назарие. - Предмет презанимательный.
Г-жа Моску с готовностью закивала.
- Да, да, мы как-нибудь об этом побеседуем. Но не теперь, конечно. - Она живо обернулась к Симине. - Как ты ее видела, моя девочка?
- Она пришла ко мне, села на мою кроватку и сказала: "Ты одна меня любишь, Симина!" Она была в розовом платье, с кружевным зонтиком...
- Да, она всегда так приходит, - в волнении прошептала г-жа Моску.
- Потом она сказала про Санду, - продолжала Симина. - "Санда меня совсем забыла. Она теперь взрослая барышня". Прямо так и сказала. И мне показалось, что она плачет. Потом попросила мою руку и поцеловала ее.
- Да, да, так, - шептала г-жа Моску. - Она непременно целует твою руку или плечо...
Все молча слушали. Санда саркастически улыбалась, поглядывая на сестру. "Нет, надо ее отучить раз и навсегда от этой дурной привычки", - думала она с нарастающим гневом и наконец взорвалась:
- Зачем ты лжешь, Симина? Я уверена, что никто тебе не снился, никакая тетя Кристина.
- Я не лгу, - твердо возразила Симина. - Она правда со мной говорила. И что про тебя сказала, я очень хорошо помню: "Санда меня совсем забыла". И у нее были слезы на глазах, я видела...
- Лжешь! - ожесточенно повторила Санда. - Ничего ты не видела!
Симина смело, по своему обыкновению, выдержала взгляд сестры, потом ее ротик сложился в ироническую улыбку.
- Ну, пусть будет "не видела", - сказала она спокойно и отвернулась к матери.
Санда кусала губы. Еще и дерзкая стала, девчонка, даже гостей не стесняется. Она вдруг по-новому взглянула на Егора, и ее захлестнуло теплом. Как хорошо, что она не одна, что рядом есть человек, на чью любовь и поддержку она может рассчитывать.
- Но откуда же девочка знает тетю Кристину? - нарушил молчание за столом г-н Назарие. - Ведь она, сколько я понял, умерла молодой...
Г-жа Моску встрепенулась. Профессор еще не видел ее в таком воодушевлении. Наплыв волнующих, рвущихся наружу воспоминаний даже стер с ее лица неизменную улыбку. Егор не без удивления и не без опаски наблюдал, как загораются неестественным блеском, превращаются в налитые влагой линзы ее глаза.
- Кристину никто из них не знал, - начала г-жа Моску, глубоко переведя дух. - Ни Санда, ни Симина. Санда родилась в первый год войны, девять лет спустя после Кристининой смерти... Но у нас есть портрет Кристины в натуральную величину, кисти самого Мири. Дети знают ее по портрету...
Она вдруг умолкла, склонив голову. Но г-н Назарие, чувствуя, что новое молчание было бы сейчас невыносимым, настойчиво повторил:
- И она умерла молодой?
- Ей было всего двадцать лет, - Санда постаралась опередить мать с ответом. - Она была лет на семь старше мамы.
Но г-жа Моску не заметила ее вмешательства. Затихающим, гаснущим голосом, словно впадая в очередной приступ изнеможения, она продолжала:
- Кристина умерла вместо меня, несчастная. Нас с братом отослали в Каракал, а она осталась. Это было в девятьсот седьмом. И ее убили...
- Здесь? - с невольным нажимом спросил г-н Назарие.
- Она переехала сюда из своей Бэлэноайи, - опять вступила Санда. - Имение тогда, до экспроприации, было гораздо больше, как вы понимаете... Но это не укладывается в голове... Потому что крестьяне так ее любили...
Егору вдруг стало не по себе. Он уже раз слышал эту историю, эту, да не совсем. Некоторые детали упоминались при нем впервые, о других - не в пример важнее - кажется, говорить не собирались. Он попытался взглянуть Санде в глаза, но та, как будто не желая развития темы, поспешила объявить:
- Кофе на веранде, господа!
- Представляю, какой это был тяжелый удар для вас, - счел нужным выразить свое соболезнование хозяйке г-н Назарие.
В ответ г-жа Моску радушно закивала головой, словно принимая обычные слова вежливости, с какими гостям надлежит подниматься из-за стола.
* * *
Кофе накрыли на веранде. Сентябрьский день был особенно прозрачен, небо неправдоподобно синело и деревья застыли, будто были задуманы неподвижными от сотворения мира.
"Пора", - сказал себе Егор. И когда на пороге столовой Санда оказалась совсем близко, он непринужденно взял ее под руку. Она была податлива, он уловил ее волнение, нетерпеливую дрожь тела - все шло как надо. Правда, миг спустя она отпрянула, но даже в этом жесте Егор предпочел усмотреть надежду. Теперь предстояло ее разговорить. Взяв чашечку кофе, он начал:
- Чем занимается Санда после обеда?
- Хочу попросить у господина художника позволения посмотреть, как он будет работать в парке.
Егор хотел было отшутиться, но увидел подле суровое лицо Симины, ее напряженный взгляд, девочка словно пыталась понять, что тут происходит без ее ведома.
- Господин Пашкевич, - раздался голос хозяйки дома. - Не хотите ли взглянуть на портрет Кристины? Говорят, это лучшая работа Мири.
- Если у Мири вообще может быть что-нибудь хорошее, - иронически заметил художник.
- Вы же не видели, а говорите! - обиженно возразила Санда. - Я уверена, что вам понравится.
Ее горячность озадачила Егора. Он стоял с чашкой в руках между двумя сестрами и потерянно думал: "Черт меня дернул за язык. Если хочешь завоевать помещичью дочку, держи при себе свой снобизм. Кроме эстетических, есть и другие мерки..."
- Даже посредственный художник способен создать шедевр, если сумеет хоть раз в жизни возвыситься над собой, - нравоучительно изрек г-н Назарие.
- Миря был великий художник, - сказала г-жа Моску. - Миря - вершина румынского искусства. Отечество вправе им гордиться...
Г-н Назарие смешался и покраснел. А г-жа Моску в волнении поднялась и слабым мановением руки пригласила всех за собой. Ничуть не спокойнее были Санда с Симиной.
"Все, что касается этой злополучной Кристины, для них просто свято, - думал Егор. - Пожалуй, это говорит об их незаурядности. Причислить обожаемую покойницу к лику святых и поклоняться - пусть самой тривиальной иконе... Да, Санда - чудо. Так любить и так чтить тетушку, которую никогда не знала!" Даже и маленькую Симину Егор теперь мысленно извинял. "Вот кто поистине избранницы, элита, я рядом с ними просто чурбан".
- Простите, тут неприбрано, - сказала Санда, отворяя массивную белую дверь. - Мы в эту гостиную редко заходим...
Оправдание было уместным. На них пахнуло сухой медуницей, застоявшимся, стылым воздухом - прохладой томительной, искусственной. Егор поискал глазами товарища. Г-н Назарие не смел дохнуть от скромности и старался держаться как можно незаметнее. Следом, замыкающей, шла Симина. Торжественное волнение придавало ей женскую бледность, неестественную для детского личика. "Нет, какие в самом деле чуткие натуры", - еще раз подумал Егор.
- Девица Кристина! - представила г-жа Моску. - Всеобщая любимица...
Профессор почувствовал, как ужас взял его когтями под ребра. Девица Кристина смотрела прямо ему в глаза с портрета Мири и улыбалась. Это была очень юная девушка с черными локонами до плеч, в длинном платье с высокой и тонкой талией.
- Что скажете, господин художник? - спросила Санда.
Егор остановился поодаль, силясь разобраться, откуда этот наплыв щемящей грусти, что такого в этой девушке, которая смотрит ему в глаза, улыбаясь, как знакомому, будто именно его она выбрала из всей группы, чтобы посвятить в свое бесконечное одиночество. Тоска была на дне ее глаз. Напрасно она пыталась улыбаться, напрасно поигрывала голубым зонтиком и потихоньку ото всех ломала бровь, как бы приглашая его посмеяться вместе с ней над огромной, перегруженной цветами шляпой, которую она, конечно, терпеть не может, но мама велела: "Барышне не полагается позировать неглиже". Девица Кристина изнывала от этого стояния. "Она предчувствовала, что скоро умрет?" - спрашивал себя Егор.
- Значит, нравится, - торжествующе заключила Санда. - Раз молчите, значит, нравится.
- С такой моделью и не создать шедевра... - тихо проронил Егор.
У Кристины лукаво блеснули глаза. Егор потер лоб. Какой все-таки странный запах в этой комнате. Уж не ее ли это комната? Он скосил глаза в сторону. Санда сказала: гостиная, но там, в углу, стоит большая белая кровать под пологом. Он снова вскинул глаза на портрет. Девица Кристина ловила каждое его движение. Егор легко читал в ее глазах: она заметила, что он обнаружил кровать, и не покраснела. Напротив, встретила его взгляд даже несколько вызывающе. "Да, это моя спальня и там моя постель, моя девичья постель", - как будто говорили ее глаза.
- А господин профессор что скажет? - прозвучал голос Санды.
Г-н Назарие все это время простоял в оцепенении, не в силах стряхнуть накативший на него ужас: ему показалось, он снова видит призрак, туманную фигуру, давеча в столовой вставшую за креслом г-жи Моску. Он очнулся, лишь когда поймал на себе подозрительный, испытующий взгляд Симины.
- По-моему, великолепная работа, - решительно произнес он.
Он вдруг успокоился. Неестественный покой, как пролог к полному бесчувствию, установился в душе. Странно пахло в этой комнате: не смертью и не погребальными цветами, а как бы остановленной юностью, остановленной и хранимой здесь, в четырех стенах.
Чьи-то давние-давние младые лета. Словно бы и солнце не бывало в этой комнате, и время не искрошило ничего. Ничего здесь не изменилось, не обновилось с тех пор, как умерла девица Кристина. Этот запах - запах ее юности, чудом сохранившееся веяние ее духов, тепло ее кожи. Каким-то образом г-н Назарие понимал теперь эти бесконечно далекие от него мелочи. Он сам удивлялся той легкости, с какой он их понимал и принимал.
- Великолепно, ничего не скажешь, - повторил он, решаясь еще раз поднять глаза на портрет.
Нет, это не тот давешний призрак. Хотя сходство есть. На девицу Кристину можно смотреть спокойно. Она напугала его только в первую секунду. Кристина очень похожа на г-жу Моску, и на Симину. А ему померещилось. От той, другой, исходил леденящий ужас, в портрете ничего такого нет. Дух комнаты, ее печаль и безнадежность идут от чего-то иного и по-иному говорят душе.
- Я бы хотел как-нибудь написать ее, - сказал Егор. - Не копию сделать с портрета, а написать по-своему...
Санда в испуге дернула его за рукав, шепнула:
- Тсс! Не дай Бог, мама услышит.
Егор не понижал голоса, но г-жа Моску, опустившаяся в зачехленное белым холстом кресло, ничего, по своему обыкновению, не слышала. Она блуждала глазами по комнате. По-особому пульсировала здесь жизнь. Сюда она прибегала мыслью, хотя не в это конкретное пространство, не в это настоящее время. Егор взглянул на нее через плечо и понял: г-жа Моску постоянно возвращается сюда, в эту комнату, но в происшествия той поры.
- ...Слава Богу, не услышала, а то бы ей на самом деле стало плохо, - все так же шепотом продолжала Санда. - Она редко кого сюда приводит. Для вас сделано исключение. И потом, вы не знаете одной вещи...
Но рядом уже возникла Симина. Г-н Назарие тоже направлялся к ним, вероятно, предполагая, что уже прилично покинуть комнату.
- А тете Кристине понравилось бы, если бы ее еще раз нарисовали, - сказала Симина. - С чего ты взяла, что мама не захочет?!
- Ты, конечно, больше всех знаешь, Симина, - отрезала Санда, смерив девочку строгим взглядом, и, повернувшись к ней спиной, позвала г-жу Моску:
- Maman, довольно уж! Пора идти...
- Может быть, ты оставишь меня еще на минутку? - попросила та.
Санда протестующе помотала головой.
- С Симиной... - просила г-жа Моску.
- С ней тем более. - Санда сгладила свой отказ улыбкой и взяла мать под руку. За ними, избегая смотреть друг на друга, двинулись Егор и г-н Назарие. На веранде Егор закурил, сначала предложив портсигар профессору. Тот отказался, усмехнувшись, и тихо проговорил:
- Нет, дорогой маэстро, по-моему, это не то...
Тут к ним подошла Санда. Суровое педагогическое выражение улетучилось с ее лица. Санда снова была кокетливой и весьма снисходительной барышней.
- Мы готовы к трудам, господин художник? - проворковала она.
Профессор был рад случаю ретироваться в столь подходящий момент.
IV
В тот день после обеда Егор ничего не наработал. Он долго таскал этюдник по парку, примерялся к разным живописным уголкам, но в конце концов сложил свои орудия производства в корнях старого вяза и предложил Санде просто прогуляться.
- В такой денек грех работать, - сказал он в свое оправдание. Потом спросил, много ли она знает стихов про осень. Спросил, как на экзамене, и пришлось выслушать целый концерт. Он-то хотел поскорее сменить тон на интимный, может быть, перейти к признаниям, стихи - хорошая прелюдия к любви, особенно когда вокруг такая осень, настраивающая на возвышенный лад. А получился перебор. Время уходило. Надо было сдвинуться с места. И он решил обратиться к Санде на "ты":
- Кстати, Санда, что ты думаешь о профессоре Назарие?
- Я думаю, он себе на уме, - сдержанно ответила Санда, как бы пропустив мимо ушей фамильярность обращения. - Вы заметили, как он часто меняется в лице? Не поймешь, какое оно у него на самом деле.
Егор засмеялся. Его действительно позабавил этот ответ. И, кроме того, они спустились с небес на землю - теперь уместны были и шутки, и флирт. В конце аллеи он обнял Санду за талию. Но она - наверное, чтобы позлить, - назвала его "господин художник".
Пора было идти к вечернему чаю. У крыльца вышагивала взад и вперед, поджидая их, Симина. Г-жа Моску читала на веранде французский роман. Г-н Назарие заранее предупредил, что будет только к ужину. Он ушел осматривать курганы.
Чаепитие прошло в молчании, только Санда с Егором изредка перебрасывались словом. Симина казалась чем-то озабоченной. Она первая встала из-за стола, прежде сложив салфетку и подобрав со скатерти крошки на тарелочку.
- Ты куда, Симина? - спросила Санда.
- К кормилице, - бросила девочка уже с порога, не оборачиваясь.
Проследив глазами, пока та не скрылась за деревьями, Санда строго обратилась к матери:
- Мне совсем не нравится эта дружба. Кормилица девочке только голову забивает...
- Да, да, я ей столько раз говорила... - оправдывалась г-жа Моску.
- Чем же она забивает ей голову? - поинтересовался Егор.
- Бог знает какими нелепыми сказками, - раздраженно ответила Санда.
- Но ей положено жить в окружении сказок, в девять-то лет, - заметил Егор. - Самое время для фольклора.
Санда поморщилась с досадой. Она многое могла бы возразить, но ограничилась одной фразой:
- Это довольно странный фольклор - кормилицыны сказки.