========== Он. ==========
POV Кристиан.
Я люблю Лондон. С его черно-серой зеркальностью дорог во время дождя, с его свинцовыми тучами и сизым туманом, с его уходящими вверх и теряющимися в облаках крышами небоскребов. Я люблю этот город вечного движения, хмурых клерков и чопорных дам. Хотя понятие «люблю» для таких, как я, звучит достаточно забавно. Мне здесь комфортно. Хоть и родился я в другом месте. Под звон колоколов Собора Парижской Богоматери ранним утром пятьсот сорок девять лет назад. Когда все изменилось? Мне было двадцать семь, впрочем, на вид, мне и сейчас столько же. Ведь именно в тот день время для меня остановилось, жизнь сделала крутой поворот, свернув на вечный путь. Я помню все, до мельчайших подробностей, словно это было только вчера. В Париже тогда стоял такой же густой низкий туман, как сейчас в Лондоне. И было жутко холодно. Таких холодов не помнили даже старожилы. Люди умирали семьями. Волки, ничего не боясь, забегали в города и лакомились свежим мясом прямо на улицах. Пожары озаряли Париж с завидной регулярностью. Каким-то чудом мы выживали. Постоянно горел костер в камине, кто-нибудь всегда бодрствовал. Помню, отец послал меня за очередной партией дров. Укутавшись максимально, насколько возможно, чтобы не стать очередным ужином волков и при этом иметь возможность передвигаться, я отправился в лес. Благо он был фактически за углом, несколько шагов пройти, овраг и вот он лес. На улице было безлюдно, без крайней нужды никто носа из домов не высовывал. Я не сразу заметил его. Он сидел, прислонившись к стене, словно примерз к ней. Почему я остановился? Зачем подошел? За все эти годы я так и не нашел другого ответа, кроме одного – сама судьба или Дьявол подвели меня к нему.
- Давай, вставай, а то скоро ужином станешь, - услышав вой волков, бродящих где-то рядом, сказал я ему.
Он поднял на меня глаза, в которых было что-то странное, как мне тогда показалось. Точнее, в них ничего не было. На вид он был очень голоден, и в этом я не ошибся. Хотя природу его голода понял чуть позже. Он встал и, прислонившись к стене, смотрел на меня. А я словно прирос к земле, не в силах сделать ни шага. Он как будто не чувствовал холода, пронизывающего ветра, ворот его расстегнутой рубашки обнажал белую кожу шеи, мраморно белую. Он стоял и смотрел на меня.
Второй вопрос за эти годы, на который я тоже не смог ответить. Почему я позволил ему приблизиться ко мне? Приблизиться так близко, что я почувствовал его в буквальном смысле холодное дыхание на своей щеке. Он замер, посмотрел мне в глаза, словно давая последнюю возможность уйти.
Помню секундную боль в шее, резкую и тут же отпустившую. В тот миг я, наконец, понял, кто он. Но пути назад уже не было. Выпив меня почти наполовину, он отчего-то не бросил меня умирать от холода или от клыков волков. Помню, словно летели над городом, помню пещеру, помню его, вновь склонившегося надо мной. Но в этот раз боли не было, было лишь ощущение, словно мое тело заполняется чем-то новым, что даст мне возможность существовать дальше. Не знаю, равноценен ли был наш обмен? Я дал ему силы, он дал мне новую жизнь. Первое время, лет сто пятьдесят, мы жили вместе. Времена были те еще, к двум молодым мужчинам относились с понятным подозрением. Но наша сущность помогала избегать беды. Когда однажды он сказал, что я готов жить один, я лишь дал ему на прощание то, что он любил больше всего – мою вену под правым ухом. Короткий взгляд, и он исчез в парижском небе.
Странно, чувства нам не свойственны, но без него мне почему-то оставаться там не хотелось. Так я оказался в Лондоне.
Дни складывались в месяца, месяца в года, года в десятилетия. Века пролетали, словно листки календаря. Поначалу непривычно было одному, но потом я освоился и научился за несколько кварталов чувствовать охотников, выбирать, какая кровь сытнее, а какая вкуснее. Иногда эти два понятия не совпадали. Старался выбирать либо крепких здоровых мужчин, они давали больше сил, либо молодых девушек, их кровь была со сладковатыми привкусом, оставляющим приятное долгое послевкусие.
С последними, кстати, меньше всего проблем. Они сами липнут на меня, как пчелы на мед. На внешность никогда не жаловался, за эти годы ничуть не изменился, замерев в своих двадцати семи.
Удивительно, но и парни липнут тоже. Но кровь геев я не очень люблю, она горчит. Но все равно липнут. Иногда отшиваю по-хорошему, иногда, если не понимают… Не люблю этого, но стараюсь не доводить себя до состояния бешенства. Зачем лишний раз рисковать, выпуская на волю свою сущность. Охотники не дремлют, и недооценивать их нельзя. Осторожность в моем случае – краеугольный камень существования.
Наконец, светофор зазеленел. Ночь была непростая, хочется скорее домой, упасть на кровать и замереть до вечера. Я давно научился жить среди людей, сразу и не найдешь разницы. Могу есть их пищу, спокойно передвигаться днем. Я уже в том «возрасте», когда солнцем меня не возьмешь, только выбить можно на мгновенье. Но я быстро восстанавливаюсь. У меня есть их паспорт, работа, квартира в доме на окраине. К чему я так и не привык, так это к шуму и суете. Поэтому предпочитаю жить ночью, когда город спит, а днем отсыпаться. Работа на заправке меня вполне устраивает. Владелец не поверил своему счастью, когда узнал, что я готов постоянно работать в ночную смену. Я бы обошелся и без этого, и без их этих бумажек, что они называют деньгами. Но если уж живу среди них, не стоит выбиваться. Опять же, из-за охотников.
Преодолев переход, нырнул в метро. Душный переполненный вагон. Все раздражаются, толкаются, злятся друг на друга. Я стою около двери, прислонившись к углу вагона и прикрыв глаза. Мне не надо видеть, достаточно чувствовать. Его я почувствовал еще на переходе, да что там на переходе, уже на кассе супермаркета. Всю мою дорогу его запах сопровождал меня. Спасибо, пока я сыт. Запах то бил в нос, то растворялся среди других.
Я лениво приоткрыл глаза. Он стоял у двери напротив и откровенно смотрел на меня. Ууу, все понятно. Равнодушно смерил его взглядом, увидел и прерывисто поднимающуюся грудь, и взмокшие от желания руки, и распирающие джинсы хозяйство. Поняв, что я его заметил во всех смыслах, пару остановок он ждал инициативы от меня. Нет, парниша, не со мной. В крайнем случае сошел бы за перекус, но опять же, горчить потом будет. Видимо, парня торкнуло конкретно, через три остановки он сделал вид, что собирается выходить и подошел поближе ко мне. Я равнодушно не отводил взгляд. Даже забавно… На повороте поезд сильно занесло.
- Простите, я нечаянно… - уткнувшись своим хозяйством в меня, проблеял он.
Ну да, как же… Мальчонка, не серди меня… Осторожно попытался отодвинуть его, давая последний шанс свалить. Но парень отлипать не хотел. Я начинал чувствовать, как во мне просыпается моя сущность. Грудь распирало, внутренний волк уже скалил клыки. Только этого не хватало на людях. Ладно, парниша. Хочешь объятий и поцелуев? Вон как губы дрожат, словно ломка у тебя. Да, я знаю, что хорош… Эк тебя торкнуло. На очередном повороте, когда многоликую начинку вагона в который раз тряхнуло, я резко повернул его, вжав в угол. В глазах его тут же радостно блеснуло ожидание кайфа. Ну, это как сказать… Словно кролик под моим взглядом он безропотно стоял, пока я наклонялся к нему. Я не видел, почувствовал, как он вскрикнул, когда все понял. Черт, и правда, горчит… За настырность наказал, выпил всего до капли.
Выйдя из вагона, спиной услышал крики и визги, не оборачиваясь, не обращая внимания, быстрыми шагами прошел на эскалатор. Волк внутри недовольно рыкнул. Переел…
Три квартала от метро до дома шел спокойно, не спеша. Я никогда не пользуюсь наземным транспортом, люблю ходить. Усталость мне не свойственна. Навстречу, истошно вереща сиреной, пронеслась машина спасателей. Сам виноват, парниша…
Тело вдруг остановилось, почувствовав человека. Нового человека. Каждый человек имеет свой запах, и к тем, кто живет рядом со мной, я давно уже привык, принюхался, так сказать. А этот запах мне не знаком. Терпкий, сильный, с привкусом мандарина и кедра. Какафония, раздражающая нюх. Осторожно подойдя к дому, издалека увидел машину. Этакий дом на колесах. Рядом скучал водитель-африканец. Вообще, африканцев здесь много, но я их не люблю. У их крови особый вкус, на любителя. К тому же, среди них полно колдунов и прочей каннибальской нечисти. Подобные мне предпочитают существовать с ними в параллельных мирах.
Пройдя мимо водителя, вошел в подъезд. Все тот же запах. Возле окошка консьержа стоял мужчина средних лет, запах шел от него.
- Есть ли свободная квартира, друг?
- Квартиры есть. Разные. И цена разная.
- Я тут жить почти не буду, так ночевать иногда. Мне отсюда удобнее на шоссе выезжать, чем толкаться с товаром по городу. Так что давай, что подешевле, но и откровенный клоповник не подсунь смотри.
- Обижаете, у нас все чисто, люди порядочные живут.
- Пошли покажешь.
Дослушивать не стал, уж слишком раздражающим был запах. Преследовал, не отпуская, до самых дверей квартиры, перебивая привычные запахи. Открыв дверь, вошел внутрь. Пожалуй, надо шторы сменить, выгорели на солнце.
Сделал шаг внутрь комнаты. Волк внутри ощетинился, но слишком поздно. Резко одернутая штора, ослепляющее солнце прямо в глаза на мгновение выбило из колеи. Они тут же этим воспользовались. Повалили на пол лицом вниз, на шею тут же накинули ошейник из вербены, знали, что не дернусь. Заломили назад руки, перетянули грубой веревкой, сотканной из тонких длинных кусочков дерева.
Все выстроилось в цепочку. И скучающий водитель-африканец, и торговец у окошка консьержа, и запах. Самое главное – запах… Им было важно сбить меня, что бы я не почувствовал их, когда войду в квартиру.
Как они вычислили меня? Неужели из-за парнишки в метро? Так быстро? Впрочем, если охотник профи, ему много времени не надо, а нас по свежим следам им вычислить не так уж и сложно. Сложнее взять. Тут уже все от уровня охотника зависит. Я, судя по всему, попал на одного из высших, тех, с кем даже древние предпочитают не сталкиваться.
Немного повернув голову вбок, увидел сапог. Невысокий ковбойский сапог, остановившийся прямо у моего лица. Волк внутри рвался наружу, но пока воли ему не давал, надо поберечь силы. Кто знает, что ждет впереди, если сразу не убили, значит, имеют на него другие планы. Иногда, прежде чем убить, предпочитают вымотать, лишив сил, чтобы потом не мог сопротивляться.
- Ну, что… - голос, судя по всему, принадлежал владельцу сапог, - попал, дружок… Не щетинься, силенки побереги…
Рывком подняли на ноги, вербеновый ошейник стянул горло. Волк на мгновение вырвался из-под контроля, но охотник лишь немного отступил назад, как укротитель в цирке.
- Ух ты… Посмотрим, как ты зарычишь, когда у нас посидишь. Уверен, ты оценишь наше гостеприимство.
Этот чертов ошейник и стянутые деревом руки лишали возможности вырваться. Силы, надо беречь силы. Может, и хорошо, что тот парниша в метро подвернулся. Несколько часов продержусь. Все зависит от того, в чем будет заключаться их гостеприимство. Просто сидеть в клетке явно не дадут. Боли не боялся, давно забыл, что это такое, но способов мучительно лишать сил у охотников предостаточно.
Консьерж, не таясь, пересчитывал купюры, когда меня стащили по лестнице вниз. Железные прутья клетки с грохотом захлопнулись за спиной. Лежал, берег силы. Пока везли, даже впал в что-то среднее между анабиозом и сном.
Очнулся, когда машина остановилась. Даже когда вытаскивали и вели по длинным коридорам, старался не расходовать силы. Только скользил взглядом по сторонам. Высокая башня из стекла и металла, уходящая шпилем ввысь, словно игла. Никогда не понимал и не любил современную архитектуру, все эти железобетонные коробки. То ли дело двести-триста лет назад… Проведя через черных ход, привели к огромной бронированной двери. Остановили, прижав плечами к стене. Пока ждали, судя по всему ключ, смотрел вперед, считая железные заклепки на двери. И тут…
Запах… Нежный, еле уловимый. Хрупкий, как хрусталь, и в то же время яркий, будоражащий нюх. Волк внутри встал на дыбы, дыхание участилось. Запах, который ни с чем не спутаешь. Запах женщины… медленно повернув голову вбок, увидел ее.
Она стояла на верхней ступеньке лестницы и смотрела на него. Их взгляды встретились.
Где я видел тебя? В каких снах? Откуда ты пришла и зачем? Ее взгляд проник в сердце, казалось бы, остывшее сотни лет назад. Волк заскулил, поджав лапы…
========== Она. ==========
POV Джоанна.
Мое первое яркое воспоминание. Мне лет пять, наверное. Мы живем в Техасе, большая дружная семья – отец, мама, пять братьев. Небольшое ранчо в получасе от Далласа. Круглый год шикарная погода, солнце, бескрайний простор, лошади. Я всегда любила лошадей, иногда мне кажется, что я родилась в седле. Помню, мама шутила, что я в седло села раньше, чем пошла. Даже сейчас, когда проблемы, когда надо что-то решить или сделать важный выбор, я всегда седлаю своего Адмирала и несусь, несусь так, чтобы ветер свистел в ушах, чтобы всю дурь выдувало из головы. Решение находится. Всегда.
Мне пять лет. Мама отвлеклась на разговор по телефону, а я увидела в окно, как вернулись с работы отец и братья. Я не знала, чем они занимаются, да и слишком мала была, но, когда они, такие сильные, большие, мужественные вместе куда-то уезжали, мне казалось, что они занимаются чем-то важным. В тот день я впервые увидела – чем. Пока мама выясняла у мисс Флайм, куда делся их любимый поставщик фруктов, я дошла до двери и, осторожно приоткрыв ее, посмотрела наружу. Фургон отца остановился у сарая. Мне почти ничего не было видно, но я смогла разглядеть, как братья вытащили кого-то из машины и внесли в сарай. Тут сзади послышался обеспокоенный мамин крик, она взяла меня на руки, увидела, куда я смотрю и, отчего-то забеспокоившись, захлопнула дверь и начала меня заговаривать. Я быстро тогда забыла увиденное.
Забыла. На десять лет. Мне четырнадцать. Мы живем в Румынии. Небольшой затерянный в горах городок. Но отец и братья все так же уезжают куда-то то днем, а зачастую и ночью. И каждый раз велят маме крепче закрывать двери и окна. В тот вечер я зачиталась книжкой, которую мне всего на одну ночь дала Эстер, моя одноклассница. Она сама стащила ее у матери, пока та в ночную смену в больнице. «Дракула» Брэм Стокер. Если бы я знала тогда… А в тот вечер я глотала страницу за страницей, когда услышала шум внизу во дворе. Вся во власти книги я подошла к окну и посмотрела вниз. Братья вытаскивали из машины человека, мужчину лет тридцати. У него был странный то ли шарф, то ли что-то похожее на ошейник на горле, руки почему-то были связаны за спиной. Братья завели его в гараж. Я никогда не понимала, зачем нам два гаража, если машина одна. Но спросить ни у отца, ни у братьев не решалась.
Зачем я тогда вышла из комнаты? Почему, тихо спустившись по лестнице, прошмыгнула к кухне и через заднюю дверь вышла к гаражам? Прежде, чем братья захлопнули дверь, я услышала изнутри гаража звериный рык, от которого все похолодело внутри, и следом голос отца. Что он говорил, я не разобрала, один из братьев захлопнул дверь. Братья ушли в другой гараж, а я, словно парализованная тем криком, стояла и смотрела на первый. Очнулась, когда дверь открылась и вышел отец. Он посмотрел на часы, кивнул и пошел ко второму гаражу.
Все последующие годы я почти каждый день задавала себе один и тот же вопрос – зачем? Зачем я пошла к гаражу? Медленно отодвинув засов, заглянула внутрь. В тусклом свете подвешенной к потолку лампы я разглядела мужчину. Он стоял на коленях, привязанный толстой бечевкой к металлическому столбу, его тело то и дело вздрагивало, а когда касалось столба, изнутри вырывался тот самый звериный рык. И вдруг он открыл глаза. Я не знала, что такое гипноз, но, словно завороженная, пошла к нему, подходя все ближе и ближе. Оступившись, вдруг пошатнулась и чуть не упала, в последний момент удержавшись за бревенчатый столб. Проехав рукой по торчащему гвоздю, вскрикнула. Тут же от запястья к локтю потекла кровь. Глаза мужчины вдруг словно загорелись огнем, он задышал тяжело, хрипло, его тело подалось в мою сторону. Мне бы развернуться и бежать, но я продолжала стоять. И вдруг из него, словно из оболочки вырвалось нечто, что-то среднее между рысью и гепардом, огромная дикая кошка. Я не могла даже кричать. Я уже ждала, что она набросится на меня, как вдруг что-то тяжелое влетело в нее. Кошка зарычала и повернулась в сторону нападения. Повернулась и я. Мама стояла, держа в руках какой-то странный металлический кусок трубы. Кошка оскалила пасть и вдруг бросилась на нее. Ударившись о трубу, она зарычала так, что задрожали стены. Я никогда раньше и никогда потом так не кричала. Я почти не помню ничего дальше. Только какие-то обрывки воспоминаний, словно разорванное в клочья мамино платье. Вбежавший отец, схватив деревянный кол, бросается на кошку и насаживает ее на него, словно мясо для барбекю. Братья, подоспевшие на помощь, скручивают кошку, а когда отходят от нее, то я снова вижу мужчину, лежащего без чувств, а в груди у него тот самый кол. Но крови нет. Склонившийся над мамой отец. Он молчит. Братья молчат. Я молчу. Последний всплеск воспоминаний – мамин шепот: