Там, за горизонтом
Часть первая.
Нико стоял на остановке и ждал свой автобус с яркой рекламой новой марки духов на боках. Высокая длинноногая блондинка стояла в развевающемся платье на обрыве и поднимала вверх, к солнцу, тонкие руки. Духи назывались «Impression». Нико любил произносить вслух иностранные слова, слушать, как течёт, перекатывается, скользит каждый звук с кончика языка, вверх к нёбу, потом к основанию и обратно, по губам, а потом в сухой лёгкий воздух.
Остановка Нико была следующей от станции, поэтому автобус всегда приходил полупустым. Самая давка начиналась через три остановки, около Цветочного рынка. Почему этот рынок называли Цветочным, никто уже толком не помнил, и, кажется, что цветы там никогда не продавали, клумб красивых никто не делал. Неровные ряды пыльных тонаров, вечная суета и шум в любое время года. Вот как выглядело место, которое называлось столь красиво и изящно – Цветочный рынок.
Нико воображал, что раньше, ещё до того времени, как здесь выстроили город, на месте закопчённого промышленного района было селение, занимающееся разведением диковинных цветов. Самые редкие цветы страны можно было встретить только здесь. Сюда стекались люди из окрестных деревень, из больших городов, из других стран, чтобы просто полюбоваться на затейливые цвета и формы, и если возможно, купить себе семена или клубни. Нико видел девушку с рекламного плаката. Она всегда гуляла по Цветочному рынку и выбирала себе цветок на платье. Каждый день у неё были разные поводы искать украшение. Сегодня она готовилась к турниру, после которого её рука и сердце навечно будут отданы знатному вельможе, который выиграет турнир во имя неё.
Нико сидел на самом переднем сиденье автобуса, смотрел на убегающую под колёса серую дорогу, и одновременно с этим его взгляду открывалась другая панорама – трепещущее бледно-жёлтое платье, длинные белые волосы и ярко-красная роза в волосах – сегодня она отдаст своё сердце другому. Сердце Нико сжалось от щемящей тоски. Она не хочет выходить замуж, но она должна, таковы законы времени.
В школе как всегда скучно.
- Нико, а ты смотрел фильм «Я – робот»? Говорят, какой-то философский, я что-то не рискнул.
- Смотрел, и я бы не сказал, что там много философии, скорее это очередной блокбастер. Так что можешь не бояться.
- Хорошо быть таким умным как ты, понимать философию и прочую хренотень, - Ромо с сожалением вздохнул и отвернулся к своей очередной двойке. Геометрия никогда не была его наукой, как впрочем, и алгебра, и литература, и биология…
- Ромо, а тебе что-нибудь нравится?
- В смысле? – вяло отозвался Ромо и медленно повернулся, он хотел немного пострадать по поводу будущего скандала с родителями, поэтому не особо обрадовался тому, что его наглым образом вырвали из апатии.
- Какая-нибудь музыка, может быть, или книги? У тебя есть любимая книга?
- Ха, - Ромо с чувством шмыгнул носом и пожал плечами. – Учебник по геометрии вчера был. Вот и результат, - он помахал в воздухе листком, на котором красного цвета было больше, чем синего. – Не, читать я не люблю. А музыка… да всякая нравится. Что модно, то и нравится. А тебе?
- А мне нравится девушка на рекламном плакате, - тихо проговорил Нико и сам удивился тому, что сказал это вслух, и так легко и естественно у него это получилось, что Ромо и виду не подал, что для него это может быть неожиданным, скорее наоборот, оживился и заулыбался.
- Мне тоже нравятся девушки в журналах, - подмигнул он и громко цокнул языком. Нико сразу понял, что ошибся, приняв его настроение за нечто схожее со своим. Теперь ему хотелось забрать свои слова назад. Ромо же его разочарования не заметил и наклонился ближе. – У моего брата столько этих девушек, я у него иногда смотрю, пока его дома нет… и не только смотрю.
Нико почувствовал, что ему вдруг стало нечем дышать. Смущение сдавило горло плотным кольцом и никак не хотело пускать воздух в лёгкие. Всегда, когда Нико волновался, он начинал задыхаться. По лицу потёк жар, и внутри всё сжалось от стыда.
- Да ну тебя, - только и смог выговорить он и по-приятельски хлопнул Ромо по плечу, желая только одного – чтобы тот отвернулся к своей двойке и забыл их разговор. Но Ромо только разошёлся, видимо, тема порнографии очень ему нравилась. Вот и выяснили, что он любит.
- А ты что, никогда этого не делал? – свистящий шёпот Ромо колюче отозвался в позвоночнике. И стало неуютно, одиноко и противно находиться рядом с ним, с его вопросами, с нормальной жизнью стандартного подростка.
- Что не делал? Картинки откровенные я не люблю разглядывать, какой толк в том, чтобы просто смотреть? - холодно ответил Нико и сам, первым, демонстративно отвернулся к окну, прекрасно понимая, что тем самым подписывается под своей несостоятельностью, потому что Ромо имел в виду несколько иное, нежели разглядывание картинок. И они оба это поняли.
- Да я не про картинки, я про всякое такое… рукой, – Ромо отчего-то тоже смутился. Нико всегда ему нравился, и его одобрение многого стоило, а этот разговор вошёл явно не в то русло, и как остановиться, Ромо не знал, откровенные темы всегда таили в себе опасность увлечься и переступить границу дозволенного. – Да ладно, можешь не отвечать, это твоё личное дело, извини.
Нико не посмотрел на него.
После окончания уроков они шли к остановке и разговаривали о новых марках автомобилей.
Нико точно помнил, что это была пятница. В этот день было физвоспитание, и они сдавали норматив по бегу. Нико не любил бегать, хотя всегда сдавал нормативы в пятёрке лучших. Он чувствовал пульсацию крови в теле, и его дыхание при беге практически никогда не сбивалось. Нико представлял свой организм работающей станцией по перегонке крови. Вдох, и наполненный кислородом воздух проникает в лёгкие, там кровеносные сосуды забирают необходимую для движения подпитку и несут её к сердцу. Толчок, и заряженная энергией кровь бежит по артериям, разносится к каждому органу, в мозг, и оттуда обратно, к сердцу, через лёгкие наружу. Вдох-выдох, вдох-выдох. Ускорение движения рабочих частей хорошо налаженного механизма – большее количество вдыхаемого воздуха. Для Нико не составляло труда понять, что нужно его организму, чтобы работать правильно.
Усталость всей учебной недели и последнего урока беготни навалилась на плечи тяжёлым покрывалом, сдавила виски. Нико стоял на остановке и ничего не видел вокруг. Девушка на автобусе была просто плоской картинкой, летний день, пропитанный запахом пота и пыли, не обещал ничего интересного. Нико вошёл в раскрытые двери пахнущего машинным маслом автобуса, плюхнулся на разогретое солнцем заднее сиденье и невидяще уставился в окно. По пятницам всегда было нестерпимо скучно.
Что-то заставило его посмотреть в проход. Быть может, блик света скользнул по металлической застёжке на рюкзаке, или шуршание музыки в наушниках коснулось расслабленного сознания… Нико так и не смог понять, что именно привлекло его взгляд к этому молодому человеку, стоявшему, держась за поручень, в проходе, при том, что в автобусе было много свободных мест. На вид ему было лет двадцать пять, тёмная щетина покрывала загорелые щёки, тёмно-каштановые, слегка отросшие волосы выбивались из-под ярко-рыжей банданы с чёрной надписью “Rock’n’Roll”. Парень был высоким и с первого взгляда производил впечатление слишком худого для своего роста. Но приглядевшись лучше, можно было заметить, что он отлично сложен и мускулист. Нико сразу понял, что он занимается брейк-дансом, и дело было не только в музыке, которая доносилась из его наушников, и спортивном рюкзаке за спиной, дело было в излучаемом всей его фигурой ощущении постоянного сосредоточения, гибкости и напряжения. Парень умел владеть своим телом. Но и это было не самым главным… главным был шрам. Рассеченная бровь, ровно посередине, и слегка задетая щека. Очевидно, что порез был глубоким и, скорее всего, пришлось зашивать. Нико почувствовал тяжесть, скапливающуюся внизу живота, как только представил, как тонкая игла пронзает загорелую кожу и стягивает рваные края раны. И кровь, густая, чёрная, капает на белую ткань майки, обтягивающую крепкую, спокойно вздымающуюся грудь. Голова пошла кругом от ощущения тотальной эйфории. Никогда прежде Нико не испытывал возбуждения такого рода. Его словно пригвоздило к креслу, он не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть, только чувствовал, как по коже ползут холодные мурашки, как в груди всё замирает и трепещет в предвкушении, в подсознательном желании подчиниться тому, кто вытерпел адскую боль, кто потерял много крови, кто будет носить этот шрам вечно, как напоминание, как клеймо… Нико готов был умереть за этого парня, только потому, что у него был этот безобразный, этот героический шрам. Мой король…
В замке было сумрачно и тихо. Возвращение короля не было помпезным, никто не готовился к его встрече, не накрывал на стол, не украшал главную залу цветами, как это было принято ранее. Король умер в походе и возвращался в замок, чтобы обрести свой последний покой. Все молчали. Трон не мог пустовать больше одного дня, но никто не хотел говорить о том, что подходящих наследников нет. Король был бездетен, советник его отказался брать на себя ответственность и становиться его преемником, дальние родственники были уничтожены по приказу самого короля. Оставался только один человек, который мог возглавить государство, но он прибудет только через три дня из соседней страны – дальний друг короля, его доверенное лицо, его душеприказчик, колдун и чернокнижник. Члены Совета с тяжёлым сердцем ждали прибытия иноземного гостя. Никто ничего не знал ни о его происхождении, ни о его заслугах, только слухи, слухи… страшные, нагоняющие страх сплетни.
Короля положили в склепе рядом с покойной женой, которая покончила с собой, когда узнала о своём бесплодии. Второй раз жениться король не успел.
Чёрный флаг развевался над замком, когда в него прибыл синеглазый зверь - Маару.
После коронации Маару был большой праздник. Все собрались в большой зале, освещённой тысячью свечей. Каждый уважающий себя помещик обязан был подарить королю нечто ценное, то, чем примечателен его дом. Двое знатных вельмож, узнав о том, что новый правитель не женат, представили ему своих дочерей и подарили двух полуобнажённых, светящихся красотой наложниц – щедрый подарок по тем временам.
- Ваши женщины столь самовлюблённы, что я им не нужен, - усмехнулся новый правитель и ленивым жестом отклонил подарок – жесточайшее унижение. – Вот если бы вы подарили мне лошадей, это было бы во сто крат лучше.
Нико едва успел выскочить из автобуса на своей остановке. Он пробежал мимо парня со шрамом, стараясь не задеть его. Тот по-прежнему стоял в проходе, очевидно, выходил на конечной, и смотрел прямо перед собой в окно. Нико уловил едва заметный запах хвойной туалетной воды, и его ноги едва не подкосились, когда он оказался на пустой остановке. Сердце рвалось из груди, возбуждение гнало кровь по венам с немыслимой скоростью.
Пугающий и острый образ Маару, холодным взглядом оценивающего полураздетых прекрасных женщин, всю дорогу до дома преследовал Нико. В его синих глазах горела сила, жажда жизни, стремление к совершенству. И Нико восхищался этим молодым правителем весь оставшийся день и ночью плохо спал, ощущая запахи пира и слыша дробный стук барабанов. Под кожей бродило возбуждение и предчувствие чего-то великого. Король Маару любил барабаны, лошадей и холодное оружие. Это Нико определил точно.
- Нико, ты случаем не заболел? – мать с тревогой смотрела на сына утром следующего дня за завтраком. – На тебе лица нет.
Она поднялась со своего места и, подойдя ближе, хотела положить руку ему на лоб, но он ловко увернулся от прикосновения.
- Мам, - хмуро возмутился Нико, - со мной всё в порядке. Это всё из-за жары, спал плохо.
- Из-за жары?.. Или, - мать лукаво прищурилась, - может, ты влюбился?
Нико замер на месте, не донеся ложку с сахаром до кружки, рука его дрогнула, и несколько маленьких крупинок упало на стол. Ужас, неподдельный кристально чистый ужас скрутил все внутренности в крепкий узел. Влюбился?..
- Нет, конечно, - с трудом взяв себя в руки, беспечно ответил Нико. – Ты с ума сошла? Школу сначала нужно закончить, а потом уже влюбляться.
Мама села напротив и, подперев подбородок кулаком, серьёзно смотрела на сына. Под её пристальным взглядом Нико взяла настоящая злость, и он демонстративно усмехнулся её наивному предположению. Ещё чего?!
- Знаешь, сын, - тихо и проникновенно начала мама, и по спине Нико пробежал неприятный холодок. Когда мама начинала что-либо говорить таким тоном, заканчивалось это скандалом или взаимными обидами. – Смотрю я на тебя и не понимаю. Иногда ты ведёшь себя, как сущий ребёнок, которому я всё ещё нужна, как воздух, иногда же… вот как сейчас, мне кажется, ты уже вырос настолько, что я никогда уже не смогу понять тебя. Ты такой серьёзный, рассудительный, всё держишь в себе. Я уверена, что если бы ты по-настоящему влюбился, то не пришёл ко мне за советом, а заперся бы в своей комнате и молчал как партизан. Почему, Нико? Почему мне так кажется, сын? Я плохая мать?
Нико потупил взгляд и внутренне сжался. Осознание того, что мама говорит правду, наполнило его сердце тоской и каким-то разрушающим чувством собственного превосходства. Он – другой. Он просто не такой как она, как все его одноклассники, как Ромо, как Лило… как все пассажиры автобуса с рекламой «Impression», как все те люди, что ходят на Цветочный рынок, даже как… парень со шрамом. Они все просто декорации для пьесы его жизни. Нико не знал, лучше он или хуже всех них, он не оценивал, он просто знал, что он другой. И никогда мама не сможет понять его, никогда. И как истинная мать она чувствует его настроение, но опять, в очередной раз, не сможет понять, даже если он захочет ей объяснить, но Нико не мог подобрать слов. Да и что он мог сказать? Что она, мама, всего лишь декорация, а он главный герой? Единственно важный элемент в этом представлении?
- Мама, дело не в тебе, - проглатывая от волнения слова, начал Нико. – Это всё я… я не могу говорить откровенно о том… о чувствах, но это не ты… не потому что ты, просто я не могу.
- Если бы с нами был отец, ты бы рассказывал всё ему… я знаю, поэтому не обижаюсь. Если бы он был с нами…
Мама тяжело вздохнула и поднялась со стула, с наигранным интересом рассматривая цветы на подоконнике. Она никогда не позволяла себе плакать при Нико.
- Но его нет, а мы должны жить дальше, - сухо произнёс Нико и вернулся к остывающему чаю.
- Да, конечно, сын. Ты всегда у меня прав.
Нико мягко улыбнулся маме и пожал плечами.
В понедельник на уроках было весело. Лило пришла в школу с новой причёской – каре на ножке, так смешно называлась причёска, и постоянно смотрела на Нико в ожидании его реакции. Он слегка улыбался ей, а думал, что с длинными волосами ей было лучше. Она была похожа на балерину, а с каре на ножке Лило стала просто Лило.
- Нико, ты пойдёшь к Ромо на день рождения? Я знаю, что он тебя пригласил, но ты ещё не ответил. Почему?
У Лило были большие круглые глаза приятного серого цвета, слегка полноватые губы и высокий лоб, который теперь скрывала ровная чёлка. Нико считал Лило идеалом девушки, но никогда не пытался задействовать её в своей фантазии. Она была идеальна для этого мира, мира декораций, а там, в его личном мире, в мире Негори, как стал называть его Нико только сегодня утром, ей не было места – слишком земная, слишком обычная, слишком предсказуемая.
- Я не знаю, в выходные у моего отца и брата годовщина, поэтому я ничего не могу гарантировать. Я бы хотел побыть с мамой.
Лило вспыхнула и, схватив Нико за руку, резко сжала его пальцы своей узкой мягкой ладошкой.
- Конечно, оставайся с мамой, хочешь, я тоже останусь с вами?
Нико улыбнулся и покачал головой.
- Это только наше, пойми, Лило. Быть может, когда-нибудь, но не сейчас.
- Да, я понимаю. Я всё понимаю, Нико. Но если ты всё-таки найдёшь время, то приходи, я буду ждать. И Ромо тоже.
- А вы с ним хорошо ладите, - задорно подмигнул Нико. Тема его семьи была слишком тяжела для Лило. Её вечно тянуло на жалость, а жалость это последнее, что желал для себя Нико.
- Ой, Ромо такой охламон, я отношусь к нему как к младшему брату, - засмеялась девушка. – Я верю, что если он приложит больше усилий, то из него может выйти толк.
- А из меня может выйти толк?
Лило серьёзно посмотрела на Нико и прикусила пухлую нижнюю губку, собираясь с мыслями.
- Иногда мне кажется, что ты из другого мира. Ты слишком умный, слишком серьёзный, слишком взрослый. И я тебе не пара… - Лило потупила взор, а потом резко подняла голову, в порыве охватившего её истерического веселья отняла свою руку и побежала вперёд, позвякивая колокольчиками на заколках. Потом закружилась так, что подол её плиссированной юбки подхватывал ветер и обнажал стройные загорелые ноги. Это был красивый танец тела, ткани и эмоций.