- Я перезвоню те… - голос всё же подводит его, когда рука Дерека начинает неторопливо двигаться, но Малия не замечает ничего, продолжая восторгаться Большим Миром. Она быстро соглашается и чирикает что-то ещё, но дрожащие пальцы уже нажимают на “отбой” и отбрасывают телефон на пол. - Сукин сын, - выдыхает Стайлз, с силой толкаясь задом к зарычавшему ему в лопатки волку. - Я думал, ты не придёшь…
Я надеялся, что ты придёшь.
Дерек выпускает его бедро и рывком задирает футболку, прочерчивая по выгнутой спине горячие полосы подушечками пальцев.
- Я говорил не звонить мне с этим.
- Потому что я не могу больше, больше вообще никак, волче… - хрипит Стайлз, снова подаваясь назад, осторожно подстраиваясь под плавящие движения горячей руки на члене. - О, господи, у меня проблемы, у меня огромадные проблемищи с тобой, приятель. Потому что я не знаю, что это, но это убивает меня, просто уничтожает, на куски рвёт, особенно когда вот так, но это ничего… ничего, Дерек, я перешагну, я вылечусь, я… я… быстрее…
И он рвано скулит в подушку в такт этим ускоряющимся движениям руки, чувствуя, что Хейл абсолютно обалденно трётся о его зад пахом. Пальцы сжимаются на наволочке. Философия рассыпается вместе со здравым смыслом. Вспышки в глазах от движений бёдрами, каждый раз, каждый толчок. Как будто не сквозь штаны, а будто сквозь всё тело, доставая до гладких стенок желудка, так глубоко, что это больно.
У него есть Малия. Есть Малия. И настолько всё равно не было ещё никогда.
Каждый раз это разрыв мозга и разрыв души. Это доза на двое суток. А потом снова. И снова. И снова.
На стенках мозга вспухают пузыри, когда Стайлз тянется назад и сжимает пальцы на бедре Хейла.
- Ты мне нужен, - шёпот, которым Стайлз обычно шепчет “о, чёрт, ещё…” - Ты мне нужен, волчара…
Под плотной джинсовой тканью движутся мускулы.
Дерек негромко рычит, и Стилински представляет себе, как обнажаются его белые зубы. Дерек никогда не позволяет себе лишних прикосновений. Он уверенным движением руки дрочит Стайлзу, сухо прихватывая губами кожу на его лопатках, но он никогда не поцелует его, не проведёт пальцами по волосам, потому что это болезнь, просто болезнь, и они оба вылечатся.
Скоро. Скоро всё прекратится. Одну небольшую вечность спустя.
Обсессивный синдром.
Когда движения становятся слишком рваными, чтобы проследить каждое, Дерек сдёргивает с выставленной задницы штаны. Когда Стайлз жадно подаётся навстречу и выгибает спину до хруста, он выпускает горячий затылок и теперь устраивает обе руки на узких бёдрах. На постель падает несколько густых капель смазки и Стайлз громко выдыхает, притираясь открытым ртом к своему запястью.
Без подготовки это всегда не особенно приятно, но Стайлз не соображает, он лихорадочно тянет на себя Дерека за ремень спущенных джинс, рыча какую-то чушь в подушку, ощущая давление, распирающую боль и кайф.
Он никогда не любил коленно-локтевую, но сейчас она кажется ему самой лучшей, самой прекрасной позой на свете, потому что медленные движения крепкого члена начинают ускоряться - падение грёбаных ангелов. Если прислушаться, можно услышать их вопли. Наверное, они штабелями валятся с небес прямо в пекло, а их золотые крылья осыпаются по пути, поджигая мир под веками Стайлза Стилински, которого размашисто трахают, запрокинув голову и сцепив зубы.
Концентрат. Дерек приоткрывает глаза, чтобы увидеть, как Стайлз судорожно сжимает пальцами собственные волосы, яростно подаваясь навстречу каждому движению таза. Рычание у него получается приглушённым, но заводит оно не меньше, чем редкие вскрики и выдохи, в которых угадывается лихорадочное бормотание.
- Дерек… О, блядь, блядь, Дерек… ещё…
Хейл наматывает собравшуюся где-то под тонкой шеей ткань футболки на кулак и дёргает на себя. Стайлз послушно поднимается и задушенно стонет, когда становится на колени, прижимаясь спиной к напряжённому оборотню.
Руки Дерека обхватывают его, царапая короткими ногтями живот, пока Стилински выгибается и запрокидывает голову, глядя мутными, совершенно слепыми глазами в потолок.
Он кончает, когда Дерек выдыхает ему в ухо: “Сейчас”.
Так не бывает, наверное. У нормальных людей - не бывает. Нельзя кончать по приказу.
Можно.
Стайлза скручивает в сладкой смерти, и ему кажется, что он летит вслед за ангелами в ад. Что у него вырастают и сгорают к чертям крылья за спиной. Ему кажется, что он самый счастливый человек, когда Дерек на секунду прижимается к нему, а по крепкому телу проходит мощная судорога, от которой Стайлза снова сухо выгибает.
Ему кажется, что он сейчас взлетит, послав к хуям все законы физики, потому что Хейл выдыхает в его плечо:
- Твою мать…
И Стайлз знает, почему.
Дерек кончил в него. Он никогда не кончал в него. Это было чем-то вроде принципа в подкорке головного мозга, там же, где и - перехватывать кулак на полпути к себе. Это было чем-то личным, слишком интимным для разовых трахов. Было.
Пока Дерек не пропустил удар.
- Всё нормально, - хрипит Стайлз, пытаясь сглотнуть. У него вздрагивает живот, когда горячая ладонь проводит сверху вниз, задевая пальцами углубление пупка.
Дерек зарывается лицом в его шею, переводя дыхание. Это огромное искушение - не зарыться в его густые жёсткие волосы, когда они так близко. И Стайлз не противится ему: с одной стороны он зарывается в них пальцами и осторожно гладит, а с другой - носом.
- Останешься ненадолго?
- Нет.
Но он не двигается.
Он закрывает глаза, почти незаметно подаваясь под прикосновения мальчишки.
- Это пройдёт, Дерек, серьёзно, это слишком охуенно сильно, чтобы продлиться долго, чувак.
- Что я говорил о “чуваке”?
- Нельзя? Да, да, я знаю, серьёзно. Больше не повторится, сэр. Тогда я буду называть тебя деткой. Эй, детка…
- Не неси сюда это дерьмо, - голос Хейла глухой.
Он говорит о Малии сейчас. Стайлз закрывает рот, облизывает губы.
- Извини.
Осмелев, осторожно ведёт кончиком носа по тёплому месту под ухом оборотня. Он знает, что нельзя. Но этого хочется слишком сильно.
Дерек с тяжёлым вздохом пихает его в спину, и Стайлз падает на свою постель, морщась, когда чувствует влажное прикосновение остывающей спермы к коже. Затянутый узел в животе предсказуемо отпускает, позволяя немного расслабиться. Сглотнуть разочарование от потерянного контакта.
Но сильнее беспокоит другое.
Что-то в груди не собирается отпускать. Оно наоборот - сжимается, когда Стайлз приоткрывает глаз и наблюдает, как Дерек встаёт, оправляя свою одежду. Как заученным движением застёгивает жёсткий ремень, подхватывает рукой кожаную куртку, брошенную на опрокинутое кресло у стены.
- У вас с Джейн серьёзно? - вдруг слышит Стайлз собственный голос, и его сердце останавливается.
Не нужно было.
Хейл бросает на него долгий взгляд, который кажется сначала серьёзным, а потом - насмешливым.
- Я не пошутил, Стайлз. Завязывай.
- А? - слабо переспрашивает он, чувствуя внезапную резь в районе ключиц.
- Со звонками.
- А…
Выдавить из себя смешок сейчас немного сложнее, чем приставить заточенное лезвие японского меча к своему животу и совершить ритуальное самоубийство, распоров себе кишки.
- Ты ведь просто однажды не придёшь, да?
Дерек молча отворачивается. Идёт к окну и выскальзывает наружу, не оборачиваясь, решая тем самым все свои проблемы, наверное. Слышно, как тихо скрипит его кожаная куртка. Когда в комнате остаётся только Стайлз, становится горько. Игнорируя вытекающую из задницы сперму, он сжимает зубы и утыкается лицом в подушку.
Несколько минут лежит так, медленно дыша через нос.
Его отпускает узел, который иногда завязывается в сознании, не давая вдохнуть. Его отпускают мысли и образы, которые направляют всю кровь из его организма в член. Всё прошло. Всё снова на своих местах.
Но зачем-то Стайлз протягивает руку и нашаривает на полу у кровати мобильный.
Переворачивается на спину и открывает раздел сообщений. Пальцы всё ещё слегка подрагивают.
“ Ты нужен мне, Дерек”.
Отправить. Закрыть глаза и уронить сотовый на живот, зарываясь пальцами в отросшие волосы. Всё не становится проще, всё запутывается. Сильнее и сильнее. Момент, когда из Хмуроволка Дерек превратился в человека, устроившего в жизни Стайлза солнечное затмение, безбожно упущен.
Ты ёбнулся, Стайлз.
Приди уже в себя. Через пару дней возвращается Малия. И, да, нужно перезвонить ей.
Но эта мысль ускользает, как только телефон на животе вибрирует, оповещая о том, что Дерек ответил. Стайлз опасливо косится на экран, вчитываясь в единственное слово. Его губы тут же разъезжаются в улыбке, а что-то в груди затягивается сильнее, мешая сердцу спокойно биться.
“ Знаю”.
Люди - глупые эмоциональные создания в вечном поиске своих панацей.
Это не обсессивный синдром.
Часть 2.
Ничего страшного
http://ficbook.net/readfic/2291311
Описание:
Он хочет укатить в закат с бутылкой виски в одной руке и толстой вонючей сигарой - в другой. Его заебало всё настолько, что держаться за руль просто не будет необходимости.
Стайлз - филантроп.
Таким был, таким и останется всегда, сколько бы это “всегда” не предоставило дней, минут, секунд - Стайлз слишком филантроп, его хватит на каждую из.
Этому его научили в школе, но забыли упомянуть о том, что делать, когда от взгляда на одного парня начисто срывает крышу. Когда в это же время у тебя есть девушка. И куча друзей, которые даже не догадываются о том, что ты в полном дерьме. О том, что раз в несколько дней твою задницу таранит крепкий член, а ты сам разрываешь себе связки в попытках выорать эту одержимость, когда единственный желанный всеми фибрами человек говорит прямо в глаза: “Мне это не нужно”, и “Пора завязывать”, и “У меня есть Джейн”.
Учителя не знают о жизни ничего.
Они учат формулам, которые нельзя применить, когда судьба отвешивает очередную затрещину и заходится гомерическим хохотом, хватаясь за живот. Они зачитывают физические законы, которые сводятся к нулю, когда рядом появляется Он, а значит - исчезает всё остальное. Они рассказывают маленьким будущим потребителям о любви, недоумевая - что же это такое? Они обращаются к французским классикам, к близким людям, к наркотикам, может быть.
Французы говорят: от любви до ненависти один шаг.
Стайлз говорит:
- Ты ёбнулся, Скотт, любовь - это когда ты десять лет ежедневно плачешь над своим провальным планом по завоеванию Лидии Мартин, понимаешь? Любовь - это же преданность, это как собака и её хозяин. Счастье в Чаппи, чувак.