Предупреждение: возрастное ограничение 18+ Работа не предназначена для чтения лицами младше 18.
Если чиновник средней руки и средних лет, прячущий за цинизмом и самоуверенностью свою человеческую несостоятельность, встретит однажды парня — не слишком образованного и воспитанного, но честного и чистого душой, — то с ними могут произойти совершенно непредсказуемые события. И любовь — только одно из них.
— Это очень особый мальчик!
— Особый в смысле исключительный или в смысле специфический?
Предупреждение «Смерть персонажа» к главным героям не относится.
Графичных описаний смерти и насилия нет.
Спасибо Камбер за чудесную обложку — http://s018.radikal.ru/i526/1503/55/8dcedca9aa9f.jpg
1. Баранов как жертва интервенции
Весь центр по случаю визита наследного принца Норвегии был намертво перекрыт. Павел Петрович Овчинников сегодня катался на личной, а не служебной машине, поэтому запарковался у центрального сквера, решив, что так быстрее доберётся до здания Облдумы. Осень в этом году случилась долгая и неожиданно тёплая — в октябре ещё зелено местами было. Особенно в старом городском скверике с изящными коваными скамейками и памятником жертвам интервенции. Павел, придерживая разлетающиеся полы пальто, стремительным шагом обходил белоснежное сооружение, когда увидел парня, сидевшего на краю постамента и собравшего у своих ног стадо жирных голубей.
У скверика была специфическая репутация, — вполне заслуженная за многие десятилетия, — но чтобы так, ясным днём, среди мамаш с колясками? Парень встал с насиженного места, заметив взгляд Павла. Пакетик перевернулся в его руке, осыпая птичьи спинки чёрным семечковым дождём. Рослый, вровень с Павлом. На голове — шапка мелких блондинистых кудрей. Павел притормозил, разглядывая упрямый подбородок с ямочкой и выразительный рот. Чуть выше этой красоты фигурировал красный замёрзший нос. В целом парень выглядел как те сладкие бруталы, которых рисуют на обложках дамских романов. Павел никогда не снимал парней в родном городе, но в этот раз залюбовался игрой солнца в светлых волосах. Подошёл ближе, чем принято, — парень не отпрянул и не отвёл взгляд. Павел прикинул, что может отложить визит в Думу на час-полтора:
— Поедешь со мной?
Парень энергично закивал:
— Да!
— Я сейчас пойду за машиной и подъеду ко входу в парк. Чёрный мерседес. Ты быстро сядешь, понял?
Дождавшись очередного кивка, Павел развернулся и пошёл к стоянке. Забрал парня у ворот, включил для него обогрев. Это нужно не меньше часа просидеть, чтобы заполучить такой красный нос, — похоже, настойчивый молодой человек. Совсем припёрло? Не знал, куда податься? Парень чуть согрелся и протянул широкую ладонь для рукопожатия, официально представляясь:
— Георгий Баранов.
Павел покосился на крепкую руку:
— Георгий? Жора?
— Гоша.
— В честь кого назвали?
— Как вы догадались? В честь дедушки.
— Жора, я тебя здесь высажу, не хочу светиться с тобой, понимаешь? Припаркуюсь у той сталинки с балкончиками и зайду в квартиру. Ты подойдёшь через три минуты и наберёшь номер пять. Запомнил?
— Не беспокойтесь, я понимаю. Я запомнил.
В квартире Гоша разделся, аккуратно пристроив ботинки на коврике у входной двери. Павел обратил внимание на плохо сидящие джинсы и старый свитер в полосочку.
— Чай-кофе не предлагаю, у меня времени мало.
— А попить можно?
Какой-то он чудной, этот Георгий Баранов. Павел дал ему бутылочку минералки, которую отыскал в пустом холодильнике съёмной квартиры:
— Тебе в душ надо?
Гоша посмотрел из-под кудрей так, словно ему задали крайне бестактный вопрос:
— Я дома ходил в душ. Я всё сделал...
— Хорошо. В спальню? Или ты хочешь тут, на кухонном столе?
Павел торопился, а Гоша тормозил и кидал загадочные взгляды. Судя по всему, опыта — ноль. Но раз дома всё сделал и пришёл к мужчине — значит, готов. В спальне Павел разделся и встал голым перед Гошей, который успел только ремень расстегнуть:
— Помочь раздеться?
— Нет, спасибо, я сам справлюсь.
Вроде, быстрее зашевелился. Павел открыл форточку, чтобы впустить в душную комнату, где адски шпарили батареи, немного свежего воздуха. С улицы сразу же донеслись звонкие голоса играющих детей. Павел плотно зашторил окна, отсекая назойливый солнечный свет и детские визги, обернулся и увидел, что Гоша наконец разоблачился. Безупречное тело, вот только инструмент досадно маленький. Зато славно стоит, прижимаясь к плоскому животу. Павел указал на кровать, и Гоша, чуть посомневавшись, неловко встал на четвереньки. Точно чудной. У Павла не было желания разбираться с чужими странностями, поэтому он приступил к делу. От первого же толчка Гоша свалился на живот, как подкошенный:
— О-о-о...
Отполз подальше от Павла и пожаловался со слезами на глазах:
— Это больно!
Павел вздохнул. Чего-то подобного он и ожидал. Чудес не бывает. Чем красивее мальчик — тем проблемнее. Может, есть любители, но Павлу такие проблемы никуда не упёрлись. Скатал резинку и потянулся за одеждой:
— Одевайся, Георгий, отвезу тебя домой. Или куда тебе надо? Хочешь снова к жертвам интервенции?
— К каким жертвам? Пожалуйста, не надо отвозить, — Гоша подполз и попытался отнять у Павла трусы. — Вы извините, но у вас большой...
— Да не большой у меня. Ты просто со своим сравниваешь, — Павел потянул трусы обратно.
— Нет, я не хочу уходить. Я хочу... Вы тоже хотите, я же вижу! — он действительно смотрел дымчато-серым взглядом на красноречивый факт.
— И что ты предлагаешь?
— Можно? — потащил к себе за руку.
Павел улёгся на кровать, а Гоша порывисто склонился, щекоча кожу упругими кудряшками. Сосал, как озабоченная восьмиклассница, насмотревшаяся порнухи. Неумело и самозабвенно. Потом начал так громко стонать, будто это его ублажают. Павел приподнялся, увидел, что Гоша и себя обслуживает. Откинулся обратно. Кончил в подставленные румяные губы, и Гоша ни капли не упустил. Хотя со своей стороны всё, разумеется, перепачкал.
Он попросил довезти его до дома, недалеко от центра. Сидел в машине улыбающийся и довольный. Павел разделил бы эту первобытную радость, если бы не торопился на работу. Он закурил и протянул пачку Гоше. Тот взял две сигареты, спрятал в нагрудный карман и пояснил:
— Я вечером покурю. Буду вас вспоминать. Мне с вами очень понравилось.
— А ведь я к тебе не прикасался, — обронил Павел, выруливая в узкую арку. — Польщён безмерно.
Гоша захихикал:
— Я тоже польщён. А можно узнать, как вас зовут?
— Зачем? Хочешь шептать моё имя, когда вечером будешь курить?
Гоша или не понимал сарказма, или не обижался на него. Ответил искренне:
— Хочу шептать ваше имя.
— Павел.
— Паша?
— Павел Петрович. Отчество мне дали в честь отца, а имя — просто так, без дедушки. Тут выйдешь?
— Да, спасибо. И я хочу сказать... Попросить...
— Тебе деньги нужны? Сколько? — полез за бумажником.
— Нет, спасибо, я работаю в аэропорту и получаю зарплату. Я хотел...
— Говори, я слушаю, — Павел обернулся к парню. Сияет и взлохмачен так, будто его мягкие волосы жестоко трепали двумя руками.
— Запишите мой номер, пожалуйста, — выпалил Гоша.
Это он очень правильно попросил, потому что свой номер Павел бы ему не дал. Павел достал телефон и вбил продиктованные цифры. Не сохранил.
— Всё, иди. Я очень спешу.
Гоша дёрнулся вперёд, потом назад, погладил руку на рычаге коробки передач и выскочил из машины.
***
Депутат Облдумы Крошин не стеснялся обращаться к Павлу Овчинникову с деликатными просьбами. Он затем и пристроил зятя, которого в душе недолюбливал за гонор и ехидство, в городскую администрацию. Это было и удобно, и выгодно. Удобно — потому, что можно было присматривать за строптивым родственничком, выгодно — потому, что иметь своего человека в управлении финансов экономически целесообразно. В этот раз Крошину требовалось выгулять московского чиновника — да так, чтобы тот продвинул, кого надо. Самому Крошину в его шестьдесят гулять было сложно из-за гипертонии и неукротимого нрава супруги, которая разрушала мозг почище любого криза, поэтому он инструктировал молодого Овчинникова:
— Кристину ему дай. Или эту, как её, Снежану. — Крошин пульнул по столу толстую денежную пачку. — А лучше обеих. Сделай всё, чтобы удовлетворить его. Я с ним финансовые вопросы порешал, но нужно его ухайдокать — до самолёта. Чтобы в дрова. И чтобы никто другой его не перехватил. В Парус его свози.
— Когда самолёт? Сегодня вечером?
— Завтра утром.
— Виктор Сергеевич, Алёна очень нервничает. Она тяжело переносит, когда я дома не ночую.
— Паша, мне-то можешь не чесать! Плевать тебе на Алёнку. Как она тебя терпит?
— Скажите, пусть разведётся.
— Думаешь, я не говорил? — Крошин тяжело выбрался из массивного кожаного кресла и навис над Павлом: — В общем, головой отвечаешь за Василия Васильевича. А Алёнке я позвоню, придумаю что-нибудь. Иди. Утром отзвонишься, когда погрузишь москвича в самолёт.
— Понял.
Павел привёз Василия Васильевича в Парус — спа за городом. Спа в их небольшом, но ни разу не бедном провинциальном городе означает: бассейны, зимний сад, боулинг-бильярд, баня, массаж и бордель под одной крышей. Очень удобно и всегда пользуется спросом. Вася нормальным мужиком оказался. Около пятидесяти, в хорошей форме и острый на язык. Сразу же честно высказал, что думает о пронырливом Крошине. Себя тоже не пощадил, шепнул Павлу в ухо:
— Но деньги-то я от твоего тестя взял, правильно? Значит, я — не лучше.
Потом скинул пиджак и грубо сорвал галстук, будто избавляясь от удавки:
— Душа требует водки и девок. Охота так нажраться и наебаться, чтобы только в Шереметьево очнуться. Организуешь?