Васино желание до деталей совпадало с планом Крошина.
— Легко. Раздевайся.
Девочки уже ждали за накрытым у бассейна столом. Пальмы в кадках, искусственная волна. Вездесущий запах хлора. Павел ненавидел эти пьянки. Пунцовые морды, изредка вызывающие симпатию или сочувствие, но чаще — омерзение и презрение, которые неизменно в процессе оргии оборачивались ненавистью к самому себе и приводили к суровому запою и чудовищному похмелью наутро. В этот раз клиент Павлу понравился — честностью и прямотой. И тем, что кровожадный зверёк, которого носил за пазухой Павел, явно был близким родственником того, что покусывал Васю. Спарты давно нет, а лисята под рубашкой едва ли не у каждого. И в чём смысл? Павел подливал водку и следил, чтобы официанты вовремя меняли блюда. Светленькая Кристина и рыжая Снежана идеально работали в паре. Павел засмотрелся на Кристину: её длинные белокурые локоны вызывали воспоминания о чудаковатом парне с ямочкой на подбородке. За последнюю неделю Павел не единожды мысленно возвращался к короткому эпизоду с участием Георгия Баранова, испытывая при этом странные ощущения. Неправильные. Он почему-то больше жалел Баранова, чем вожделел.
Кристина профессионально почувствовала интерес во взгляде Павла. Подсела рядом, когда отстрелялась, оставив неутомимому москвичу свою подружку. Предложила:
— Паш, я знаю, ты нас для него пригласил, — кивнула на закрытую дверь комнаты отдыха, из-за которой доносились весёлые вопли Снежаны, — но если хочешь, я могу с тобой бесплатно.
Она была нереально хороша в белом микроскопическом купальнике, оттенявшим яркий искусственный загар. Павел расслабленно улыбнулся:
— Крис, ты каждый раз предлагаешь. Тебе не надоело?
— Нет. Так что?
— Не хочу.
От бескорыстного желания Кристины всегда теплело внутри.
— Ноги давай.
Радостно взвизгнув, Кристина взмахнула бесконечными ногами и сложила их на коленях Павла. Разминая маленькую девичью стопу, он поинтересовался:
— Ты почему учиться никуда не поехала? Ты же не дура.
— Я хотела на исторический, — Кристина морщилась и постанывала от удовольствия, — но родители против. Говорят, в общаге сопьёшься, истаскаешься...
— А тут не истаскаешься?
— Так им же не объяснишь. Я тут быстрее истаскаюсь и сопьюсь, чем если бы училась. Я историю люблю. До сих пор в школу к историчке захожу, мы чай пьём с конфетами...
Кристину Павел тоже жалел, и это тоже было неправильно.
— Давай выпьем, пока наш клиент занят. Достало всё.
***
На исходе ночи Павел с Васей курили на крыльце зала отправления. Оба дрожали от холода. Под ногами хрустел ледок. Бабье лето ушло из города внезапно и окончательно. Павел достал из кармана несколько шкаликов Мартеля и отсыпал Васе:
— Держи. Тебе в бизнес-классе дадут, но НЗ всегда греет.
— Павлик... Павлик ты мой хороший! Что ты тут делаешь, с этим крокодилом?
— Не надо так! Я на его дочке женат.
— Приезжай ко мне. Я тебе помогу... — Вася зашатался, пытаясь приобнять нового друга. — Ты же молодой пацан, ты же пропадёшь тут... без меня... Ты знаешь, кто я?
Обычный пьяный базар. Предпоследняя стадия опьянения. С последней будут разбираться бортпроводницы. Из тёмной берёзовой аллеи, освещённой редкими фонарями, вышел дворник в оранжевом жилете и с лопатой в руках. Павел заметил его не сразу. Только когда дворник кинулся к крыльцу, опасно размахивая лопатой:
— Павел Петрович! Павел Петрович!
Из-под шерстяной шапки, надвинутой глубоко на лоб, выбивались светлые колечки волос. У Павла не было никакой охоты общаться с вооружённым Барановым, поэтому он быстро развернул Васю в сторону стеклянных дверей:
— Нам пора. Третий звонок прозвенел.
Когда через час Павел вышел из здания аэропорта, Гоша ждал на крыльце. Уже без шапки и орудий труда. Светало.
— Доброе утро, Павел Петрович! Вы меня помните?
Павел поёжился, кутаясь в пальто и выискивая глазами водителя служебной машины. Гоша аккуратно переместился под траекторию его взгляда, закрывая обзор оранжевой грудью. Павел перевёл взгляд на свежеутреннего Гошу. По-прежнему красив.
— Какое нахрен доброе утро? Я ещё не спал сегодня, — демонстративно зевнул.
— Можно я с вами поеду?
— А кто лопатой будет махать?
— Аиша.
— Какая нахрен... Нет, ты со мной не поедешь. Пропусти, я тороплюсь.
— Вы всегда торопитесь. Мы можем здесь... — Гоша указал куда-то в сторону аэропорта.
— Где? — заинтересовался Павел.
— Где хотите. В комнате отдыха лётного состава, в гостинице для экипажей, в административных помещениях... Там раньше восьми никто не появится, — Гоша погремел внушительной связкой ключей.
— Ничего себе ты размахнулся. Да тебя уволят!
— Не уволят. Пойдёмте?
— Слушай. Тот раз был случайностью. Ты хороший парень и всё такое, но я не трахаюсь в подсобках. Вообще не трахаюсь... с дворниками. Блять. Жора, ты ведь тоже не трахаешься, тебе больно. Нафига всё это? Пропусти меня, не надоедай. Это неприлично.
— Я скучал по вас... по вам.
— Извини. Ничем не могу помочь. — Павел обогнул застывшего Гошу и припустил к машине, скользя по обледенелому тротуару. Он уже не дрожал — его колотило. И даже когда он согрелся в тёплом салоне, когда вернулся домой и тихо, чтобы не разбудить жену и дочку, пробрался в ванную, колотун никак не унимался.
2. Баранов как кукурузник
Жанна Божук затащила Павла в плохо освещённые катакомбы под сценой музтеатра и раскурила косячок:
— Пашечка, спасибо, что заскочил! Мне так нужна помощь, без тебя никуда! — передала тёплую сигарету.
— Ну, разумеется. Опять куда-то вляпалась? Или нужны деньги на эти ваши лампочки для «Лебединого озера»?
— Нет-нет, лампы мы уже закупили. Только не для «Лебединого озера», а для «Приключений Чиполлино». Спасибо, что свёл со спонсорами.
— Да мне без разницы — озеро, Чиполлино. Что за помощь нужна?
— Я влюбилась!
За те десять лет, что они были знакомы, Божучка раз пятнадцать влюблялась и каждый раз просила совета у Павла. Их дружба началась на одной из театральных пьянок после премьеры модного мюзикла. Они оказались за одним столиком, и под воздействием апельсиновой отвёртки, в которой сока было ровно столько, чтобы подкрасить прозрачную очевидность водки, Жанна излила душу симпатичному незнакомцу. Грустно скользя локтями по полированной столешнице, она рассказала, как в восемнадцать лет залетела от великолепного тенора Божука, вышла за него замуж и родила красавицу-дочь — сорок пять сантиметров, три с половиной килограмма! А в дупель пьяного Божука в тот же день вытащили из-под рабочего сцены, и Божук верещал что-то ужасно пошлое и непонятное про двадцать пять сантиметров и три с половиной раза. От греха подальше рабочего выгнали, а тенора уволить было нельзя: он в «Весёлой вдове» выступал, и публика его любила. Семейная жизнь, начавшись так позорно, продлилась недолго и закончилась большим прилюдным скандалом. Молодая жена подала заявление о разводе, в котором честно изложила причины бракокрушения: «Любит мужиков как мартовская кошка». Опозоренный, но освобождённый от кандалов супружества Божук умотал в Москву за новым любовником, хотя старые — по совместительству театральные коллеги, — пытались его вразумить. Не помогло. «Весёлая вдова» осталась без тенора, а грустная разведёнка ещё не раз получала по лбу голубыми граблями. Ну, тянуло девушку к красивым мужчинам из мира искусства. Никто же не виноват, что их тоже. После такой исповеди нетрезвый Павел счёл своим долгом предупредить:
— На меня планов не строй, бедная девушка. Я тоже пидорас.
С тех пор они подружились. Два, по сути, одиноких человека. Жанна единственная знала о Павле почти всё и свято хранила доверенную тайну, а он помогал ей обходить любимые грабельки. Смотрел на нового избранника и выносил вердикт: гей, натурал, неопределившийся. В этот раз Жанна провела его в гараж через сложную систему запутанных подземелий, в которых наверняка водились целые табуны призраков оперы и балета, где познакомила с молодым водителем Мишкой Мещеряковым — таким очевидным негеем, что Павел даже удивился. Поздравил Божучку с правильным выбором и оставил влюблённых в гараже, отправившись обратно и сожалея об отсутствии навигатора. На полдороге повстречал балетмейстера Эдуарда Первушина в лосинах и расписной тунике, спадающей с рельефного балетного плеча. Эдуард догадывался, чувствовал, был даже уверен на сто процентов — вот только никак не мог расколоть Овчинникова.
— Пал Петрович, радость моя! Такие люди — и без охраны!
Эдуард подошёл слишком близко и привалился к кирпичной стене голым плечом, загораживая узкий проход. Павел заулыбался, провокационно облизывая губы:
— Первушин. Как костюмы?
Эдуард, не в силах оторвать взгляд от влажного рта, сообщил новости:
— Заказали, спасибо родной администрации за помощь. Каждый в две тысячи долларов обошёлся. Но это будут очень красивые костюмы...
— Не сомневаюсь.
Эдуард наконец посмотрел в глаза:
— Пал Петрович, надеюсь, вы не откажетесь полюбоваться на меня в костюме восточного принца? Когда его доставят в театр. Костюм, я имею в виду.
— Не откажусь, Эдуард. Я уверен, нет такого наряда, который ваша феноменальная красота не сделала бы ещё прекраснее.
Пока Первушин обдумывал пышный комплимент, Павел протиснулся мимо, но не слишком быстро. Не теряя времени, Эдуард чмокнул его в губы. Павел это позволял и даже получал удовольствие от воровато-наглых поцелуев, но каждый раз отшатывался с притворной укоризной во взгляде. Однако отшатывался на три секунды позже, чем следовало, и этим повергал пылкого балетмейстера в раздрай и восторг одновременно. Флирт с Первушиным, молодым и талантливым руководителем балетной труппы, всегда поднимал настроение. А смелые, хотя безуспешные попытки Эдика прорваться за линию Мажино Павла и смешили, и грели.
***
В хорошем настроении Павел зашёл в кабинет тестя и сразу же ощутил угрозу, витающую в воздухе. Или это корвалолом пахло. Крошин начал издалека:
— Паша, ты знаешь, что я курирую проект постройки объездной?
— Да, конечно.
— Ты знаешь, сколько лет я на это потратил?
— Лет пять?
— Больше! Ты знаешь, сколько стоит один километр такой дороги?
Павел знал, не зря он работал замначальника управления финансов администрации города. Миллиард рублей. Крошин с трудом встал с кресла и, огибая бесконечно длинный стол, подошёл к зятю. Положил тяжёлую руку на плечо и зашептал на ухо:
— Ты представляешь, как важно, сколько километров будет утверждено в Москве: семнадцать или восемнадцать? Учитывая, что строительный подрядчик — наш человек.
Павел чувствовал подвох во всех этих вопросах. Но ему ничего не оставалось, кроме как кивать, выказывая полное понимание важности и строительства объездной, и количества планируемых километров.